Повседневная жизнь воровского мира Москвы во времена Ваньки Каина
Шрифт:
Для прояснения причин, по которым секретарь так желал видеть Каина именно в свое «дневание», приведем несколько других показаний доносителя. Когда он близ Покровского монастыря из дома огородника «брал разбойников, кои разбои чинили на низу», «при том взятье» присутствовали правящий секретарскую должность Петр Донской и протоколист Степан Молчанов. Последний «ис пожитков оного огородника… навязал себе целой узел и взял к себе… Да и при всех де таковых и подобных выемках как секретари, так и подьячии то ж чинили, а в чьих имянно домех, подлинно сказать за множеством оных не упомнит». На это обвинение протоколист возразил, что «тот узел положили на сани, на которых разбойники везены, и по приезде к Сыскному приказу тот узел с платьем неведомо кем унесен». После допроса свидетелей и пытки «доносителя» следствие определило это показание на Молчанова «оставить, что оказалось неправое».
На основании оговоров Каина можно также представить, что происходило в стенах Сыскного приказа ночью после подобных «выемок». Каин и Петр Донской с солдатами в доме отставного солдата Федора Иванова сына Новикова, который «у разных чинов людей скупал краденые пожитки», взяли много вещей и отвезли в приказ. «При разборе помянутых пожитков в Сыскном приказе в судейской каморе ночью взял же он, Донской, себе касяк камки {68} , а какой цветом, не упомнит, во взяток» [634] .
634
См.: РГАДА. Ф. 372. Оп. 1. Д. 2310. Л. 105 об.-107, 109 об.-112, 140 об.-141 об.
Девятнадцатого марта 1749 года А. Д. Татищев обратился к самой императрице (!) с докладом (его подлинник сохранился среди документов Кабинета ее императорского величества). Московский генерал-полицмейстер сообщил: в результате расследования дела по челобитью солдата Федора Тарасова об увозе его дочери выяснилось, что «определенной в Москве по указу ис Правительствующаго Сената при Сыскном приказе для сыску воров и разбойников доноситель Иван Каин под видом искоренения таковых злодеев чинил в Москве многие воровства, и разбои, и многие грабежи, и, сверх того, здешним многим же обывателем только для одних своих прибытков немалые разорении и нападки». Татищев ссылался на сенатский указ 1744 года, обязывавший Каина «никому посторонним обид не чинить и напрасно не клеветать», а также на указ Московской конторы тайных розыскных дел 1745 года, в котором «под страхом смертные казни объявлено ему с подпиской, ежели впредь он сверх должности своей явится в каких наималейших воровствах и взятках, то поступлено будет с ним по указом». «Но он, Каин, — продолжал генерал-полицмейстер, — невзирая ни на что, как о том выше сего объявлено, вместо поимки воров, имея у себя товарищев фабричных и солдат, чинил многие воровства, грабежи, и разбои, и противные указом поступки, что уже ныне при бытности моей в Москве и самим делом открылось, в чем Каин и сам во всех тех своих преступлениях без всякого ему истязания, только по одному увещанию, принес повинною». В докладе особо отмечалось, что доносителю покровительствовали чиновники Сыскного приказа — судьи, секретари и протоколист, «которых он за то, что б ево остерегали, даривал и многократно в домех у них бывал, и как между приятелей, обыкновенно пивал у них чай, а с некоторыми и в карты игрывал». Упомянул генерал-полицмейстер и про обвинения во взятках, возведенные Каином, между прочим, на прокурора Московской сенатской конторы А. Г. Щербинина, присутствующего Московской полицмейстерской канцелярии А. С. Воейкова и прочих высокопоставленных должностных лиц различных московских государственных учреждений. Завершил доклад Татищев «всеподданнейшим мнением»: «…наискорее б то ево, Каиново, и ево сообщников воровство исследовано и пресечено быть могло, ежели б ВАШЕ ИМПЕРАТОРСКОЕ ВЕЛИЧЕСТВО изволили указать особливую для того комиссию учинить». Необходимость создания особой комиссии для расследования преступлений бывшего доносителя обосновывалась таким образом: «…ежели о всем том следовать в Главной полиции, то в настоящих по должности моей делах может последовать совершенная остоновка […] а Сыскному приказу об нем, Каине, и о сообщниках ево следовать за вышеписанными ясным подозрением не только невозможно, но и весьма опасно, чтоб и большему воровству и разбоям ему, Каину, с ево сообщниками попущения не учинилось». К докладу прилагался «экстракт» (краткий пересказ) дела о преступлениях Каина [635] .
635
Подлинник доклада и «экстракта» см: Там же. Ф. 22. Оп. 1. Д. 34. Публикацию «экстракта» см.: Российский Картуш // Памятники новой русской истории: Сборник исторических статей и материалов. СПб., 1873. Т. 3.
