Повседневная жизнь Стамбула в эпоху Сулеймана Великолепного

Однако османская система эффективно действует лишь при условии, что ее направляет твердая рука энергичного властителя. Как только у государственного кормила встает султан, менее захваченный идеей служения интересам великой Империи, махровым цветом распускается фаворитизм, который помимо того, что открывает доступ на важнейшие государственные посты людям некомпетентным и бесталанным, ведет к беспрестанной смене лиц на верхних и даже средних этажах служебной иерархии — особенно среди правительственного и дворцового персонала.

Как бы то ни было, источники пополнения административных кадров остаются одними и теми же. Все официальные должности, за исключением драгомана (турки систематически игнорируют европейские языки), — вотчина мусульман, и представители этнорелигиозных общин на них никоим образом не допускаются, разве что перейдут в ислам, но такие случаи очень редки.

Не нужно, однако, думать, что чиновники, дослужившиеся до сколь-либо важных должностей, наслаждаются полной уверенностью в прочности своего положения: условия службы, подобно погодным условиям, весьма переменчивы, так как подвержены превратностям конкурентной борьбы, исход которой зависит, в свою очередь, от взаимодействия довольно неопределенных и разнонаправленных факторов. Высокопоставленная персона имеет под своей властью или берет под свое покровительство ряд клиентов, которых и размещает по тем или иным постам, а от каждого из них зависит ряд своих, конечно, низшего ранга. Если эта персона волей-неволей (чаще, неволей) покидает свое высокое место (ее перемещают по должности или отправляют в отставку), то кадровая перемена в высоком эшелоне власти влечет за собой целый каскад все менее и менее крупных на нисходящих ступенях служебной иерархии; и это — по той причине, что новый назначенец, подобно комете, влечет за собой шлейф из своих собственных протеже, которых надо где-то пристроить на теплых и хлебных местечках. Эпицентр этого своеобразного «землетрясения» находится, как правило, в пределах Стамбула, а волны от него расходятся по всем звеньям уже провинциальной администрации. Легко понять, что служебная чехарда, ставшая после Мурада IV чуть ли не ежемесячным явлением, по своему дезорганизующему воздействию на систему управления Империей и на политическую устойчивость в стране сравнима лишь с чередой стихийных бедствий. Таким образом, профессия османского чиновника далеко не гарантирует тихой, спокойной жизни, защищенной от ударов судьбы.

Следствием такой системы, особенно в периоды правительственных перемен, становится отсутствие служебной добросовестности. Чиновники практически на всех ступенях служебной иерархии, сознавая, что на своем посту пребудут лишь краткий срок, стремятся извлечь наибольшую для себя выгоду от занятия данной должности как можно скорее. Отсюда — злоупотребления служебным положением, взяточничество (знаменитый бакшиш), сделки с совестью, неразбериха, бесхозяйственность, казнокрадство. Личная корысть служит единственным стимулом к действию. Вот относительно новое состояние духа: оно господствует в XVII веке, но вовсе не характерно для XVI. На него постоянно жалуются и иностранцы, и представители национальных меньшинств.

