Пожиратель Душ

– Это был ученый книжник из Накувана, города в Ретонском княжестве. Накуван превратился в руины три с половиной тысячи лет назад, но в ту пору, когда я был безмозглым молодым живоглотом, он процветал. Книжника звали Рехас. Когда я его сцапал, он, на свое и на мое счастье, не перетрусил до потери рассудка, а начал заговаривать мне зубы. Рассказывал о вещах, которых я не видел, о дальних краях, о незнакомых мне коллизиях человеческой жизни. Потом спросил, умею ли я читать. Я не умел, и он предложил научить. Рехас сыграл на моем любопытстве – и остался жив, и я, надо сказать, тоже не остался внакладе. Позже он упросил меня отпустить его домой, к старикам родителям, пообещав, что вернется с книгами.

– Вернулся или обманул? – поинтересовалась Люссойг.

– Вернулся. Он, конечно, боялся, но у меня нашлось, чем его соблазнить. Не прелестями своими – мой истинный облик таков, что большинство людей или в панике убегает, не разбирая дороги, или падает в обморок. Зато у меня было то, в чем Рехас нуждался, – золото и драгоценные камни, да еще кошельки тех странников, которые оказались не такими находчивыми, как он. Рехас был беден, еле сводил концы с концами. Вдобавок его, как истинного просветителя, увлекла идея цивилизовать чудовище, наводящее ужас на всю округу. Так что он пришел снова, никуда не делся. Получилось, что я вроде как нанял себе учителя. Мы с Рехасом общались до самой его смерти. С годами он состарился и ослаб и больше не мог приезжать ко мне в гости, но я, когда оборачивался, навещал его в Накуване. Умер он известным человеком – Рехас Накуванский, автор нескольких философских трактатов и занимательных повестей. Если бы Ник родился в нашем мире и учился в иллихейской школе, он бы знал, о ком я говорю.

– А я знаю, – сонно возразил Ник. – Миури давала читать… То есть сестра Миури.

Ему хотелось дослушать историю до конца, и он прикладывал отчаянные усилия, чтобы удержаться на краю бодрствования.

– Известность Рехасу принесли его литературные опыты, а богатство он получил от меня. И я же расправился с деятелями, которые пытались науськивать на него народные массы Накувана. Первого утащил к себе и с немалым удовольствием пообедал, второго похитить не удалось, убил счастливчика в городе. Рехас не просил меня об этом, и ему это не понравилось – мол, негоже так с оппонентами, хоть они и мракобесы – но тут уж я не считался с его мнением. К чему я все это рассказываю? Не к тому, чтобы Ник не выспался, а чтобы ты поняла: если тебе попался умный человек, интересней будет не слопать его, а поговорить с ним. Слопать-то можно кого угодно, у вас тут еды навалом.

– Ага, хорошо так рассуждать, пока мы люди, – протянула Люссойг, теребя оборки платья. – А когда в истинном облике – сам ведь знаешь!

– Научись контролировать себя, когда находишься в истинном облике. Уподобляться животному, которое способно думать только о кормежке, – это неправильно и не обязательно. Я знаю, о чем говорю. Запомни, власть над собой – первый шаг к могуществу.

«Он хочет привить ей человеческий взгляд на вещи, – подумал Ник, засыпая. – Наверняка тут есть что-нибудь такое, чего он не учитывает, мы же с оборотнями разные биологические виды…»

Окончание мысли смазалось, он уснул раньше, чем додумал ее до конца.

Во сне он бродил по пустому, без людей, азиатскому городу с типовыми белыми многоэтажками и небрежно вылепленными глинобитными кварталами, искал свою прежнюю квартиру среди бесчисленного множества других разгромленных квартир. Иногда в мешанине обломков, битого стекла и растерзанных предметов попадалось что-нибудь знакомое – например, цветной абажур из комнаты родителей или сделанные отцом полки для книг. Потом все это начало содрогаться, как при землетрясении, и превратилось в тускло освещенную пещеру.

Дэлги тряс его за плечи.

– Ты плакал во сне.

