Поймай меня

— Никита!! Ты как здесь? — удивленно и с примесью радости восклицаю, когда Никита Томлеев. Он же бывший лучший друг, первый мужчина и неприятный осадок от потери невинности в одном лице.

— Отец вызвал фундамент в гараже заливаем — присаживается рядом, забирая яблоко из моих рук.

— Сколько мы не виделись после выпускного?

Разглядываю возмужавшего и наростившего бицепсы парня. Модная стрижка, вместо не сходившей небрежности, когда мы летом на великах гоняли к речке, рыбачить. Благодаря ему, во мне и прижились, мальчиковые хобби. Не любовь, так детская увлеченность. Это как осваивать первый поцелуй на помидоре, ну или другие навыки на бананах. Вроде и опыт есть, и в тоже время, ощущений никаких.

— Не напоминай, я после, еще полгода боялся, к девушкам подходить.

— Да, было очень. неловко.

— Если что, я прокачался. Теперь знаю, что к чему — деловито играет темными бровями и улыбаясь во все тридцать два.

— Ладно, забудем про фу. Как универ?

— Отлично, последний курс, иду на диплом. А ты?

— А я. ну что сказать, беременна и собираюсь воспитывать ребенка одна — игнорирую взгляд ожидание и реальность. Он то, думал, что у меня есть мозги, а теперь растеряно моргает, покручивая хвостик у красного фрукта. Замолкает в паузе переваривания, потом говорит

— Круто, Милана, решила пропустить этап самореализации.

— Типа того.

— А что отец ребенка? Слился?

— Он не в курсе, и давай о другом — говорю делая такой длинный вдох, что кажется легкие лопнут от чрезмерного объема. Перекрываю кислородом желание зарыдать, на плече хоть у кого-нибудь и все рассказать. Только он вряд ли поймет. И ба, она тоже не сможет. Никто. Это просто надо пережить. Или почувствовать. А так, я буду выглядеть еще глупее, чем есть на самом деле.

Выслушиваю смешные истории про студенческую жизнь, своего друга и несложившегося парня. Почти с интересом. Почти внимательно. Почти не отвлекаясь на переживания.

— Может, погуляем вечером — звучит настолько неожиданно, в середине очередной легенды о его подвигах. Изумленно отрываюсь от пересчитывания сухих травинок.

— Гулять, Ми, это когда две ноги передвигаются по земле — втолковывает моему резко отупевшему виду. Ну не ожидала я такого предложения, с учетом некоторых обстоятельств, заинтересованный вид мужчин, в следующие девять месяцев, мне как бы не светит. Или не светил. Но он смотрит именно так.

— Гулять значит? — переспрашиваю.

— Ага, вечером. Пойдешь?

— А давай — хлопаю по протянутой ладони.

— Договорились, Ромашка, в семь зайду — называет меня детским прозвищем, поднимется, стряхивая прилипшую листву с потертых джинс.

И все вокруг позитивно. И солнышко, показавшееся из-за хмурых туч. И сосед, знакомый с детства, с которым пережили не одну драку и один довольно рискованный эксперимент.

Он улыбается, протягивает руку, помогая подняться. Заботливо отряхивает землю с моей попы. Не лапает, просто по-дружески. Симпатичный, проверенный временем, без взрывов и резких перепадов настроения.

И ба, выходит с лицом, пропитанным насквозь любовью и добротой. Только я больше не чувствую себя здесь, как дома. Поля моей энергии полностью переместились в другое место, к другому человеку.

Никита, поздоровавшись с бабушкой, уходит. А мы за чашкой чая, садимся за стол, обсуждать мою непутевую жизнь.

Бабуля в трансе, но виду не подает, только качает головой и повторяет. Ну ничего, ничего, ребенок это хорошо, вырастим.

Я не вдаюсь в подробности, о Ромином семейном положении. Вру, что он еще не готов к отцовству. Ба понимает и не допытывается. Потом будет по кусочкам выуживать информацию, как бы невзначай. Пока просто дает выговорится. И я говорю, плачу конечно, заливая ее блузку с кофейным гипюром горючими слезами. Затем помогаю, разлить яблочное варенье по банкам, на это уходит все время, до самого вечера.

— Милана, я к Наталье пойду, у нее давление поднялось. Там и ночевать останусь — говорит ба, одевая туфли на низкой платформе.

— Я с Никитосом пройдусь, и в десять как штык, калитку на ключ и баиньки.

— Да чего уж там. Теперь можешь и до двенадцати, выросла же, скоро матерью станешь… а в голове… — махает рукой, сердито пожимая плечами, но все равно целует перед уходом.

Уже даже с энтузиазмом принимаюсь за свой внешний вид. Рука непроизвольно тянется к кожаным штанам. Ромины любимые, у него глаза горят, когда я в них и на байке смотрятся уместно. Сколько уже можно об этом. Забудь. Но скинии я всетаки натягиваю.

Никита в семь ноль-ноль тарабанит в дверь. Мнемся на пороге, пока я вожусь с замком. Грозный рык за калиткой заставляет обернуться. Это местные, тоже гоняют на мотоциклах, или на скутерах, звук похожий. Уговариваю, убеждаю и отвлекаю себя, от погружения в бурю эмоций.

— Ну что, Ромашка, влево- вправо — спрашивает Томлеев на выходе.

— Прямо — киваю в сторону дома культуры. Там есть небольшой парк качели — лодочки и железная карусель. Вся молодежь по вечерам собирается. Может, встретим кого из знакомых. Как-то хочется отвлечься в компании.

Открываю калитку и делаю шаг

— Куда-то собрались голубки? — звучит по тигриному зло.

Сразу бросает в жар и холод. Тело покрывается восторгом и болью. Невозможно ощущать это все вместе, но я чувствую. А еще становится почти плевать на все.

Я делаю шаг в сторону ближе к Никите, хотя дико хочу послать его домой. Подбежать к Роме и попросить увезти меня туда, где мы будем вдвоем. И я даже почти, согласна ждать тех недолгих часов, когда у него появится время на нас. Теряюсь в своих желаниях и беспредельно радуюсь тому, что не могу определиться какое всетаки берет верх. Действую на автоматическом порыве. Защитить себя.

— Табличку на въезде не заметил, женатым вход воспрещен — отрезаю, подхватывая Никиту под руку и тащу в переулок.

Глава 36

От того, с какой скоростью мы уносим ноги от байка и кожи, которой обтянуто, невыносимо притягательное тело Ромы. Попахивает трусизмом. А вообще, есть такое слово, для определения трусости. Наверно нет, но пофиг. Я бегу. Никита волокется следом. Прям тащится.

Надо бы просветить его, что быть раскатанным колесом мотоцикла, не так уж и приятно.

— Ромашка, хватит меня дергать. Тянешь, как пса за поводок — выдергивает руку.

— Ты что бессмертный? — намекаю, что ему может прилететь неожиданно ни за что. Отмахивается и останавливается.

Видимо, отсутствие основных инстинктов сохранения, местная черта. Мой то, заработал на всю мощь. Теперь, не только за себя отвечаю.

— Это не сложившийся папаша? — кивает на Рому.

— Да.

— Ромаха, ну у тебя и вкус, теперь понятно, почему я не зашел — разворачивается, и под мой испуганный вздох, движется в обратную сторону.