Поймать тишину

Вот наконец вышел к центру села.

Особо привлекло моё взбудораженное внимание бывшее здание поселковой администрации. Вернее, то, что от него осталось: торчавшие из-под снега, окружённые густыми дебрями сухой травы, чёрные, обгорелые головешки.

А ведь была у этой оставшейся от большого пожара свалки своя, славная история.

В период основания Краюхи всем миром, при поддержке купцов-меценатов отстроилась добрая, уютная, светлая церковь Пресвятой Богородицы. Долгое время служила она краюхинцам и жителям окрестных хуторов, сёл. В праздники съезжались к ней экипажи и брички богатеев; сходились за подаяниями сирые, обездоленные, убогие. Всех принимала красавица-церковь. Громкой радостной песней лился в голубую небесную высь весёлый колокольный звон. Отражая солнечные лучи, позолоченной улыбкой издалека манили уставших путников величавые купола.

Пришли другие времена. Лихими вихрями закружила по поволжским степям Революция. Пронеслась и по Краюхе, изменив быт и взгляды людские, перевернув, прахом развеяв вековые старые устои.

После кровопролитных сражений Гражданской войны настала пора созидания. Решили краюхинцы собственных детишек грамоте учить, чтобы сделать из них квалифицированных инженеров, врачей, агрономов. Желающих постигать науки оказалось так много, что не нашлось в деревне подходящего здания, чтобы всех разместить. Тогда постановили: разобрать деревянную церковь и построить из неё школу. Так и сделали.

Разрасталась Краюха, крепла. В мирное время народилось так много детей, что вскоре и новая школа не смогла всех принять. Озаботился к тому времени вставший на ноги колхоз и при поддержке местных властей выстроил просторный, кирпичный, настоящий храм науки, со светлыми классами и большим высоким спортивным залом. Изо всей деревни уместилась ребятня да ещё и из близлежащих хуторов.

Старое здание использовали под интернат, в котором жили хуторские ученики. После разместили в нём правление колхоза и сельский совет.

Таким и помнил я его в то время, когда покидал Краюху.

Потом, рассказывали, когда распался колхоз, осталась там только администрация сельского поселения да кабинет участкового милиционера.

Однажды деревянное, за долгие годы солнцем высушенное здание вспыхнуло. Произошло это тёмной ночью. А так как колхоз распался, пожарной машины в Краюхе не оказалось, то нечем было бороться с огнём в самые первые, драгоценные, минуты пожара. Да и бороться было некому. После очередных покруживших над Краюхой теперь уже перестроечных вихрей с брезгливостью и равнодушием стали земляки смотреть на чужое горе. Поэтому, пока из района прибыла пожарная машина, тушить было уже нечего. Два дня простояла она на месте. Пожарные старательно ковырялись баграми в дымящихся руинах, тщательно заливали водой вновь возникающие очаги возгорания. На третьи сутки, когда чёрные, обугленные головешки перестали пускать дым, расчёт огнеборцев смотал рукава и отбыл в райцентр.

Так нелепо и бесславно закончилось существование здания, которое приносило огромную пользу краюхинцам: вначале как церковь, а потом как школа, правление, сельский совет.

Ещё долго чёрными тараканами ползали в народе слухи о том, что загорелось оно не само и не зря. И основания для подобных слухов были весьма серьёзные. Но доказательств чьей-либо причастности к поджогу не было. Поэтому слухи остались слухами.

А теперь я с сожалением смотрел на заметённое снегом пожарище и с ужасом думал: «Вот и это мы угробили! Что же за время сейчас такое? Строили люди школу, чтобы учить детей. А они выучились и… Наверное, даже переучились. Потому что легко, без всякого сожаления уничтожили то, что построили, и, как зеницу ока, берегли несколько поколений односельчан».

Хотелось не думать, не задавать самому себе каверзных вопросов, а снять шапку и заорать на всю деревню, на всю степь, на весь мир: Что же за время сейчас такое!!!

Здания почты, клуба, школы, магазины – остались на местах, как и прежде. Пожалуй, только вид у всех социальных учреждений был затрапезный и унылый. Давненько не касалась их оконных рам малярная кисть.

Нужно отдать должное магазинам. Их на центральной площади было сразу четыре, причём два абсолютно новеньких. А те, что постарше, сияли свежеотреставрированными фасадами, ловили скудный лучик зимнего солнца шикарными пластиковыми стеклопакетами.

Взглянув на них, я вспомнил Петькины слова: «Такое впечатление, Паша, что в этой стране строят только бензоколонки, церкви и магазины». Как будто без него я об этом не знал!

Прогулявшись по почти безлюдной площади, медленно направился к одному из магазинов. Над входом в умело отделанное пластиком здание красовалась вывеска с надписью: «ИЧП Андрей». Пока любовался мастерством маляра, из магазина вышел мужчина. Не сразу, но всё же я узнал его. Это был мой двоюродный брательник Василий.

Невысокого роста, коренастый в плечах, с чёрными неухоженными усами, он скользнул по мне взглядом и остановился, сжимая в руке пакет с только что купленным хлебом.

– Ну здравствуй, – на миг удивлённо взметнулись кверху его смоляные брови и тут же сомкнулись над переносицей.

– Привет, – спокойно ответил я.

В воздухе зависла неловкая пауза. Не знаю, что там думал он, а я полностью ощутил, что мы совершенно чужие. Если Васёк, так же как и дядька Шурик, начнёт раздувать ноздри, выказывать неудовольствие и обиды, то нам с ним не о чем разговаривать вообще. Конечно, виноват я, но в первую очередь перед своей покойной матерью. Это ей я что-то должен! Поэтому буду казнить себя до конца жизни! И всё! Больше никому и ничего я не должен!!!

А так ли? Ведь это с Васькой провожали мы вечерами девчонок, с Васькой катались по очереди на колхозном жеребце Дьяволе; с Васькой да с Серёгой пасли в дядькову Шурикову очередь овец на Зелёном…

Очевидно, и мой двоюродный брат подумал о том же. Он, будто переламывая в себе что-то давно решённое, смущённо заговорил:

– Чего в гости не зайдёшь?

– Ехать к вам, а дороги нет, – соврал я, потому что Петро уже сообщил, что хутора Зелёного больше нет.

– Да куда там ехать?! Мы давно в Краюху перебрались. Как колхозный скот перевели, трактора угнали – так и кончился наш Зелёный. Остался один серый. – Он горько усмехнулся.

– Это плохо.

– Чего там плохо! Её и Краюхи скоро не будет. Не нужна никому. Видал: что клуб, что больница – рухнут скоро! А никому ничего не надо…

– Это тоже плохо, – понимая, что Василий говорит правду, вздохнул я и, меняя тему разговора, спросил: – Дядька Шурик сильно обиделся?

– Ладно тебе. У каждого в башке своей паутиной затянуто. Нехай обижается, если ему от этого легче. А ты, будет время, заходи, не стесняйся. Хата моя теперь на улице Майской.

Я удивлённо взглянул на брата.

– Это где ж такая? Что-то ни одного названия не видел, пока бродил по деревне.

Василий усмехнулся.

– Да-да, Павлик, в Краюхе теперь и улицы, и переулки названия заимели. Даром что пусто стало, хоть шаром покати.

– Это для чего ж?

– Не знаю. Но кумекаю, что политика, братец, новая – заботливая о людях до крайности. Налоговой удобнее извещения рассылать. Опять же легче искать должников за электричество, за воду. За всё люди должны. А где их, рублики, брать, если ни работать, ни заработать негде? Обложили нас, Паша, на своей земле, словно волков серых. На флажки гонят, на флажки!..