– Мне приснился мой мир, – глухо пробормотал Ник.

– Ты здесь, а не там. Все в порядке.

– Не надо… Пустите!

Как только он в панике рванулся, гладиатор разомкнул объятия и нейтральным тоном пояснил:

– Я только хотел тебя успокоить. Мнительный ты…

Ник готов был от стыда провалиться сквозь землю – но ведь он и так находится не где-нибудь, а под землей. Придвинулся к холодной каменной стене, уткнулся в нее лбом. Глупо. Видел же сегодня, что Дэлги с Люссойг вытворяли на этом самом тюфяке – так какие после этого могут быть подозрения?

Кстати, где Люссойг? Выждав, чтобы Дэлги уснул, он осторожно приподнялся и оглядел помещение. Девушки не было.

– Что еще тебя беспокоит?

Гладиатор, оказывается, не спал.

– Где она?

– Я ее выставил. У нее своя пещера, пусть там ночует. Если она поймет, что я наврал, может с досады нас убить.

Последнюю фразу он произнес чуть слышным шепотом, словно опасался, что девушка-оборотень притаилась по ту сторону занавеса и подслушивает их разговор.

– У вас очень складно получилось.

– Я такую новеллу однажды прочитал в журнале «Ваш приятный досуг», когда сидел на гауптвахте. Давай-ка лучше спи. До полнолуния осталось всего ничего, силы тебе понадобятся.

Утром он покормил обитателя консервной банки кусочками разломанной черствой лепешки. Цевтачах походил на белесый гриб, тряский, как студень, с вырастающими из кромки шляпки пучками щупалец. Замотав банку тряпкой, Дэлги поставил ее в угол и велел Нику не трогать.

Люссойг заглянула на пять минут. Теперь у нее было нарядное розовое платье, и ей не терпелось отправиться в город, к людям, которые оценят этакую красоту. Целоваться через решетку ей было неинтересно, а рассказывать истории, как Дэлги, Ник не умел.

Он в грустном одиночестве очищал семена тамраги и в этот раз не прозевал появление гладиатора. Тот принес большую бутыль в ременчатой оплетке, литра на три, доверху заполненную прозрачной жидкостью.

– Это называется табра, – сообщил Дэлги, бережно опустив свою ношу на пол. – Вроде вашего самогона. Дрянь редкостная, но народ пьет. Дотащил все-таки, в целости и сохранности! Боялся, что грохну по дороге, вот была бы жалость…

Ник смотрел на бутыль с замирающим сердцем. Итак, Дэлги не выдержал, сломался… На пару вечеров этого пойла ему точно хватит, и хорошо еще, если обойдется без белой горячки. Уговаривать его и взывать к здравому смыслу, наверное, бесполезно.

Отодвинув жестянку с семенами, Ник встал. Лишь бы Дэлги не размазал его по стенке после того, что он сделает… Он уже приготовился дать пинка вместилищу самогона, когда гладиатор, словно просчитав в уме его дальнейшие действия, сгреб его и оттащил на безопасное расстояние от бутыли.

– Это, что ли, вместо спасибо?! – Он ухмылялся и выглядел донельзя довольным.

– Пустите! – вырываясь, потребовал Ник. – Если вы это выпьете, как тогда ваше решение вернуться в гвардию?

– Так я не собираюсь это пить. Для тебя, паршивца неблагодарного, старался.

– А я табру не пью.

– Вот и умница. Это для гигиенических целей, раздевайся и обтирайся. Притаранить сюда такую же ванну, как у Дерфара, даже мне слабо.

Ага, вот теперь спасибо… Можно было сразу так и сказать, без розыгрышей. Или Дэлги не собирался его разыгрывать, случайно вышло? Не глядя на него, Ник поблагодарил.

Если раньше в пещере пахло потом и едой, то теперь к этому букету прибавился еще и крепкий запах спирта, зато Ник наконец-то почувствовал себя относительно чистым. Только волосы остались грязными и слипшимися, как у Люссойг, он завязывал их в хвост на затылке.