Поздний Рим: пять портретов

Макробий повествует о шаровидной Земле, представляющей фиксированный центр вселенной, вокруг которого вращаются семь планетных сфер, движущихся с запада на восток, и верхняя небесная сфера, движущаяся с востока на запад. Движение планет проходит через Зодиакальный круг, один из одиннадцати больших небесных кругов, в число которых входит Млечный Путь, арктический и антарктический круг, небесный тропик и экватор, а также меридиан и горизонт. Любопытно, что, рассуждая о горизонте, он впадает в ошибку, смешивая горизонт как небесный круг с видимым горизонтом.

В описании движения планет Макробий, по собственному признанию, колеблется между позицией Платона, которого он считает в этом вопросе последователем египетской школы, и Цицерона, который, как ему кажется, не избежал влияния халдеев, а также древних астрономов Гераклида и Аристарха. Очень популярной в средние века была та часть «Астрономии», в которой описывались размеры Солнца и небесных тел, способы их вычисления, определения астрономических расстояний, деления знаков Зодиака и Зодиакального круга, инструменты астрономических наблюдений.

Вторая книга Макробиева «Комментария» имеет дело с предметами, общими для большинства позднеантичных и средневековых компендиев. Это изложение античных теорий музыкальных созвучий (т. е. широко понимаемая гармония), география с началами картографии (в этой области Макробий был большим авторитетом для средневековья), его преемники унаследовали от этого «последнего римлянина» как вполне реалистические сведения, так и совсем фантастические — вроде того, что Океан делит Землю на две полусферы, нижняя из которых населена антиподами.

Он тщательно разъясняет различные градации времени. Оценивает возраст мира (мировой год) в 15 тыс. солнечных лет. Мировой год — это время обращения всех звезд и небесных сфер, начиная от исходной точки и до возвращения в нее, лунный год — это месяц, солнечный год — двенадцать месяцев.

Свой географический экскурс Макробий завершает комментарием к знаменитому и многократно повторенному античными и средневековыми авторами фрагменту из сочинения Цицерона о том, что Земля, если смотреть на нее с небес, выглядит крохотной точкой в пространстве, а любая часть Земли — лишь точка на этом крохотном шаре. Невольно вспоминается реминисценция Данте из Цицерона — Макробия:

Тогда я дал глазам моим вернуться Сквозь семь небес — и видел этот шар Столь жалким, что не мог не усмехнуться. (Рай, XXII, 133–135)

В конце XX в., когда космические путешествия особенно дали почувствовать, сколь мала и беззащитна наша Земля, мысль Макробия стала снова понятной и близкой.

В заключительных главах Макробий возвращается к теме бессмертия души. Таким образом, композиция сочинения как бы образует замкнутый круг, а круг, как известно, считался в античности символом совершенства. Все смысловые линии «Комментария» замыкаются в исходной точке, достигают внутренней завершенности, образуя некоторую аналогию круговой, замкнутой в самой себе вселенной, становясь духовной аллегорией универсума.

Макробий был современником крупнейших деятелей и мыслителей христианской церкви Августина, Иеронима, Амвросия, Иоанна Златоуста. Он находился на службе у императора Феодосия, с именем которого связано окончательное запрещение язычества. И тем не менее, ни в его «Сатурналиях» (как мы уже писали об этом), ни в «Комментарии на «Сон Сципиона» нет и намека на испепеляющую борьбу между христианством и язычеством. Он нигде ни словом не обмолвился о торжество новой религии. Что это? Непонимание происходящего? Презрительное молчание римского аристократа, видевшего, подобно Тациту, в христианстве лишь «нелепое и недостойное внимания суеверие»? Или это трагическая, последняя оппозиция новой, не знающей пощады идейной и политической силе, которой невозможно противостоять, от которой нельзя уклониться, а можно лишь с достоинством настоящего римлянина, носителя древней доблести, молча отринуть, исключить, если не из реального бытия мира, то хотя бы из круга собственного духовного существования, оградить священное для римлянина прошлое и его богов от попытки их уничтожить? А в глазах такого убежденного язычника, как Макробий, христианство представало именно такой силой — враждебной, непонятной и неумолимой.

