Повседневная жизнь в эпоху Людовика XIII

III. Ратуша – день за днем. Становление буржуазии. Городское ополчение

Административную власть в столице осуществляла Ратуша, расположенная в самом центре, можно сказать, в сердце Парижа – на Гревской площади.

Величественное сооружение, частично построенное заново, прекрасная архитектура – Ратуша была больше похожа на дворец, чем на здание, предназначенное для управления жизнью города. Огромный центральный корпус венчала башенка, с двух сторон от него были возведены стройные и изящные флигели. Над остроконечными крышами, «окантованными» свинцовыми кружевами, среди монументальных каминных труб возвышались фигуры герольдов, держащих в руках штандарты, заодно служившие и флюгерами. Фасад был отделан колоннами коринфского стиля, украшали его и поставленные между окнами статуи, на дверях парадного подъезда, крыльцо которого представляло собой половину шестигранника, красовался бронзовый барельеф – изображение короля Генриха IV верхом на боевом коне.

Прямо из подъезда широкая каменная лестница вела к Большому залу и к служебным помещениям, где работали эшевены. По обе стороны от дверей, ведущих туда, находились два боковых портика, выходивших во внутренний двор Ратуши, образованной двухэтажными галереями с арками. Потолки и стены здесь были декорированы искусной резьбой, вели галереи непосредственно к городским конторам.

Из расположенного в самом густонаселенном из торговых кварталов, соседствующего справа с больницей и церковью Святого Духа, слева – с Сеной и ее наиболее оживленными портами, подпираемого сзади подступавшими прямо к нему тремя храмами и кладбищем Святого Иоанна громадного здания открывался широкий вид только на реку. Дело в том, что Гревская площадь, на которую выходила фасадом Ратуша, была протяженнее в ширину, чем в длину, и к тому же ее стискивали с трех сторон грузные ряды четырехэтажных домов с почерневшими облупившимися фасадами, между которыми едва виднелись тонкие ручейки разбегающихся в разные стороны извилистых, пропахших нечистотами улочек, а потому она могла предложить взгляду лишь озеро вонючей грязи.

Почти совершенно лишенная, как мы видим, воздуха и свободного пространства перед собой, Ратуша тем не менее оставалась в городе и для города местом вечного движения. С рассвета до заката там все бурлило, кипело, бродило и пенилось. Через два портика непрерывно втекали и вытекали разноцветные шумные потоки людей и экипажей. Да и на самой Гревской площади было ничуть не спокойнее: здесь что ни день стихийно образовывались весьма крупные по своим масштабам рынки, торгующие всякой всячиной. Здесь, в частности, заканчивался Винный Путь и здесь наслаивались один на другой, получая товар из ближайших портов, куда причаливали корабли любых видов и любых размеров, рынки, торгующие дровами и древесиной, углем, зерном и фуражом, благодаря чему на тесном пятачке возникало немыслимое скопище матросов, продавцов, покупателей, грузчиков и разгрузчиков, пытавшихся как-то договориться между собой среди адского гула и грохота, в сутолоке телег и повозок.

Но Гревская площадь в те времена была не только местом законной и незаконной «торговли с воды», то есть продажи товаров, прибывших по реке, не только перевалочным пунктом для этих товаров, конечной целью которых оставались более отдаленные кварталы города. Ко всему прочему Гревская площадь была еще и центром притяжения для всех, кому хотелось просто поболтать или обменяться свежими новостями, местом проведения «ассамблей», своего рода местом встреч для степенных горожан и прочей праздношатающейся толпы ротозеев. Люди стекались сюда за информацией, а в периоды мятежей и волнений краснобаи и подстрекатели исподволь готовили здесь народные бунты. Мешая беспрепятственному проезду гужевого транспорта, здесь сновали разносчики воды вперемешку со слугами из ближайших домов; перед краниками, куда поступала вода из монументального фонтана, увенчанного фигурой крылатой Славы и воздвигнутого по правую руку от Ратуши, выстраивались огромные очереди и не обходилось без перебранок и потасовок; слева – на ступенях готического Креста кучковались нищие, выставляя напоказ свои лохмотья и раны; чуть вдали, закрывая доступ на соседние улицы, томились в ожидании хозяев цепочки карет и портшезов… Частенько то там, то здесь на пространстве площади возникали группки неистово жестикулирующих и вопящих во все горло рантье, подписавшихся на муниципальный заем: они яростно протестовали против уменьшения доходов, а городская стража разгоняла их, размахивая оружием, но нанося удары не иначе как плашмя.