Из всего множества «рабов Порты» несколько тысяч ^{152} сосредоточены во дворце, в непосредственной близости от султана: это те, что приставлены к государю как для исполнения его личных поручений, так и для общей дворцовой службы. Они распределены по нескольким категориям и в целом представляют собой четко разделенную на ступени пирамиду. Так, имеются «служащие в области религии», это не совсем то же самое, что «служители культа», отправляющие религиозные обряды: члены этой категории входят, в частности, в корпус улемов — исламских ученых. Они, кстати, вовсе не являются «рабами» в узком смысле слова, не являются и выходцами из корпуса аджемиоглан или ичоглан ^{153} . С другой стороны, «дворцовые служители» непосредственно связаны с особой султана. Таковы, например, «аги императорского стремени», по-турецки рикаб агаляр, — они в наибольшей степени приближены к султану, фигурально говоря, всегда у его стремени. Или бостанджибаши— буквально «глава садовников», которые ( бостанджи, то есть садовники), числом примерно в две с половиной тысячи, действительно поставлены под его начало. Однако главная его функция все же не садоводство, он — начальник внутренней полиции, которая блюдет порядок в стамбульском Серале, а также в султанских летних резиденциях на берегах Босфора. Или миралем(главный знаменосец) — начальник стражи и заведующий музыкантами, которые сопровождают выезд султана. Или мирахыр-и-эввель(главный конюший), под началом которого многие тысячи служителей — конюхов, берейторов, шорников, погонщиков верблюдов и пр. Или капыджиляр кахаси(главный привратник) — своего рода гофмейстер. Или второй конюший. И, наконец, капыджибаши(командиры привратников), совмещающие обязанности привратников и камергеров и рекрутируемые среди сыновей самых высоких сановников Империи, им же даются важные и тайные поручения. За этими «агами стремени» следуют заведующие принадлежащими дворцу хозяйственными постройками, наличной монетой, денежными расходами, дворцовой кухней, кормом для лошадей, в чьи обязанности входит обеспечение материальных сторон дворцовой жизни; ловчие («офицеры охоты»), чьи служба и звание начиная с XVI века носят чисто почетный характер; дворцовые гвардейцы, телохранители, охрана принцев султанского «дома», с самыми различными функциями и с соответствующими званиями — их число измеряется сотнями ^{154} . Все они в совокупности образуют совершенно особый мирок, живущий за счет щедрот султана. Его же щедрость проистекает из понимания того простого факта, что престиж в глазах подданных или иностранцев находится в прямой зависимости от пышности и блеска его непосредственного окружения. Эта концепция возникла еще в ранний период Империи, но свое реальное воплощение получила только во времена Мехмета Завоевателя и в особенности Сулеймана Великолепного. Величие султана требует, чтобы он был окружен двором, который превосходит дворы западноевропейских государей как по своей численности, так и по степени преданности придворных особе монарха. И то и другое демонстрирует богатство и могущество османского властелина.

Высшие сановники Империи

Как ранее уже упоминалось, на высших ступенях власти происходит смешение функций центрального управления и управления столицей. Некоторые из самых высоких должностных лиц Империи одновременно выполняют обязанности гражданских, военных и религиозных администраторов столицы, вместе с тем их резиденции и службы находятся именно в Стамбуле. Эти высшие сановники по нескольку раз в неделю собираются на заседания Дивана, которые созываются на территории Сераля в особом здании, называемом Куббеалты(«шестикупольное»). В заседаниях, как правило, принимают участие великий визирь, который несет ответственность за общее состояние политических, административных и военных дел; нишанджи, который ответствен за канцелярию и делопроизводство; кадиаскеры Анатолии и Румелии, решающие религиозные и юридические вопросы; дефтердар, ответственный за финансы Империи; и капудан-паша, великий адмирал. На заседаниях Дивана председательствует великий визирь, а султан на них иногда присутствует незримо — в небольшой ложе, отделенной от зала заседаний решеткой. Из этого помещения видно и слышно все, что происходит в зале, но заседающие могут только догадываться о присутствии или отсутствии властелина. Такие государи, как Селим I и Сулейман Великолепный, лично контролируют и направляют ход государственных дел, а главные визири при них действуют исключительно в пределах директив, данных им султаном. Позднее, особенно в XVII веке, султаны, за исключением Мурада IV, теряют всякий интерес к заседаниям Дивана и возлагают на великих визирей всю ответственность за ведение текущей политики.

При Мехмете Завоевателе и его ближайших преемниках Диван собирается каждый день после утренней молитвы и продолжает свою работу до полудня. С середины XVI века, то есть со времен Сулеймана Великолепного, обычно он заседает четыре раза в неделю (в субботу, воскресенье, понедельник и вторник), но иногда, в виде исключения, также и в среду ^{155} . Причем в среду имеет место, как кажется, особое собрание: на нем не присутствуют кадиаскеры, ведающие Анатолией и Румелией ^{156} , а по его окончании великий визирь в сопровождении янычарского аги и стамбульского кадия производит инспекцию столичных рынков и базаров ^{157} : это собрание посвящено, очевидно, положению дел в столице.