В подобных настроениях Макробий был не одинок. В своем сопротивлении христианству язычество подчас было не менее упорным, чем новая религия в стремлении к господству. Через полтора века после Макробия другой выдающийся римлянин, Боэций, который хотя и был автором нескольких теологических трактатов, однако в своем последнем предсмертном сочинении «Об утешении философией» не скажет ни слова о христианстве. В V в. Клавдиан, придворный поэт христианских императоров, вспомнит о христианстве лишь один раз и то в несколько легковесном тоне. Автор классического для средневековья учебника Марциан Капелла также обойдет христианство молчанием. Такие совпадения заставляют думать не о случайности, но об определенной оппозиции, внутреннем неприятии христианства определенным слоем римской интеллигенции, к которой принадлежал и Макробий. Сохранение античного наследия, пропаганда достижений древней культуры, их систематизация были у этой группы своеобразным средством противостояния христианству.

Антихристианская направленность систематизаторской и популяризаторской деятельности вскоре после Макробия ослабеет. В VI–VII в. эту просветительскую эстафету примут деятели христианской культуры, такие, как Кассиодор и Исидор Севильский. Однако язычески настроенный Макробий «задаст ей тон», столь последовательно осуществит задачу систематизации античных духовных ценностей и став первым в ряду энциклопедистов и эрудитов, осуществивших передачу античного наследия грядущей эпохе.

Сочинения Макробия, особенно «Комментарий на «Сон Сципиона», обладали особой притягательной силой для людей средневековья. Прежде всего темы, затронутые в них, были удивительно созвучны их сознанию, мировосприятию. В «Комментарии» они могли найти сведения, иногда общие, а подчас исчерпывающие, относительно классификации снов, аллегорического и мистического толкования чисел, добродетелей, иерархии мироздания, о небесном и земном мирах, о связи разума и чувственного восприятия, о движений небесных сфер и планет, о размерах Солнца и Земли и влиянии знаков Зодиака, о мировой гармонии и музыкальных созвучиях, об облике различных земель и виде Океана и т. п.

Макробий рассматривался не только и даже не столько как авторитет сам по себе, но как автор, изложивший учения величайших философских школ древности, прежде всего платоников, неоплатоников, аристотеликов, неопифагорейцев и орфиков, латиноязычных энциклопедистов. В средние века, например, Плотин был известен преимущественно по произведениям Макробия, считавшего основателя неоплатонизма «более мудрым, чем кто-либо». В сочинениях Макробия много реминисценций из «Эннеад» Плотина, которые через его комментарии стали известны средневековому читателю. Он же многое сделал для популяризации на Западе учения неоплатоника Порфирия. Для средневековья произведения Макробия стали своеобразным кладезем неоплатонизма.

Однако наследие этого «последнего римлянина» в средние века никогда не оценивалось как чисто философский источник. Оно особенно ценилось как энциклопедическое собрание античного знания, а несколько дидактический стиль макробиевых сочинений способствовал этому. Отдельные части произведений Макробия служили учебниками по астрономии, географии, арифметике, гармонии. Не случайно от средних веков дошло большое количество рукописей, содержащих законченные в смысловом отношении фрагменты «Сатурналий» и «Комментария».

Влияние Макробия обнаруживается уже в начале VI в. Известнейший философ и эрудит того времени Боэций говорит о Макробий как об «ученейшем муже». Основатель Вивария, первого центра средневековой образованности, Кассиодор и «первый энциклопедист средневековья» Исидор Севильский в своих сочинениях также обнаруживают заметные следы влияния Макробия. «Сатурналии» во многом вдохновили произведения англосаксонского писателя Беды Достопочтенного «О временах» и «О порядке времен». Сочинение Псевдо-Беды «Об устройстве мира» также написано не без влияния «Комментария» Макробия. На Макробия ссылался крупнейший мыслитель раннего средневековья Эриугена, его трудами пользовались члены Академии Карла Великого, в частности ирландец Дунгал.