Пожиратель империй. Часть 3

Снаружи не было видно, кто и сколько вносил. Ложи, разумеется, не подсвечивались никакими огнями, рядом со всё увеличивавшимися числами над чашами не было списка вкладчиков.

Более того, при подготовке Колизея мы сделали так, чтобы особые шторы, закрывавшие внутренние части лож от чужих глаз и восприятия мировой ауры, было невозможно поднять.

Это было сделано, во-первых, очевидно, для того, чтобы никого не смущать и позволить всем участникам делать ставки так, как им хочется, и не ожидать впоследствии возмездия со стороны представителей оппозиции.

Во-вторых, чтобы ничей выбор ни на кого не влиял. То, что Амала была против меня, а Исс — за, было давно известно. Но в остальном, даже с учётом относительной самостоятельности всех избранных участниками организаций и кланов, нельзя было исключать ситуаций, в которых один участник делал ставки, основываясь на ставках другого участника.

Это должно было быть полностью анонимное голосование. Настолько, настолько возможно.

На самом деле было ещё и «в-третьих». Но его стоило придержать до момента окончания аукциона.

А тем временем числа на счётчиках над обеими чашами продолжали расти. Более того, росло само количество цифр.

Девятнадцать, двадцать, двадцать одна…

Первым порог в умопомрачительный секстиллион пизау перескочил счётчик над чёрной чашей. Но почти сразу за этим, с разницей всего в несколько секунд, и над красной чашей зажглась двадцать вторая цифра.

Похоже, кто-то, крайне недовольный преимуществом «чёрных», вбросил сразу столько пизау, сколько не хватало до заветного двадцати одного нолика. Не факт, конечно, что это тоже был клан Исс. Но я почти не сомневался, что дядя Тивальда был одним из главных претендентов на мою свободу.

Сам я продолжал сидеть на своём импровизированном троне полубога и легко улыбаться краешками губ.

В процессе наблюдения за тем, как цена за мою голову снова и снова превышает стоимость планеты Земля: всех ресурсов, всех материалов, которые можно на ней добыть и которые нельзя, всех животных, всех людей, всех их органов, всей их работы за всю их жизнь и всех тех изобретений и открытий, что совершило человечество за тысячи лет истории, — я словив неожиданный дзен.

Кримзон правильно сказал. Деньгами действительно можно было вполне объективно оценить ценность жизни.

Например тем, сколько человек потратил за свои годы, и сколько он заработал. А можно было пойти иным путём. Узнать, во сколько его жизнь оценивало правительство его страны, и во сколько ту же жизнь могли бы оценить его родные, если, например, его бы похитили и потребовали выкуп.

У каждого была цена, кто бы что ни говорил. Просто не всегда это буквально была «стоимость» чего-то: работы, честности и чести, верности и веры, праведности, любви или принципов.

Пятьдесят шесть лет назад я стоил… мало.

Хороший спортсмен, мастер спорта по боксу, но в большой спорт я не стремился, от спонсорства отказывался. А до уровня, когда мне начали бы предлагать не стипендию, а просто деньги за то, что я стал бы боксировать под чьим-то патронажем, было ещё очень далеко.

Дома своего нет. Машины нет. Накоплений нет. В наследство достанется двушка бабушки, но и то неизвестно когда. Образования полного ещё нет. Девушки нет. Детей нет.

Всё, чем я тогда по-настоящему владел — я сам. Это был мой самый большой актив.

И вот, прошли эти полвека с хвостиком. У меня появилось столько всего своего, что и не перечесть, включая целую страну и, пускай косвенно, но даже целый мир.

Самым большим моим активом, правда, так и остался я сам. Вот только стоил он теперь столько, что даже сложно было осмыслить такие числа. Столько, сколько не смогли бы заработать все люди Земли за тысячи и тысячи жизней.

Таков был результат моих усилий на протяжение пятидесяти шести лет.

Нельзя было спорить с тем, что немалую толику этой цены составляли уникальные обстоятельства, в которые я попадал и удача из этих ситуаций выходить живым. Но также невозможно было отрицать, что без упорства и нежелания сдаваться ни при каких обстоятельствах я бы сдох ещё там, в инкубаторе, как и десятки тысяч таких же как я, похищенных из других миров бедолаг.

Стоило ли рассуждать о том, чего в моей «цене» было больше? Нет, пожалуй. Я бы в любом случае не был объективен, невозможно было точно сказать, сколько в произошедшем со мной было удачи, да и, в конце концов, какой смысл?

Куда интереснее на фоне такой вот рефлексии было услышать в голове незнакомые мне, глухие и тяжёлые, как огромные бочки, мысли.

«Малыш, здравствуй. Хочу немного поговорить с тобой, прежде чем соглашаться на уговоры племянника и продолжать повышать ставки».

Защищающие ложи от внешних воздействия и восприятия по идее должны были быть настроены так, чтобы работать в обе стороны. Это было сделано для того, чтобы участники не могли договариваться между собой о ставках.

Но, похоже, для Руйгу клана Исс, а, с учётом упоминания племянника, больше никем мой неожиданный собеседник быть не мог, это вообще не было препятствием. И это был редкий случай, когда я был не против.

Тивальд был на моей стороне с самой первой встречи, когда старик, ощутив во мне кровь истинного дракона, настолько расчувствовался, что попытался просто унести меня из чужой ложи.

После моего выхода из Форта тысячи висельников мы несколько раз кооперировались с членами Исс для атаки теневых баз. И я каждый раз убеждался, что и весь клан был под стать своему триарху. Так что и сам Исс, великий истинный дракон, должен был быть достойным собеседником.

«О чём, уважаемый монарх?»

«Ты так упорно отказывал нам в присоединении, не стал присягать на верность Эргалу, когда он предлагал, Руйгу своего мира не даёшь присягать Катриону. Почему ты вдруг передумал? Почему решил позволить сковать себя обязательствами клятвы?»

«У меня есть то, что я не смогу защитить в одиночку, несмотря ни на какую силу. И теперь, когда против меня готов ополчиться весь мир, я пришёл к выводу, что это — единственный выход. А ещё я знаю, что Руйгу не может быть вассалом Майигу, а Байгу — вассалом Руйгу из-за разницы в силе. Так что, даже если я присягнут кому-то на верность, это не будет навечно».

Моих мыслей коснулся тихий смех истинного дракона.

«Вот это уже больше похоже на правду. Скажи ты только про защиту, я бы тебе не поверил».