Великий визирь — главный персонаж в Империи. «По-турецки великого визиря называют Visir Azem ^{158} , то есть глава Совета, или первый советник… Когда нового великого визиря вводят в его должность, не существует, насколько мне известно, другой церемонии, кроме вручения ему печати Великого Господина, на которой выгравировано имя императора; печать эту с момента ее получения он всегда носит с собой на груди за пазухой…» ^{159} И в самом деле, назначение главного визиря производится очень просто: султан, приняв соответствующее решение самостоятельно или по совету какого-либо влиятельного лица, передает вступающему на самый высокий пост в Империи печать, которую до того носил его предшественник, отправленный в отставку, впавший в немилость или казненный. Отсутствуют примеры того, чтобы кто-либо назначенный на эту должность по своей доброй воле отклонил эту высокую честь или же сам, после более или менее продолжительного пребывания в должности, подал прошение об отставке. «У великого визиря имеется свой собственный двор, великолепие которого соответствует величию того господина, которому великий визирь служит; дворец великого визиря насчитывает более двух тысяч слуг. Хотя великий визирь, подобно другим пашам, испытывает на себе по временам гнев своего господина и должен за некоторые ошибки и неудачи на службе платить ему головой, Великий Господин все же доверяет именно ему самые важные государственные дела и именно его, великого визиря, предложения всегда принимаются Советом. Вот это и делает его власть столь абсолютной, что ни в одной из империй, ни в одном из королевств невозможно найти первого министра, который мог бы по объему своих полномочий сравниться с великим визирем…» ^{160} Действительно, великий визирь иногда пользуется властью, сравнимой по своей широте с властью самого султана. Таково, к примеру, было положение двух Кёпрюлю и их преемника, Кара Мустафа-паши. Проникнутые к тому же сознанием своего могущества, они требовали, чтобы им воздавались все знаки почтения, положенные по этикету. Известны инциденты, когда некоторые иностранные послы, французские в частности, не пожелавшие из принципа следовать правилам турецкого этикета, оказывались не только в немилости (с ними отказывались вести дела), но и в тюрьме. Когда сын посла Ла Ай-Вантеле во время официальной аудиенции повел себя, с турецкой точки зрения, непристойно, он был бит палками. Сам Ла Ай-Вантеле (La Haye-Vantelet) и позднее Нуантель без конца ссорились с великими визирями, так как не принимали предоставляемое им турками место — на табурете, поставленном ниже того помоста, на котором восседал великий визирь. Эти распри, как ныне представляется, из-за мелочей на самом деле развертывались на почве принципов: ни одна из сторон не желала выглядеть ниже другой.

Высокий престиж великого визиря, как отмечали европейские наблюдатели, поддерживался пышной свитой и роскошной резиденцией: для обслуживания главы правительства в его доме требовалось не менее двух тысяч челядинцев — великий визирь, соответственно своему статусу, просто был обязан жить на широкую ногу. Первоначально его дом служил одновременно и официальной резиденцией главы правительства. Со временем, однако, положение изменилось. С некоторых пор новый великий визирь после назначения на должность покидал свой частный дом и переезжал в один из дворцов, расположенных в непосредственной близости от Сераля, или же во дворец на территории Сераля, уступленный ему кем-либо из главных придворных сановников. С 1654 года султаны предоставляют великим визирям на время их визирата особый дворец в качестве резиденции. Этот дворец принадлежал первоначально великому визирю Халил-паше, находился же он недалеко от Сераля напротив Алай кёшкю, павильона, в котором султан принимал парад своей армии ^{161} . От этого дворца поныне сохранились монументальные ворота. Именно они-то и были названы сначала Пашакапысы (Ворота паши), затем — Баб-и Али (Высокая Порта). Последнее наименование постепенно распространилось на дворец великого визиря, на весь его правительственный аппарат и в конечном счете стало синонимом Османской империи в целом ^{162} .