Двадцать пятого июня последовал указ «за подписанием Ея Императорского Величества собственныя руки» об отрешении отдел Сыскного приказа судей и всех приказных служителей, оговоренных Каином, а также о создании для расследования дела о «воре Каине» особого следствия (в его состав определялись чиновники Юстиц-коллегии, Канцелярии конфискации, Вотчинной коллегии и других мест) и формировании нового штата Сыскного приказа. Хотя с началом дела о преступлениях бывшего доносителя чиновники Сыскного приказа и были «отрешены от дел», всё же впоследствии многие из них были возвращены на службу и лишь некоторые канцеляристы подверглись штрафам или наказанию батогами [636] .
636
См.: РГАДА. Ф. 372. Оп. 1. Д. 2172.
Расследование дела о «воре Каине» затянулось. 12 марта 1752 года на приказ Сената отчитаться, «от чего при том медление чинитца и какое исполнение учинено», из следственной комиссии было «доношением ответствовано»: «…подлежащих к допросам и очным ставкам требуетца 36 человек, в том числе московских купцов Андрея Кандратьева, да Сергея Осипова, о которых по справкам явилось, что Кандратьев з данным из Московского магистрата пашпортом отпущен для собрания вексельных долгов, а Осипов отпущен в Галандию, да не сыскано чрез полицию 11 человек, зачем оказанному Каину третичного розыску не окончано». В свою очередь, Сенат послал комиссии другой указ: «…велеть кого ис подлежащих к тому следствию людей сыскать можно, тех во всякой скорости сыскать и оное следствие и вышеозначенному вору Каину указныя пытки окончать без всякого продолжения». Но дело быстрее не двигалось…
Через полтора года, 24 июля 1753-го, последовал сенатский указ о расформировании следственной комиссии и передаче «следственного дела со всем произведением и вора Каина с товарищи» для «доследования» в Сыскной приказ; задействованным в работе комиссии судьям, секретарю и приказным служителям велено снова быть «в определенных им местах».
И только 28 июня 1755 года в Юстиц-коллегию из Сыскного приказа было подано доношение об окончании следствия о воре Каине, к которому прилагались «обстоятельные выписки и краткие экстракты» с «мнением» Сыскного приказа по поводу наказания преступника. Обвинение против «вора Каина» строилось на основании сенатского указа 1744 года, запрещавшего Каину под страхом наказания чинить обиды и разорения невиновным; Соборного уложения 1649 года (статьи о воровстве, разбое, неповиновении властям, обидах и бесчестии), Новоуказных (не вошедших в Уложение) статей, Воинского артикула, Морского устава, указов 1718–1730 годов о наказании преступников. По «мнению» судей Сыскного приказа, в силу этих законов Каину надлежало «учинить смертную казнь: колесовав отсечь голову». Дело было передано на рассмотрение в Юстиц-коллегию, а оттуда 24 января 1756 года в Сенат. В высшей судебной инстанции постановили
поступить с Каином в силу указа от 30 сентября 1754 года — учинить «наказание кнутом и, вырезав ноздри, поставить на лбу „В“, на щеках на одной „О“ и на другой „Р“ и, по учинении того наказания, заклепав в кандалы, сослать до указу в тяшкую работу в Рогервик».Последняя запись в этом деле лаконично свидетельствует о том, что в 1756 году приговор был приведен в исполнение: «Послан (в ссылку. — Е.А.) с салдатом Трофимом Грачевым марта 29 дня» [637] .
Послесловие
В отличие от предшествующих историков, из-под пера которых вышли блистательные жизнеописания известного «вора и сыщика», в этой книге мы попытались рассмотреть мир вокругВаньки Каина, то есть преступную среду Москвы 30–40-х годов XVIII века.
637
См.: Там же. Д. 2310. Л. 3–3 об., 66 об.-67, 86–86 об., 167–284 об.
Такой ракурс изучения источников, связанных с личностью «доносителя из воров», позволил убедиться в том, что в Москве в эти годы уже существовала особая преступная субкультура. Вместе с тем можно увидеть и некоторые отличия сообщества тогдашних московских «мошенников» от преступников XIX–XX столетий. Так, воровской мир Москвы во времена Ваньки Каина еще не был жестко структурирован и скреплен законами. Он представлял собой слабо оформленное сообщество преступников, обладавших достаточной степенью свободы в определении сферы своей деятельности и выборе сообщников. Бродячий образ жизни растворял «мошенников», многие из которых постоянно находились «в бегах», в более массовой и разнородной околопреступной среде, представители которой хотя и не совершали уголовных преступлений, всё же являлись маргиналами. Многочисленные «беспаспортные» беглые крестьяне, дворовые, солдаты, «ссыльные утеклецы», которые наводняли Москву в виде нищих, бурлаков, наемных рабочих, составляли своеобразный фон для преступников.
