Позади на лихом коне
Шрифт:
– А ты хочешь, чтобы твоего самого близкого человека замучили из-за каких-то бумажек?
– Гешенька, цветочек мой, это не какие-то бумажки, это большие деньги, и надо придумать, как их отработать. Ведь их нам придется возвращать, а это будет ох как нелегко, а на твоей работе и вообще невозможно.
– Ну и что ты хочешь сказать? – не понимал супруг.
– Я хочу сказать, что не собираюсь потом ходить и выклянчивать у тебя долги, как твоя предыдущая дура. Эти деньги ты мне должен отработать и отдать сам. Ты со мной согласен?
– Ну? – насторожился Геша, предусмотрительность супруги казалась подозрительной.
– Значит,
Уже вечером, распластав на тарелках розовотелую поджаренную птицу, украсив стол двумя немудреными салатиками и заветной бутылочкой, алехинская избранница интригующе пропела:
– Ге-ене-е-ечка, давай садись, выпьем за освобождение от старых оков и твое удачное начинание в искусстве!
Генечка сглотнул слюну и часто-часто заморгал:
– В искусстве? Это ты про фотографии или про что-то свое?
– Не свое, голубь мой, а исключительно про твое. Не хлопай глазами, сейчас все поясню. Итак, драгоценный муж, содержать такую жену, как я, у тебя не хватает средств. Даже более того, ты умудрился вляпаться в такое го…
– Я не умудрялся! Ты же сама все видела!
– Ну и что? Я видела, что ты так ничего и не сделал для своего спасения. А завтра, между прочим, опять придет эта бригада. Теперь уже за деньгами. И что ты им дашь? Пра-а-авильно, ты им дашь вот этот дорогой пакетик. А для чего? Для процветания своей бывшей зазнобы. А мне это надо? Конечно, нет, дураку понятно! Я тоже хочу процветать. Поэтому я предлагаю один славный проектик. Егор Леонидович держит небольшой ресторанчик. Сейчас, летом, публика вроде бы и ходит, но ближе к зиме опять начнется застой. Вот я ему и посоветовала в его заведении устроить мужской стриптиз. Ну как идейка?
– Доисторическая немножко, но ничего. А дальше что?
Супруга вздохнула от мужского непонимания и вновь кинулась в разъяснения:
– Куда же дальше? Ты вот и будешь там работать стриптизером.
– Я?! – ткнул себя вилкой в грудь Алехин.
– Ты, ты. Не мне же идти. Твои долги, ты и отрабатывай.
Алехин обреченно помотал головой. Будущее обещало быть черным.
Еще утром Тайка, выгуляв щенка, столкнулась на пороге с Лодовским.
– У меня идея! Сегодня какое число? – спросила она.
– Двадцать шестое, а тебе не все равно?
– Не груби. Сегодня мы пойдем трясти моего мужика. Пора ему долг возвращать.
– Не-е, это без нас, – заупрямился Лодовский, – с тобой точно куда-нибудь влипнешь. Ну попугала мужика, и хорош, тебе что, плохо живется?
– Да замечательно! Сижу тут, как в тюрьме, ни друзей, ни знакомых не видела, они и знать не знают, где я, что со мной!
– Так ты сама пряталась. А сейчас кто тебе не дает, приводи свою Матрену или как там ее…
– Лодовский, ты мелкий трус! Я уже все продумала. Смотри, они нас даже если и будут ждать, то двадцать седьмого, так? А двадцать седьмое начинается, между прочим, в двенадцать часов ночи, вот мы в это время и заявимся.
– А если они к этому времени деньги не достанут?
– Да я уверена, они их уже достали. Ну, Лодовочкин, миленький, ну помоги, а? – заскулила Тайка, по-собачьи заглядывая в глаза.
– Ладно,
но только в последний раз, – резко сказал Лодовский и выскользнул за дверь.«Можно подумать, мне каждый день чемоданы с деньгами брать приходится», – хмыкнула Тайка и принялась готовить очередной наряд к вечернему походу. И все-таки, как она ни убеждала себя в собственной правоте, внутри копошились сомнения. Тайка в который раз спрашивала себя, имеет ли она право обрекать человека на душевные страдания? И всякий раз успокаивала себя тем, что у данного товарища души нет вовсе, а значит, и никакие душевные неудобства ему не грозят.
У квартиры Алехина они были в половине первого ночи.
– А, явились! – презрительно встретила их хозяйка, и по этому возгласу Тайка поняла, что деньги Алехины достали.
– Деньги на столик, и мы с вами расстаемся, – небрежно бросила она.
Недовольная хозяйка вытащила откуда-то из шкафа пластиковый пакет и чуть не швырнула его в лицо Тайке. По всей видимости, доставала деньги именно она. Неужели и эта стервозная грымза протопает ее, Тайкиным, путем?
– Вот и славненько. Да, кстати, а свечка у вас есть? – почему-то спросила Тайка, аккуратно укладывая пакет в сумку.
– Есть, у нас все есть! А вы получили деньги и выметайтесь! Нечего порядочным людям отдых портить!
Тайка хмыкнула, но подниматься с кресла не спешила.
– А расписка порядочным людям уже не требуется? Так мы каждый месяц по ней наведываться будем, как за зарплатой приходить.
– Отдай расписку, сука болотная! – кинулась на Тайку с кулаками хозяйка дома. Лодовский одним движением усадил ее на диван.
– Болото-то при чем? Геша, дружочек, я же просила свечку, – напомнила Тайка.
Алехин торопливо потрусил на кухню и вернулся оттуда с зажженной свечой в руке. Тайка, будто выполняя ритуал, не спеша поднесла к язычку пламени сложенный вчетверо листок.
– Все, Алехин, сгорела твоя расписка. Ты мне ничего не должен, – торжественно объявила она, когда от листка остались хрупкие серые кусочки пепла. – Всем спасибо. До свидания!
Тайка и двое ее сопровождающих двинулись к выходу. У самой двери она в последний раз обернулась и спросила:
– Алехин, а ты уверен, что сгорела именно расписка? – И, рассмеявшись, захлопнула дверь.
– А ты, Тайка, стерва! Ты и в самом деле сожгла не расписку? – спросил Касаров, когда они подъезжали к дому.
– Да нет, ее, конечно, только уж больно не хотелось, чтобы они себя на коне чувствовали, эдакими победителями. Они просто вернули долг. Лодовский, останови машину.
Тот покорно свернул в тихий проулочек, и машина затихла.
– Я вам возвращаю долг, – с волнением снова заговорила Тайка и передала пакет в руки Касарова.
– И что теперь? – ничего не понимая, уставился тот на нее.
– А теперь я свободная женщина и посему настоятельно требую отвезти меня в мой собственный дом, который на улице Песочной, если вы не забыли. Видишь, Марк, ты был не прав, когда посоветовал ни на что не надеяться.
– Сама чуть в реку не кинулась, а не прав оказался я! – зарозовел ушами Касаров.
– Ладно, признаю, а сейчас везите домой. Сил нет, по своему родному уголку соскучилась.
В машине повисло неловкое молчание. Наконец Лодовский, выдержав минутную паузу, нажал на газ.