Поймать вора

Я побежал по погрузочной платформе. Еще не совсем стемнело, и я ясно видел слониху. Она была во дворе и направлялась — как бы получше выразиться — к старому драндулету серебрянозубого. Вот она уже рядом, подняла огромную круглую стопу и, ударив, разнесла весь передок. Зачем? Я понятия не имел. Но мне ее выходка понравилась, понравилась на все сто. Слониха высоко задрала хобот и послала в темнеющее небо красивый трубный звук. Мне понравилось, как она трубит, — не хуже, если не лучше, Роя Элдриджа, — и я хотел послушать еще, но в этот момент мимо меня промчался бабуин, так что только ветер просвистел. Прежде чем он скрылся из виду, я заметил, что он прихватил сомбреро.

Я же спрыгнул на землю и побежал к Пинат. Мы вели расследование о ее пропаже — следовательно, я отвечал за нее. Сначала требовалось привлечь ее внимание. А для этого дождаться, пока она добьет колымагу. Времени на это потребовалось не много.

29

Я попробовал гавкнуть, но не громко, — у меня было ощущение, что шуметь сейчас не стоит. Как там говорит Берни? Начать с чистого листа? Мне вспомнилось раннее детство, еще до щенячества в доме, где продавали крэк. Меня приучали ходить в лоток на листок бумаги. Это имеет какое-то отношение к выражению Берни? И вдруг я понял: нам нужно начать наши отношения с Пинат с чистого листа, ведь пока что мы совсем разные. Как я об этом догадался? Да очень просто. Потому что она снова задрала хобот и затрубила — буквально оглушила небеса.

Затем все стихло; такая полная тишина наступает, после того как очень низко пролетит самолет. К тому времени слабый свет остался только на дальнем склоне холма — все остальное погрузилось в ночь. Пинат возвышалась огромной тенью, словно нечто растущее из самой земли. У меня возникло чувство, будто я стою у горы, причем очень пахучей горы. Ощущение не из приятных, и я гавкнул. Звук был таким слабым, что я вспомнил Игги — большого любителя потявкать, подпрыгивая у окна.

Я попытался гавкнуть громче — вот это уже лучше, похоже на меня. Готов действовать, никаких сомнений, и привлек внимание Пинат. Она посмотрела вниз, ее большие глаза вспыхнули огненным пламенем, и я понял, что на складе пожар. Затем повернула голову в мою сторону — скорее качнула, чем повернула, — и внезапно с удивительным проворством хлестнула меня хоботом. Удар получился чувствительным, словно меня огрели не носом — ведь хобот у слонов то же, что у других нос? — а чем-то деревянным, и в следующую секунду я кувырком покатился на землю.

Немного отлежался, перевел дух и поднялся. Слониха удалялась от склада к дороге, а склад хотя и горел, но не весь — языки пламени показывались в разных местах. Правильно ли поступала Пинат? Я так не думал. Дорога для людей. А здешние люди, кроме Побре, нам не друзья. Я поспешил за слонихой.

Не слишком торопясь, она успела преодолеть большое расстояние, так что мне пришлось припустить — не во всю мощь, но и не мешкая. Я забежал вперед, повернулся и гавкнул. У меня есть лай на всякие случаи жизни. Этот — короткий и отрывистый — означал: жми на тормоза. Казалось, все ясно.

Но до Пинат не дошло: она продолжала трусить, покачивая головой, — и вдруг хобот метнулся в мою сторону. Ну нет, крошка, на этот раз не выйдет. Я отскочил в сторону, но тут же вернулся на место и снова коротко, отрывисто гавкнул. Знал, как себя вести: трудно объяснить, откуда взялись мои пастушьи навыки, но они жили во мне. Моя задача заключалась в том, чтобы не пустить слониху к дороге и направить в другую сторону. Но Пинат этого не понимала, поскольку не собиралась поворачивать, — продолжала грузно топать к дороге, так что у меня под лапами содрогалась земля, и это, признаю, стало меня раздражать. Неужели она не знала, как следует поступать, когда тебя загоняет пастух? Это явно усложняло мою работу.

Но мне и раньше приходилось справляться с трудными заданиями. Я вспомнил дело о разводе мистера Тейтельбаума — не прекрасного кошерного цыпленка, которого подавали на обеде в честь окончания процесса, а все, что было до этого. Мне пришлось загонять мистера Тейтельбаума и его разгневанных сторонников обратно в парную. Если я был способен на это, то нечего сомневаться, что и теперь…