Обычно неспокойная, кишащая людьми, шумная Гревская площадь иногда меняла облик. Освободившись от бушующих толп, изгонявшихся королевскими войсками или солдатами-дозорными, она становилась пустынной и молчаливой. Либо это случалось в послеобеденное время, – и тогда из окон домов высовывались головы любопытствующих, а позади цепочек, перекрывавших выходы с улиц, теснился народ. Либо – вечером, когда бумажные фонарики или развешенные по стенам домов плошки-лампадки освещали физиономии все тех же зевак. В зависимости от времени – дневного или ночного – варьировалось содержание спектакля: то ли зрители собирались для того, чтобы увидеть смерть, то ли – развлечения ради. В первом случае главным действующим лицом становился палач, во втором – пиротехник эшевена. Если речь шла о смерти, посреди площади воздвигалась виселица, на которой суждено было болтаться трупу какого-то жулика или неверного слуги. Порой вместо виселицы складывали костер – для осквернителя церкви или зараженного либертинажем писаки. А порой вместо повешения или сожжения ротозеи, затаив дыхание, следили за тем, как превращается в кровавое месиво только что живое тело вора или разбойника, приговоренного к колесованию.

Если же дело шло к развлечению, посреди площади опять-таки раскладывали громадный, но на этот раз символический, костер в честь Иоанна Крестителя или же размещали на помосте, специально выстроенном для того, чтобы отпраздновать день рождения короля, его победу над врагом, какое-то другое столь же торжественное событие, аппаратуру, необходимую для запуска фейерверков, представлявших собою аллегорические, мифологические, политические движущиеся картины, к тому же и многокрасочные, битый час сопровождавшиеся восторженными воплями толпы, лакомой до подобных зрелищ. Но, увы, виселицы на Гревской площади можно было увидеть куда чаще, чем фейерверки…

Пытки и казни, огненные смерчи и россыпи, говорильни на каждом шагу, торговля, транспортные потоки, неумолчный шум – все это делало Гревскую площадь самым живым местом Парижа, да и самым популярным тоже. Хотя дворянство, как правило, не удостаивало ее, как, впрочем, и Ратушу, своими посещениями, считая этот район столицы недостойным созерцания своей милости. Менее пресыщенные, чем дворяне, буржуа, напротив, вовсе не опасались проветрить здесь кружева своих пурпуэнов и ленты штанов: Гревская площадь была излюбленным местом их прогулок.

Мы пока еще очень мало знаем о буржуазии времен короля Людовика XIII. Это была каста работящих, трудолюбивых людей, исполненных ума и рассудительности, располагавших – на любой из ступеней социальной лестницы – либо солидным культурным уровнем, либо серьезными техническими познаниями. Частично принадлежавшие к партии гугенотов, они склонны были проявлять реалистические тенденции, отличались независимостью духа, если не фрондерством. Они были плотью от плоти народа, который и защищали, обеспечивая ему существование. Разделенная на несколько групп, если не классов, эта свежезарожденная буржуазия частично состояла из дворянства мантии, то есть представителей городского управления, служащих кто в королевских советах, кто в Парижском парламенте, кто при второстепенных судебных органах; частично – из лиц, купивших с торгов или получивших право землепользования; более или менее крупных финансистов; промышленников; руководителей коммерческих предприятий – торговых домов; владельцев морских и речных судов самого разного водоизмещения; людей, преуспевших в науках, литературе и искусстве; наконец – плотной толпы хозяев мастерских, подрядчиков, производителей всякого рода работ, лавочников, которые в тех случаях, когда они и на самом деле отличались благонравием и слыли таковыми в своем квартале, имели хотя бы небольшие сбережения и владели собственностью, лучше всего – домами либо магазинами, могли получить у эшевенов особые грамоты, документы, свидетельствующие о том, что являются почтенными буржуа. И вот эта-то буржуазия, состоявшая из столь разнородных частей, держала в своих руках всю интеллектуальную и экономическую деятельность королевства: без ее знаний, умений, опыта, богатства, предприимчивости, способности реализовать задуманное стране было бы просто не выжить.

