Пойдем играть к Адамсам

– Почему вы делаете это со мной? Почему держите меня связанной? Зачем вообще вам это?

Барбара сидела спиной к Дайане, но видела ее отражение в зеркале туалетного столика.

– Не знаю. Это просто игра… – небрежно ответила Дайана.

Ее ответ ранил Барбару. Они не понимали, какую сильную боль причиняют ей; даже она не совсем понимала. Все только начинало копиться. Прошлая ночь была натуральным кошмаром.

– Это просто игра, – повторила Дайана, – к тому же, мы не причиняем тебе вреда.

– Причиняете, – уверенно заявила Барбара.

– Я не слышала, чтобы ты плакала, стонала и жаловалась.

– А как бы я смогла это сделать?

– Это не сложно.

– Откуда тебе знать?

– Оттуда же. – Дайана продолжала держать в руках книгу, хотя уже не притворялась, что читает. – Меня связывали. Покрепче, чем тебя. Всех нас по очереди.

– Вас? Вас пятерых? Всех вас?

– Угу, – невозмутимо ответила Дайана. – Это игра, в которую мы играли. Однажды я позволила им привязать меня за руки к стволу дерева, и они оставили меня так почти на весь день. В лесу. Было очень больно.

– И это игра?

– Угу. – Дайана снова пожала плечами.

– Как вам вообще в голову пришла та глупость? – Барбара едва не сказала «эта глупость».

– Не знаю. Такое можно увидеть по телевизору или в комиксах. – Она посмотрела на свою книгу. – Знаешь, что делали люди, когда осенью связывали последний сноп пшеницы и кто-то в этот момент проходил мимо гумна? Знаешь, что сделали с королем Англии раскаленной кочергой? В колледже ты много читала?

– Да. – Барбара потянулась в попытке размять мышцы плеч. Ее снова связали слишком туго. Больно. Тем не менее, она была осторожна; ей хотя бы оставили свободный рот. – Но не такое.

– О… – Дайана выглядела разочарованной. Видимо, вдруг решила, что колледж – это не для нее. – В любом случае, играть в Пленницу – не самая лучшая идея. Ты же занималась подобным в молодости.

– Вовсе нет. – Барбара не привыкла к тому, чтобы ее причисляли к старшему поколению. Это ее пугало.

– Хммм, – еле слышно произнесла Дайана, но при этом внимательно посмотрела на пленницу.

Барбара почувствовала на себе ее пристальный взгляд. Посмотрев в зеркало, она встретилась глазами с Дайаной. Возможно, та ей не поверила, а может, поверила и сочла это странным. Какова бы ни была причина, в ее взгляде присутствовала доля презрения, и Барбара, опустив голову, прервала разговор во избежание конфронтации.

На самом деле вопрос Дайаны пробудил воспоминание. Барбара жила в многоквартирном доме почти до самого окончания школы. Она помнила все ее неприятные отношения с другими детьми из ближайшего – густонаселенного – района. В частности, помнила приглушенные голоса и хихиканье детей в конце парковки в летних сумерках. Едва слышный доверительный шепот, который при ее приближении смолкал, сменяясь враждебными выкриками в ее адрес: «Помогла маме вымыть посуду?», «Эй, Барб, а как ты развлекаешься?», «Я знаю, что хотел бы с ней сделать…» Громкий гогот.

Если она и направлялась к ним, внутренне желая окунуться в тепло компании, которая так задушевно смеялась и разговаривала, то это сразу же отталкивало ее. Она могла бы пережить это, обратившись с вопросом к одной из сверстниц, или свернуть в сторону и притвориться, что идет куда-то с поручением, но в любом случае снова услышала бы за спиной доверительный шепот и хихиканье.

Они чего-то хотели от нее. Она чувствовала, что мальчики и девочки одинаково хотят, чтобы она что-то сделала. Или что они хотят что-то сделать с ней, а потом, формально, она станет одной из них. Барбара не знала, что это за предполагаемый ритуал инициации – ей представлялись самые разные дикости, – но она чувствовала, что это произойдет там, где неоткуда ждать помощи, что это будет в толпе, среди лапающих рук. А на следующий день будет слышаться все то же хихиканье. И она понимала, что даже если заставит себя пройти через этот ритуал, то расплачется или испугается в процессе, и тем самым отдалится от компании еще сильнее, чем сейчас. Поэтому стена одиночества, которую она возвела вокруг себя и которую другие хотели разрушить, лишь утолщалась. Она приближалась к другим детям настолько, насколько ей хватало смелости, но в конце концов всегда шла своим путем. Путем света и добродетели. Барбара не позволит пачкать себя. Ее не учили этому, просто она сама была такой по природе.

– Не знаю, как другие дети, – сказала она Дайане. – Но я никогда не играла в такие игры.

Видимо, кое-что, о чем думала Барбара в минуту молчания, – возможно, это передалось выражением ее лица, – дошло до Дайаны. Ее отражение в зеркале улыбнулось легкой презрительной улыбкой, и Барбара отметила, как сильно Дайана похожа на одну из хихикающих на парковке девочек.

З

а обедом они обсуждали ее, хотя Барбара не слышала всего, что они говорили. Позже, когда Джон пришел сторожить, он принес с собой некое напряжение, которое быстро заполнило пространство между ними. Оно было настолько осязаемым, что Барбара поначалу ничего не сказала, хотя все еще была без кляпа.

Джон подошел и без особой на то нужды проверил веревки. Затем удалился к другому креслу, которое находилось вне ее поля зрения и не отражалось в зеркале. Барбара услышала, как он сел, а затем снова наступила тишина, хотя напряжение в комнате по-прежнему сохранялось.

Через некоторое время Барбара снова повернула голову налево и краем глаза увидела, что Джон завязывает узлом один из неиспользованных кусков веревки (ее поразило, что они вообще были).

– Что ты делаешь?

– Ничего.

– Уверен?

– Конечно. – Он поднял глаза, слегка удивленный. – Что, по-твоему, я делаю?

Барбара нахмурилась и снова посмотрела перед собой, определенно нервничая. В воздухе что-то витало и не хотело уходить. Но когда Джон ничего не сказал и не сделал, она спросила:

– Джон, почему вы так со мной поступаете?

– Я не знаю. – На какое-то время он замолчал. – Мы думали, что будет весело, наверное.

– Разве весело причинять людям боль?

Ответа не последовало, но напряжение в комнате усилилось.

Барбара вздохнула. Вчера дети не заметили, что ей больно, либо им было все равно. Теперь она говорила им об этом, и в любом случае, казалось, не было никакой разницы. Чего она не могла понять, так это почему… Ладно, значит, останавливаться они не собираются. Но почему ни у одного из них она не могла вызвать ни намека на чувство вины, сочувствие или страх перед наказанием? Дайана была не слишком обходительна.

Я просто не могу достучаться до них, – сказала себе Барбара. Им все равно. Честно говоря, я отдаляюсь от них все больше и больше. Но это же не моя вина, не так ли?

Барбара задумалась на какое-то время.

Если разобраться, при чем тут вина? Ей был нужен результат, облегчение. Возможно, она смущала их. Глубоко вздохнув, Барбара сокрушенно произнесла:

– Прости, Джон. Я больше не буду тебя об этом спрашивать.

Джон, казалось, немного успокоился. Напряжение в комнате немного спало.

– О, все в порядке, – сказал он, – не нужно извиняться.

Когда Барбара промолчала, он спросил:

– Не слишком туго?

Вот!

Сочувствие!