Хобот со свистом вновь полетел в мою сторону, а я, видимо, отвлекся и потерял бдительность, потому что опять очутился в воздухе, перекувырнулся и шлепнулся на землю. Что же происходит? Во мне, если вы еще не в курсе, почти пятьдесят килограммов, и если кого-то надо сбить с ног, то сбиваю я. Прыжком вскочив, я поднялся на задние лапы, а передними замахал перед Пинат. И из этого положения впервые рассмотрел ее белеющие в темноте бивни. Это что, зубы? Кажется, Чарли что-то об этом рассказывал. Точно, зубы, только разросшиеся до энной степени, что бы это там ни значило. Я перестал лаять, перестал молотить передними лапами и стоял на задних — вот уж совсем новое для меня положение. И пока ждал, чтобы меня осенило, что делать дальше, из темноты между мной и Пинат выползла змея. Я совсем забыл о змеях — они повылезали из месива ящиков, и теперь, когда на складе пожар, расползутся по всей округе. Я опустился на все четыре и зарычал. Змея свернулась кольцом, и в ее пасти, угрожая, быстро-быстро замелькал язык. Только тут Пинат поняла, что рядом опасность. Неужели она, как и Берни, ночью совсем ничего не видит? Кстати, «ничего» — так переводится с южного жаргона имя нашего с Берни любимого музыканта Бо Диддли, но я сейчас не об этом. Слониха остановилась как вкопанная и завопила — похоже на то, как трубила раньше, только противнее. Звук резал мне уши, и к тому же мне совсем не нравилась эта змея. Все складывалось как-то не так. Я внезапно потерял терпение. Обошел змею, приблизился к Пинат, встал совсем рядом с этим ее хоботом и бивнями и залаял во всю мощь. И вот неожиданность: слониха на шаг попятилась. Я, продолжая лаять, сделал шаг вперед, и не один — одним дело бы не ограничилось: мой шаг меньше шага Пинат. Она еще отступила. Я наступал, жарко и зло гавкая. Ее уши в вышине — такими ушами, наверное, все очень хорошо слышно — захлопали. Я ощутил дуновение, и все еще чувствовал его, когда слониха повернулась и потрусила в другую сторону — в ту, что хотел я, прочь от дороги. Я побежал за ней. Вот когда начался настоящий загон вроде того, с мистером Тейтельбаумом и его компанией из парной. Только на этот раз все было намного сложнее.

Мы с Пинат удалялись от дороги, от уже охваченного пламенем склада и углублялись на равнину, где, на сколько хватает глаз, не было ни одного огонька. Пожар бросал отсвет на задницу слонихи, и мое внимание привлек ее хвост — разве можно представить жизнь без хвоста? — но какой же он был маленький по сравнению с ее огромными размерами: вроде веревочки с кисточкой волос на конце. И это были единственные волосы на ее теле. Вот чудо!

Иногда Пинат крутила хвостом, иногда махала из стороны в сторону, словно пришла в хорошее настроение, хотя я понятия не имел, в каком она настроении. Эта мысль меня сильно тревожила, и я забежал вперед и поносился туда-сюда, чтобы показать, кто из нас главный. Поняла ли слониха, что я хотел ей сказать? Не знаю. Но она продолжала трусить в нужном направлении — следовательно, я добился своего, и никто не мог отрицать, что главный именно я, Чет-Ракета. Новый оборот вокруг слонихи я завершал с такой скоростью, что встречный ветер прижал к голове мои уши. Это было так здорово, что я, видимо, отвлекся, потому что пропустил момент, когда поднялась ее задняя нога, которая была толще Голодного Чувака из нашей дежурной пиццерии в Долине, и без предупреждения нанесла боковой удар. Я вильнул в сторону, и нога едва коснулась меня, однако и этого оказалось достаточно, чтобы я сделал кульбит в воздухе и снова крепко приложился о землю.

Но сразу вскочил. «Свалили — сразу поднимайся» — это наш с Берни принцип, потому-то «Детективное агентство Литтла» такое успешное. Есть и другие причины, но сейчас в них не время разбираться. Я невольно подумал: Берни. Я уже говорил, что у него лучший из всех людей запах? Ну и что ж, можно повториться. Это очень важно.

Так, на чем я остановился? Ага, шлепнулся, а теперь снова вскочил на ноги. Пинат оказалась трудным орешком. Но разве я боюсь тяжелой работы? Нет. Только тяжелым трудом можно раскрыть преступление. Это говорит Берни, и я ему верю. Пинат забыла или с самого начала не поняла, что… И о чем это «что»?.. Я стоял в мексиканской пустыне и смотрел на топавшую вперед слониху. С вами случалось, что вы пытаетесь что-то вспомнить, но никак не удается?

Наконец осенило: Пинат забыла, что я пастух, а она — мое стадо. Я забежал вперед и приготовился залаять, а потом, если потребуется, повторять лай, но в этот момент ночь, ставшая совсем темной, внезапно осветилась.

Слониха замерла и снова захлопала ушами. Подняла голову, посмотрела на небо. Я тоже взглянул вверх. За далекими холмами взошла луна. Я никогда не видел ее такой большой, толстой и желтой. Мы смотрели на нее, я и Пинат. Какая красивая — я имею в виду луну, а не Пинат. Разве может быть красивым существо, если у него всего волос — только кисточка на хвосте? А вот луна, большая, толстая и желтая, — это другое дело. Прошло немного времени, и я услышал благозвучное «у-у-у, у-у-у». Э, да это же я сам. Сижу на задних лапах и пою луне или по крайней мере стараюсь издавать приятные звуки.

Пинат посмотрела на меня сверху вниз. Ее хобот пришел в движение. Неужели опять? Но на этот раз все вышло по-другому. Хобот свернулся, а затем тихо и мягко развернулся, и его кончик коснулся меня — точно между ушами, именно там, где я люблю, чтобы меня чесали. Я сидел и, несмотря на стычки, которые между нами случались, не чувствовал опасности. Слониха не то чтобы чесала меня между ушами — все-таки хобот — это нос, а как можно почесать носом? Просто терла мне голову. Но было что-то странное в кончике ее хобота: он напомнил мне пальцы людей.

Пинат убрала хобот. Я поднялся и помахал хвостом. Она слегка присела и стала писать — страшный получился ливень. Я задрал ногу и тоже пописал, намереваясь оставить поверх ее свою метку. Могу сказать одно: я старался как мог. После того как я опустел, она еще долго, как муссон, продолжала свое, а когда закончила, небольно потрепала меня хоботом. Я гавкнул на нее, негромко, скорее глухо проворчал, чтобы она знала, что пора трогаться в путь, причем пастухом буду я, а она — моим стадом. И мы бок о бок направились в сторону луны.