На первый взгляд могло бы показаться, будто это сложное объединение людей, в котором перемешивались собственники разного уровня доходов и разного положения в обществе, не должно было бы отличаться спаянностью, монолитностью, подчиняться законам человеческой и деловой солидарности. Действительно, те, кого можно отнести к крупной буржуазии, большею частью и в лучшем случае приобретавшие дворянство на королевской службе, приобретали заодно и ленные владения разорившихся сеньоров, присоединяя затем к своему родовому имени, слишком уж грубому, разве что для простолюдина подходящему, название только что купленного владения, что позволяло фамилии зазвучать подобно дворянскому титулу. Эти люди, кажется, очень старались, чтобы их перестали соотносить с той средой, из которой вышли, поэтому они резко меняли и манеру поведения, и образ жизни, сближаясь с истинными дворянами и завязывая с ними прочные, долгие связи, что не мешало, впрочем, соперничеству в роскоши. Но прекрасно зная, что такое чисто декоративное дворянство внушает недоверие королю, который и близко не подпускал их ко Двору, они тем не менее и в своей природной среде никаких корней не сохранили, более того, сохранять не хотели. Лучшее тому доказательство – то, с каким рвением они добивались должностей в городских магистратах и с каким упорством стремились сохранить управление Парижем именно за буржуазией.

Впрочем, именно она издавна и занималась этим, держа в своих руках все нити. И в ту эпоху, которую мы рассматриваем, еще царствовала в городе с высот Ратуши, оплота ее могущества, и вносила свой вклад в установление ритма его повседневной жизни, способствуя по мере возможностей наведению порядка и процветанию столицы. Буржуазия превосходно умела организовать эту империю и организовать себя самое, чтобы защитить собственный авторитет, собственные привилегии, собственные интересы от посягательств монархии.

На вершине муниципальной иерархической лестницы находился купеческий старшина (le prevot des marchands). Это всегда был крупный собственник, президент или советник Парламента, государственный советник или гражданский судья (lieutenant civil) ^[42] . Но кем бы он ни был, отличительные черты оставались одними и теми же: опытный юрист, компетентный эксперт по финансам и торговле, пылкий и словоохотливый оратор, временно оторванный от своего судейского кресла и переодетый в длинную мантию красного атласа со шнурами и золотыми пуговицами, как и положено первому лицу в городе. С одной стороны, никаких четких обязанностей у него не было, но с другой – он ни секунды не чувствовал себя безработным. Во-первых, приходилось командовать целой армией чиновников всякого рода и еще более многочисленными когортами буржуазии, расселенной по разным кварталам. Во-вторых, осуществлять неусыпный контроль за всей общественной деятельностью. Подстраховывали купеческого старшину на всякий случай четыре эшевена, вышедших наполовину из числа судейских, наполовину из торговцев. Крупные собственники, как и их начальник, они руководили административными департаментами города. Дополняли ансамбль городского управления призываемые для обсуждения и принятия каких-то важных решений двадцать четыре городских советника ^[43] , корнями уходивших в ту же почву, что и сам купеческий старшина, и эшевены.

42

В период правления Людовика XIII, с 1612 по 1643 г., на должности купеческого старшины сменились четыре президента, четыре советника Парламента, один государственный советник и два гражданских судьи.

43

Городские советники избирались на муниципальном собрании. Их могли освободить от должности, которая вообще-то считалась пожизненной, только лишив полномочий в присутствии нотариуса.