Двор великого визиря являет собой уменьшенную копию двора султана — со своим казначеем, начальником над привратниками, персоналом из мусульманского духовенства, заведующим кухней, разного рода охранниками, ливрейными лакеями, пажами, музыкантами и т. п. На его содержание идут денежные средства, черпаемые из личных доходов его владельца, но вместе с тем полагается и дотация из имперской казны, размеры которой колеблются на протяжении веков. В начале XVI века великий визирь получал от султана субсидию в 1 миллион 200 тысяч акче, при Сулеймане Великолепном — 1 миллион 800 тысяч акче, и последняя сумма оставалась относительно неизменной в течение XVII века. К ней следует добавить и так называемые «права номинации» ( джаизе), то есть суммы, которые уплачиваются великому визирю должностными лицами при их вступлении на новый пост, а также подарки, делаемые доброхотами в чаянии получения новой должности или какого-либо иного благодеяния. Наконец, личную казну великого визиря пополняют различные доходы с острова Кипр, особо дарованные ему султаном. Некоторые великие визири сумели сколотить на службе государству немалые состояния, но далеко не все из них смогли ими должным образом насладиться. Дело в том, что все имущество великого визиря после его смерти или смещения с должности подлежит конфискации и переходит в имперскую казну. Пост великого визиря отнюдь не синекура ^{163} .

Бусбек нам оставил любопытный портрет одного из наиболее выдающихся великих визирей при Сулеймане Великолепном, Рустем-паши: «Рустан (sic!), чья судьба неотделима от судьбы этой женщины (султанши Роксаланы), на дочери которой он женат, и от судьбы, конечно, самого Сулеймана, служил ему и советом, и помощью, оставаясь на должности первого министра могучей опорой для султана во всех его начинаниях и замыслах. Среди прочих пашей он пользовался наибольшим доверием своего господина, а потому и сосредоточивал в своих руках наибольшую власть. И для этого имелись все основания, так как он отличался великолепным умом, проницательным и тонким, что и сделало его орудием славы своего господина. Что касается его происхождения, то он был сыном погонщика быков и сам в отрочестве помогал в этом занятии отцу. Столь низкое происхождение не было бы поставлено ему в упрек на той высокой ступени почета, на которую он поднялся, если бы не его неимоверная скупость, которая, безусловно, наносила ущерб его репутации, основанной на действительных достоинствах. Император знал этот недостаток, но все же испытывал к нему благоволение и уважение. Вообще говоря, Сулейман умел извлекать пользу и из недостатков своих подданных и слуг. Султан, имея большую нужду в деньгах, назначил его на пост министра финансов, и Рустан нашел способы наполнить серебром доверху сундуки своего господина, оставив после себя государственную казну в наилучшем состоянии. Выполняя это поручение, он не упускал ни малейшей возможности ее пополнить, не останавливаясь даже перед взиманием налога на фиалки, розы и другие садовые цветы или перед продажей с молотка оружия и лошадей военнопленных. Вообще, никакой мелочью в финансовых делах государства он не пренебрегал, чем, помимо прочего, заслужил любовь своего господина» ^{164} .

Нишанджи отвечает за все, что касается канцелярии, за составление актов и т. п. О нем можно было бы сказать, что он являет собой главного секретаря при правительстве. Его власть распространяется на всех писцов, секретарей, составителей документов. Персона, занимающая этот пост, должна находиться на достаточно высоком культурном уровне. Нишанджи рекрутируются, как правило, из выпускников медресе при больших столичных мечетях, а эти медресе представляют собой высшие школы по изучению коранического закона и османской юриспруденции. Одна из важнейших функций нишанджи — приложение императорской печати к указам, исходящим из Дивана и получившим одобрение султана: лишь с печатью эти документы приобретают силу закона. Только тогда с них снимают копии в отделениях канцелярии для рассылки, оригинал же указа остается в архиве. Хотя нишанджи — весьма влиятельный чиновник, он постоянно остается в тени, не привлекая к себе внимания публики. Довольно часто одно и то же лицо занимает должность нишанджи долгие годы, а иногда отставной нишанджи возвращается снова на оставленный им было пост. Вообще же говоря, число смещенных с этой должности ничтожно и не идет ни в какое сравнение с числом попавших в опалу великих визирей ^{165} .