При этом нет сомнений в том, что многие профессиональные воры действительно составляли единое сообщество. Его представители обучались «воровскому ремеслу», организованно совершали преступления, носили клички и использовали особый жаргон, имели свои собственные нормы поведения в повседневной и праздничной жизни, собирались для ночевки в притонах даже в самом центре Москвы, вблизи кремлевских стен.
«Мошенниками» во времена Ваньки Каина становились люди, чьи биографии, при уникальности каждой из них, имеют некоторые общие черты. Большинство профессиональных воров Москвы 30–40-х годов XVIII века являлись представителями новых маргинальных и полумаргинальных групп, образовавшихся вследствие петровской перестройки армии и промышленности (беглые солдаты, «фабричные», солдатские дети, малолетние воспитанники Московской гарнизонной школы). Причем многие «мошенники», относящиеся к этим криминогенным группам, являлись выходцами из других социальных слоев (посадских и крестьян). В путях их маргинализации, кажется, угадываются новые формы отношений между личностью и социумом (постепенное разрушение посадской общины и системы круговой поруки в городах [638] ), а также между личностью и государством (превращение человека в безликую часть государственной машины).
638
См.: Снегирев В. Л.Указ. соч. С. 220–237; Миронов Б. Н.Социальная история России периода империи (XVIII — начало XX в.). СПб., 1999. Т. 1. С. 493–494.
Исследователи западноевропейской преступности констатировали постепенную «модернизацию» форм криминального поведения при переходе от Средневековья к Новому времени. Некоторые ученые для объяснения этого процесса используют концепцию Violence-to-thief(«от насилия к краже»), согласно которой вместе с развитием частной собственности, накоплением богатства, ростом промышленности, урбанизацией, а также большей цивилизованностью нравов происходит постепенная эволюция форм преступлений против собственности — от насильственных (нападений разбойных банд) к более квалифицированным и изощренным кражам без использования насилия, практикуемым профессиональными карманниками и взломщиками в больших городах [639] . Можно предположить, что в России в первой половине XVIII века, после Петровских реформ также сложилась городская преступная среда «нового типа», для которой была характерна более высокая, чем прежде, степень квалификации и внутренней организации (что, кстати, значительно понижало степень использования насилия при совершении имущественных преступлений). Эта преступная среда в будущем и превратилась в «блатной» мир, хорошо известный по художественной, мемуарной и криминологической литературе второй половины XIX — начала XX века (произведениям романиста В. В. Крестовского, бытописателя В. А. Гиляровского, исследованиям юриста М. Н. Гернета и др.).
639
Эта эволюция эмпирически подтверждается некоторыми исследованиями (см.: Dubie^a С.«La lie de la canaille» Larrons, brigands et filous de profession: la r'epression du banditisme `a Gen`eve (1682–1792) // Crime, histoire & soci'et'es. 2001. № 2. V. 5. P. 107–131; G'egot J. C.Etude par sondage de la criminalit'e dans le bailliage de Falaise. XVII–XVIII esi`ecle. Criminalit'e diffuse ou soci'et'e criminelle? //Annales de Normandie. 1966. № 2. P. 103–164; Boutelet B.'Etude par sondage de la criminalit'e du bailliage de Pont-de-l’Arche. XVII–XVIII esi`ecle. De la violence au vol. En marche vers l’escroquerie // Ibid. 1962. № 4. P. 235–262). Впрочем, не все историки преступности разделяют концепцию Violence-to-theft— многих смущает ее упрощенность (см, например: Johnson Е. А., Monkkonen E. Н.Introduction // The Civilization of Crime: Violence in Town and Country since the Middle Ages. Chicago, 1996. P. 7). Однако даже ее противники признают, что формы преступности в Новое время постепенно меняются в сторону уменьшения насилия. Для объяснения этого явления некоторые ученые предпочитают использовать концепцию Н. Элиаса о «процессе цивилизации» нравов (см., например: Johnson Е. A., Monkkonen Е. H.Op. cit. Р. 4–6, 16).
Очевидно, что в 1740-х годах профессиональные преступники не только серьезно беспокоили московских обывателей, но и стали существенной проблемой для государства. Не случайно руководители Сыскного приказа и Сената для их «искоренения» в 1741 году пошли на сделку с отпетым вором Ванькой Каином, оставив его без наказания и наделив большими полномочиями. В этом прецеденте проявились и неспособность существовавших в Москве органов сыска эффективно противостоять профессиональным «мошенникам», и неразвитость знаний о преступности и методов борьбы с ней (вспомним наивное намерение Сената с помощью доносителя Каина «тех злодеев вовсе искоренить»).