Пожинатель горя

— Пустышка? — спросил Саныч.

Я кивнул. Он вывел меня на свежий воздух, чтобы я отдышался.

— Если мужик исчез, вовсе не значит, что он непременно решил навестить нас, — попробовал утешить меня судмедэксперт. — Ударился в загул, зажег по квасу и по бабам. Случается сплошь и рядом.

— Как бы я хотел, чтобы ты оказался прав, — ответил я.

Но оптимизма в моем голосе не было. Я почти не верил, что еще когда-нибудь увижу отставного полковника. Увижу живым.

Действо двадцатое. Галкин горе пожинает и…

Только сейчас я понимаю, насколько устал морально, накопившийся негатив достиг своей предельной отметки, необходимо влить в черную отравленную кровь хотя бы немного положительных эмоций. И я знал, где мне почерпнуть их.

Я прибыл в клинику с пакетом, в котором лежали обещанные фрукты, в основном плоды экзотические, кои в условиях рыночной экономики достать не представлялось ни малейшего труда, были бы деньги. А деньги у меня имелись: администрация торгового дома щедро оплачивала услуги занюханной частной ищейки. Женщина, дающая справки, сверилась с записями в огромной амбарной книге.

— Анастасия Николина, да, такая больная у нас есть. Навестить? Наверное, можно. Минутку, тут какая-то пометка. Ах да, обратитесь сначала к ее лечащему врачу.

— Что-то не так? — Мой голос предательски дрогнул.

— Не могу знать. По коридору направо, третий кабинет, там найдете доктора.

Я пошел на поиски, волоча за собой пакет с сочными живительными витаминами, кажущийся мне теперь неподъемным. Что за секреты и осложнения, ведь вчера все было нормально?! Меня встретил психотерапевт, тот самый молодой и циничный, который дежурил, когда привезли Настю. Сегодня он был не в пример тому дню серьезен, сразу же вспомнил меня, предложил присесть, даже попросил медсестру, находящуюся в кабинете, оставить нас одних.

— Прежде всего мне необходимо окончательно прояснить вопрос: в каких отношениях вы находитесь с больной? — заявил он безапелляционно. — В ее документах не значится никаких родственников.

— Я ее знакомый. — Это прозвучало неубедительно и жалко.

— Как давно?

— Несколько дней. Ее старший брат погиб в результате несчастного случая.

— Я это знаю. Девочка несовершеннолетняя. Меня интересует, насколько вы были близки.

— Спал ли я с ней?! — взорвался я. — Разумеется, нет! Что, в конце концов, случилось?!

— Я склонен полагать, что вы говорите правду, — не слушал меня он. — И Настя отзывалась о вас очень хорошо. Но со мной она была скрытна. Не рассказывала ли она вам, от кого… беременна?

— От кого… что?

— Да, она беременна, к счастью, срок небольшой. Это, само собой, личное дело каждого, и, если она не хочет выдавать отца, настаивать я не смею. Я вам в двух словах поведаю результаты медицинского осмотра. В области ягодиц, бедер и паха обнаружены множественные, уже рассасывающиеся кровоподтеки, на основании чего я сделал вывод, что пациентка неоднократно подвергалась жестокому сексуальному насилию. Теперь понимаете, насколько все серьезно? Милицию я уже оповестил.

Внутри разливалась гнусная тягучая тоска, я апатично внимал словам собеседника.

— Мне необходимо знать, кто это сделал, — твердо говорил врач, преобразившийся, с нехорошим мстительным огоньком в глазах. — Так не должны поступать с подростками. Так нельзя поступать вообще. За это надо расстреливать без суда и следствия!

Но я не поддержал его. Меня больше не существовало.

— Ее брат состоял в банде отморозков. Она была единственной девочкой, одной на всех. Я могу повидать ее? — пробормотал я.

— Нет, — ответил психотерапевт. — Она была категорически против сегодняшнего медосмотра и теста на беременность, и уже тогда у меня возникли некоторые подозрения. После этого она полностью замкнулась в себе и попросила никого к ней не пускать.

Какой смысл продолжать барахтаться дальше, возможно ли все поправить и забыть? Год за годом, месяц за месяцем, день за днем сыщик пожинает чужое горе, не ведая, что однажды…

— Я настаиваю, — окрепшим голосом произнес я.

Врач молча покачал головой. В следующий момент он уже смотрел в черный зрачок пистолета. И ничуть не боялся.

— Можете застрелить меня, ответ будет тот же. Вы поступаете неразумно, подумайте о состоянии девочки, если она для вас что-то значит. В отделении железная дверь, и доступ посетителей без моего письменного разрешения закрыт. Вы что же, намерены брать отделение штурмом?

— Мне наплевать. Мне необходимо увидеть ее и…

— На это я пойти не могу. Единственное… Я поднимусь к ней один и спрошу о вас. Если она будет не против, так и быть. Дайте мне слово, что будете держать себя в руках и не покажете вида, что вам все известно.

Не отдавая себе отчета, я согласился.

— Подождите меня здесь. Выпейте воды.

Он отсутствовал несколько минут. Да и какое значение имело это глупое время, когда все, я это подсознательно чувствовал, было кончено. Вода отдавала болотом. Он вернулся и передал мне короткую записку, которую, без сомнений, уже прочитал. Старательный ровный почерк. А смысл? Я почти не улавливал его. Она осознает вину передо мной за то, что не рассказала всего сразу. И поэтому меня не достойна. Мы больше не должны видеться, иначе все будет напоминать ей о ее позоре. Она желает мне счастья, поставив на себе крест. Девочка не понимала, что, заживо похоронив себя, то же самое сделала и со мной. Я порвал записку на мелкие клочки и ушел не попрощавшись.

Надо мной низким давящим куполом нависало свинцовое небо. Из него равнодушно поддувало белыми мухами. Они медленно опускались на землю и исчезали, не оставляя и следа. И все вокруг становилось черным-черно. И мне казалось, что этот траурный саван уже поглотил меня…

Не помню, как я позвонил домой Вершинину и спросил его адрес, чтобы зайти. Он ничуть не удивился и сказал, что ждет, никуда не уходит. Уже в прихожей я понял, что попал в квартиру холостяка, такого же, как и я сам. Кругом если и не грязь, то следы запустения. Меня обнюхивал громадный черный ротвейлер, смотрел исподлобья неодобрительно и скалил зубы. Подполковник, широкогрудый, длиннорукий, мускулистый, потрепал его за холку и сказал, что пришли свои. Зверь тяжело вздохнул и повалился на коврик в углу. Вслед за рубоповцем я очутился на маленькой кухне. Здесь тот же неподметенный пол, раковина, забитая посудой, клеенка на столе в хлебных крошках и засохших подтеках пролитого молока. Вершинин пару раз провез по столу тряпкой и указал мне на табурет.

— Чай, — предложил он мне. — Чай с сахаром.

Затем мельком заглянул в хлебницу. Однако я успел заметить, что там пусто.

— Я пришел не за этим, — сказал я. — Не осталось ли у тебя дагестанского коньяка?

Он пожал плечами.

— Когда мне хреново, коньяк не лезет. А тебе есть чем похвалиться?

— Нет.

— В таком случае водка.

Вершинин был небрит, и от него явственно потягивало свежаком. Как оказалось, он выпил уже много, но не выглядел пьяным. Достал початую бутылку, и мы допили ее без закуски. Выставил на стол вторую, извлек из морозильника пельмени.