Пойманное солнце
Шрифт:
На желтом фоне храмов, ступенчатых спусков и похожих на дворцы домов паломников, которые громоздились на берегу, выделялись белые дхоти мужчин, разноцветные одежды женщин, одеяния проповедников цвета охры и размалеванные пеплом лица факиров. Все эти люди проталкивались к поблескивавшему в лучах солнца зеленоватому Гангу.
Мужчины, женщины и дети, обратив лица к солнцу, погружались прямо в платье в воду, складывали ладони и в немой сосредоточенности предавались молитве. И, несмотря на массу людей вокруг, каждый чувствовал себя в полном одиночестве.
Я хотел отыскать слепого мальчика, но было невозможно
Аромат сандаловой коробочки
Желтым вечером в рыбацкой деревне, спрятавшейся между желтыми дюнами на берегу Бенгальского залива, женщины и дети со страхом ожидали возвращения мужчин, после обеда вышедших с сетями в море.
Когда я вспоминаю об Индии, то всегда вижу перед собой эту желтизну: днем она поразительно яркая, вечером становится блеклой и как бы заслоняет солнце. И тогда уже все становится желтым: земля, небо, поля, пустыня. Вот и сейчас, вечером, даже прибой в желтых дюнах становится желтым.
Женщины и дети всё еще ждали. А я тем временем шел по берегу и опять, как и в предыдущие вечера, заметил мальчика, сидящего на корточках на песчаном холме перед храмом деревенской богини. У его ног лежала Площадь сожжения, где недавно была погребена девочка. Мальчик не помнил точно, когда это произошло, несколько дней или несколько недель тому назад.
Я вспомнил о слепом мальчике, которого встретил однажды на пути из Шанхая в Кантон. Он сидел в толпе детей и играл на флейте. Слушатели были намного моложе его и слушали ребенка с каким-то благоговением. Чувствовалось, что он был этому рад. Вспомнил я н о том, как много лет назад лежал больной под дощатым стапелем в старом порту Марселя; о мальчике из Палермо, который в полуденный зной играл на губной гармошке; о другом мальчике, встреченном мною на дороге паломников в Бенарес, том самом, который беспрестанно смотрел в небо. И из всех этих воспоминаний сложилась камешек за камешком история о Рамдхане и Мире.
Наступил вечер, а лодок все еще не было видно. А ведь шторма на море не было: оно оставалось совершенно спокойным. Только шумел прибой, и чем тише и желтее становился вечер, тем более грозным был рев. Женщины и дети беспокоились, но вот в сумерках они разглядели черные челны, танцующие на волнах. Лодки одна за другой неслись на волнах прибоя к берегу: рыбаки возвращались домой. Повсюду зажигали факелы, так как быстро темнело; челны вытягивали на берег, сети и рыбу укрывали.
— Почему вы пришли так поздно? — осмелилась спросить молодая женщина.
Но мужчины даже не ответили. Все происходило, как и много тысяч лет назад; рыбаки пошли в свои хижины, уселись на циновки и стали смотреть, как женщины готовят на очаге рыбу.
Только Рамдхан остался на берегу. Он прислонился к пальме и обратил лицо к морю, которого ни разу не видел: ни днем, ни ночью, ни при солнце, ни в шторм.
Было хорошее время года. Трудно становилось только тогда, когда
налетал муссон и рыбаки не могли выходить в море. Тогда уже нечего было есть, кроме овощей и древесной коры. Первыми умирали маленькие дети, потом слабые и под конец женщины, которых боги одарили долголетием.Рамдхан играл на флейте песню. Из-за прибоя ее почти не было слышно, и это была не та мелодия, которую он любил. Он ждал Миру и играл только для того, чтобы скоротать время. Когда Мира окликнула его, он перестал играть.
Девочка несла на бедре кувшин с водой, а в левой руке — котелок с вареной рыбой и лепешку — чапати. Она сняла кувшин, положила на землю большой лист и поставила на него котелок.
— Как прекрасно ты играл, — сказала она. — Боги Сита и Рама непременно тебя слушали.
Мира испуганно огляделась, не рассердила ли она богов. Но не было слышно ни звука, только луна светила между кокосовыми пальмами и сквозь перистые листья сверкали звезды.
Рамдхан ел рыбу и чапати. Рыба была отварена в воде, так как поджарить ее было не на чем, и чапати Мира тоже испекла на ничем не смазанной плите. Несмотря на это, мальчику понравилась еда, и, как только он мало-мальски наелся, в нем проснулось огромное желание видеть мир. Он стал убеждать себя, что тьма, окружающая его с детства, скоро рассеется. Нужно только выполнить обет, данный богам.
Мира смотрела на море, волны за прибоем извивались подобно змеям. «О, Рамдхан, — думала она, — никогда я не узнаю твоих мыслей, ибо я — зрячая, а ты — слепой. Ведь мир, наверное, должен быть другим, если живешь в темноте».
— Тебе страшно? — спросила она и повернула к нему свое маленькое темное лицо.
— Боги окажут мне покровительство, Мира. Сыграть еще песню?
— Не надо, Рамдхан.
Что-то зашелестело в сухих стеблях травы. Это была всего лишь уползающая от них змея. Рамдхан встал, за ним поднялась Мира. Слепой знал каждую тропку между хижинами и слышал все шорохи; ночью ему снились сны, он ощущал запах рыбы, дым очага, аромат сандаловой коробочки и улавливал шаги Миры.
Они остановились перед хижиной, в которой вместе с семьей старшего брата жил Рамдхан. Пахло дымом, рыбой и золой; четверо детей, брат и невестка уже легли спать. Рамдхан прошел между спящими к своей постели.
— Когда ты уходишь, Рамдхан? — прошептала стоявшая у входа Мира.
— Завтра утром.
Он подождал слов привета или добрых пожеланий от Миры, но услышал только ее удаляющиеся шаги и, разочарованный, лег спать. Рамдхан никогда не видел ее лица, только иногда во сне оно появлялось перед ним, но когда слепой просыпался, то уже не мог его вспомнить. Ему было больно, что дезочка вот так просто убежала. Ведь он должен будет отправиться в Бенарес, не попрощавшись с ней.
Ночь прошла. Рамдхан почувствовал наступление утра, осторожно поднялся и снял с дверного косяка узелок с сушеной рыбой. На берегу, перед изображением деревенской богини, его ждала Мира. Он окунулся в воду и помолился.
Мира сказала:
— Я иду с тобой.
Рамдхан испугался. Он не знал точно, где жила деревенская богиня: на небе, в море или в джунглях. Во всяком случае, она была далеко, и он надеялся, что богиня не услышала слов Миры. Ведь мальчик обещал богам, что он отправится в Бенарес один.