Повстанцы

Скродский давно так не смеялся. И сам присоединяется к воспоминаниям дочери. Напоминает ей всякие случаи, которые она уже позабыла. Словно молодеет, сбрасывает с плеч пятнадцать, двадцать лет, оживляется…

Но вот Ядвига переходит к нынешним временам. Если бы и теперь дни были подобны жемчужинам — солнечным, ясным! Без этих дрязг и споров, без людских страданий! Бедная Ядзя! Разве она не знает или только притворяется, что и во времена ее счастливого детства люди страдали еще больше, только терпели, не сетовали, не бунтовали?

Скродский не нарушает нарисованной ею идиллической картины. Пусть порадуется! Ему известна правда, а все же и он находит — тогда действительно жилось веселее! Он согласен: и теперь приятнее бы не видеть кругом несчастных лиц. Но что для этого сделать?

Ядвига убеждается, что новая тактика отлично подействовала на отца. За последнее время она усомнилась: к чему приводят эти непрестанные споры и пренебрежение к его традициям? Наконец, и отца жалко. Разве она не видит, как он хиреет и болезненно переживает каждую стычку с нею? Несмотря на свой жесткий нрав и дурные привычки, отец стосковался по ее сочувствию и любви. И все это нужно ему показать, если желаешь от него чего-то добиться. А к тому же, она ведь любит отца. Но хочет от него многого. Вот почему она теперь обращается с ним, как подобает любящей дочери.

В качестве первого опыта она попробует получить согласие на замужество горничной Катре. Исподволь подготавливает к этому отца. В различной форме повторяет все ту же мысль: как отрадно, если кругом нет обездоленных! Отец не спорит. Действительно, так гораздо приятнее.

— Но, милая Ядзя, — спохватывается он, — кто же возле тебя так несчастен? Разве что я…

— Да, папа, но наше счастье зависит от нас самих. Или, если угодно, ни от кого не зависит. А есть люди, судьба которых в твоих руках. И ты можешь сделать их счастливыми. А какое это удовлетворение — принести счастье хотя бы единому человеку!

— Кто же это такие? — спрашивает отец, смутно подозревая, что разговор приобрел опасное направление: не хлопов ли решилась защищать дочь? Еле сдерживаемое недовольство обозначается в уголках его рта.

Дочь это видит. Снова запахивая полы отцовского халата и набивая трубку его любимым табаком, небрежно роняет:

— В данном случае я имею в виду свою горничную.

— Горничную? — пан Скродский изумлен и сразу смягчается: слава богу, не хлопы и не их земля!

— Что же случилось с твоей камеристкой? — интересуется он.

И Ядвига рассказывает, что Катре мечется в хоромах, как птичка в клетке. Нужно бы ее отпустить к родителям.

Для Скродского это новость. Прежде он возмутился бы одной мыслью о потворстве прислуге, но теперь выслушивает довольно спокойно. Увлечение девкой прошло быстро и незаметно. Нет, она не доставила ему никакого удовольствия, только нос раскровянила… Стыдно и вспомнить! Потом пан Скродский решил, что она не такая уж красотка. К блондинкам он никогда не питал особой склонности. И, наконец, расстроенное здоровье…

Он тяжело вздыхает, но пытается возразить:

— А что ей делать в деревне? Разве здесь ей не лучше? Отец-бездельник с ней, насколько я слышал, не очень-то ласков.

— Папа! — громко заявляет Ядвига. — Она замуж собирается. У нее прекрасный жених.

— Кто такой? — спрашивает отец.

— Сосед ее, Пятрас Бальсис.

Скродский ожидал этого, но все же загорается внезапной злостью.

— Бальсис?! Этот наглый подстрекатель?! И ты берешь под защиту этого отвратительного верзилу?!

Он пытается встать, халат распахивается на груди, вылезает наружу ворот расстегнувшейся рубашки.

Дочь хватает его за руки, силой усаживает:

— Тебе нельзя волноваться. Садись и хоть раз спокойно выслушай.

Она заботливо приводит в порядок его халат, застегивает ворот, укутывает ноги и подает горячего чая. Потом начинает толковать о Катре и Бальсисе. Она старается говорить убедительно. Нужно входить в положение каждого, кто бы это ни был. Теперь и среди крестьян появляются мыслящие люди. Изменилась обстановка, обострились отношения, и все это толкает их на борьбу, к мятежу. Они отстаивают свои права. Вероятно, таков и Пятрас Бальсис.

Заметив, что не слишком убежденный ее аргументами отец снова начинает ерзать, Ядвига прибегает к иным доказательствам:

— Разумеется, я понимаю: очень много неприятностей от сорвиголов, подобных Бальсису или этому Пранайтису с его шайкой разбойников, который, как говорят, грозит тебе местью. Разве не лучше от них избавиться, пока не поздно? Скажем, от Бальсиса. Это нетрудно.

И Ядвига излагает план Пятраса: поселиться после женитьбы где-то в Жемайтии и в Шиленай больше носа не показывать. Она убеждает отца, что это спокойнее и безопаснее, чем превратить Бальсиса в лютого врага. Хватит уж одного Пранайтиса!

Новые аргументы поколебали пана. Действительно, пусть детина женится на Катре, а потом чтобы они оба хоть сквозь землю провалились! Но тут Скродский снова вспоминает наглость парня и по-прежнему дрожит от ненависти. С большим трудом успокаивает Ядвига мстительные порывы отца. Наконец пан Скродский уступает: он даст знать кедайнскому исправнику, что Пятрас Бальсис помирился с поместьем. А Ядвига склонит отца Катре согласиться на свадьбу.

Ядвига не может сдержать радость: добиться такого успеха!.. Поторговаться бы с отцом и насчет земель шиленцев! Но она предусмотрительно воздерживается. Тут уж отец так легко не сдастся. Вмешается и Юркевич. Интриган опутал отца, как паук муху, ведь этим он и живет. Ну, наступит и его черед! А пока что пусть за шиленцев заступается Виктор Сурвила со своим юридическим арсеналом. Он обещал и, без сомнения, выполнит обещание.

По совету дочери Скродский ложится отдохнуть. Она укутывает его, набрасывает на ноги плед, целует в щеку и уходит. Ей не терпится сообщить радостную весть Катрите.

Оставшись один, Скродский раздумывает о дочери, об этом необычном разговоре. Самочувствие у пана неплохое, а настроение неустойчивое. Да, он сделал красивый жест, совершил гуманный поступок. Ядзя права — приятно осчастливить хоть одного человека, а он одарил счастьем целых двух! Девка — бог с ней, но детина этого недостоин, недостоин, недостоин!

Скродский встает, нервно расхаживает, потом успокаивается и снова обдумывает свою беседу с Ядзей. Нет, слова, данного дочери, он не нарушит, однако хорошо было бы при первой возможности свернуть парню шею!

И чтоб верзила больше не болтался по владениям Багинай!

Даже самому Скродскому странно — такая ненависть к парню и равнодушие к девушке! Усевшись на диван, пытается над собой иронизировать: до чего ты дожил, надменный пан Скродский, пожиратель женских сердец! Ударился в гуманность, в филантропию… Чего доброго, сделаешься еще хлопоманом. Вытянувшись всем телом, он страдальчески морщится: острая боль, как иглой, пронзает бедра. Опять эта подагра — ох, стареешь ты, пан Скродский…