Пожиратель

— Орешкин в казарме оставался, никуда не уходил, господин капитан, — ответил Фёдор. — Вчера только Воронов отлучался. Но он к обеду вернулся.

Несколько секунд длилось молчание, наконец, слово взял Громов.

— Господин капитан, Воронов и Орешкин покидали после обеда столовую с прапорщиком Кирюхиным, — произнёс аристократ. — Сам я не видел, но мне рассказали доверенные люди.

— Хм-м-м, ладно, — протянул Верещагин. — Всё, отбой!

Оставив слушателей подготовительного курса, Сергей Валерьянович покинул казарму и направился на КПП. Где, как не там, можно было узнать, кто покидал территорию академии?

В то, что Громов мог соврать, Сергей Валерьянович не верил. Верещагин сейчас выяснит правду, и если Громов солгал, это вскроется моментально. А парень он неплохой, и даже в тренировках Воронову помогал. Понятно, что они ему и самому на пользу были, однако…

Прапорщик Кирюхин был заместителем заведующего столовой, и в принципе, у него хватало власти, чтобы подрядить пару курсантов на работу. Например, бочки таскать или ещё что — в столовой всегда найдётся место для пары лишних рук.

Однако в таком случае он был обязан предупредить куратора. Ведь дело касается не действующих студентов, а слушателей подготовительных курсов. Они ещё даже присяги не принесли, и Верещагин нёс за их головы полную ответственность.

Подстава ли это, или Кирюхин просто замотался и забыл? И если подстава, то кто её устроил и с какой целью?

Больше всего капитана беспокоило, что прошло всего два дня, как Воронов отделал боярича Лисицкого, раскрошив ему лицо в мясо. На глазах у всей академии. Сергей Валерьянович навёл справки: младший сын боярского рода в мгновение ока превратился в посмешище, даже собственное общество обходило его десятой дорогой и всячески выражало неодобрение.

Мог боярич как-то подговорить Кирюхина? Запросто!

Илья Алексеевич всегда казался капитану несколько плутоватым. Конечно, у многих на его месте могла выработаться профессиональная деформация — брать всё, и ничего не отдавать. Однако даже на фоне того же Находки, в загашниках которого можно, наверное, и танк неучтённый откопать, Кирюхин казался… Крысой.

Не успел капитан дойти до КПП, как увидел минивэн самого прапорщика. Илья Алексеевич как раз захлопнул дверь в салон автомобиля и, оттирая руки ветошью, прошёл к водительской двери.

Таким шансом Сергей Валерьянович не мог не воспользоваться.

— Господин прапорщик! — позвал он прежде, чем заместитель заведующего столовой успел сесть за руль.

Обернувшись, Кирюхин с плохо сдерживаемым неудовольствием кивнул, бросив ветошь в кабину.

— Добрый вечер, господин капитан, — произнёс он. — Что-то случилось?

Подойдя ближе, чтобы не особо привлекать внимание, Верещагин заговорил, не сводя взгляда с собеседника:

— Небольшое ЧП у нас, Илья Алексеевич. Пропали два курсанта: Воронов и Орешкин. С обеда их никто не видел, и на вечернюю поверку они не явились.

— Так ведь воскресенье, — с понимающей улыбкой развёл руками Кирюхин, — может, в увольнительной задержались. Сами знаете, как это бывает по молодости. Девочки, свобода, алкоголь… Не о времени они сейчас думают, а за юбками наверняка охотятся.

— Один из них вообще в увольнительную не ходил, а второй вернулся, — возразил Сергей Валерьянович. — Ещё перед обедом. И, боюсь, вы последний, кто их видел.

— Я даже не знаю таких, Сергей Валерьянович, — покачал головой прапорщик.

— Может, и не знаете, да только другие курсанты видели, как во время обеда вы разговаривали с Вороновым и Орешкиным, — с показным сомнением произнёс капитан.

— Так это были они? — с наигранным удивлением произнёс прапорщик. — Признаюсь, я не знал фамилии этих курсантов. Просто поинтересовался, как им обед, хорошо ли кормят, вы же знаете, что я курирую в том числе и столовую.

И Сергей Валерьянович, если бы изначально не был настроен недоверчиво, возможно, ему бы даже поверил. Уж слишком убедительным и искренним выглядел Кирюхин.

— Но они покинули столовую вместе с вами, — произнёс капитан.

— Нет. Одновременно, но не вместе, — возразил прапорщик. — Они уже заканчивали есть, когда я к ним подошёл. Мне очень жаль, но я ничем не могу вам помочь. И позвольте, я уже поеду, я спешу и не могу тратить время на пустые разговоры.

Он отвернулся, намереваясь сесть за руль.

— Полностью с вами согласен, Илья Алексеевич, не стоит тратить время на пустые разговоры, — сказал Верещагин и тут же схватил прапорщика за волосы на затылке и ударил его со всей силы лицом об стойку.

Пока дезориентированный прапорщик хватался за голову, капитан уже вырастил из ладони лезвие и приставил его к горлу Кирюхина.

— Где Воронов и Орешкин? — прошипел Верещагин, чуть надавливая на горло. — Говори, сука, пока башку не отрезал!

— Но я… — начал было прапорщик, и Верещагин тут же легко полоснул беднягу по коже на шее.

Потекла кровь, прапорщик завопил:

— Стой! Не надо! Я расскажу!

— И не вздумай обмануть! — пригрозил капитан, надавливая пальцем на свежую рану на шее. — Ты меня знаешь. Одной гнидой больше на тот свет отправлю — одной меньше, мне уже всё равно.

И прапорщик Кирюхин заговорил.

* * *

Где-то в окрестностях Новосибирска, Игорь Васильевич Воронов

Не знаю, сколько я уже бежал по дороге, но стало достаточно темно. Гриша, безвольно висящий на моих руках, дышал всё реже и тише. Мне пришлось ещё трижды замораживать раны, но лёд таял и от бьющегося в горячке тела, и от температуры снаружи.

С меня градом тёк пот, но я и не думал останавливаться. Грунтовая дорога уже давно превратилась хоть и в изрядно разбитую, но асфальтированную, однако до сих пор мне не встретилась ни одна машина.

Между заморозками ран я выкладывал всё, что у меня появлялось в источнике на ускорение. Даже укрепление тела снял, чтобы не расходовать силы, и двигаться быстрее. Орешкину становилось всё хуже, и я всерьёз опасался, что не успею добежать с ним даже до города. А когда магия иссякала, я бежал без ускорения, с каждым пройденным метром всё больше переставая чувствовать собственные ноги.

Ныла рука, в которую попали пули в подвале. Сустав, похоже, был выбит, но у меня не было выбора, я не мог бросить Орешкина, и приходилось тащить его на себе. Это выматывало.

Теперь, раз Лисицкие решились на такое, я со спокойной совестью не просто унижу их в край оборзевшего сынка, но и, без всякого сомнения, переломаю его так, что ни один грёбаный целитель в мире не соберёт обратно. Только бы выбраться и спасти Гришу.

Впереди показались три пары фар. Они прорезали темноту, выхватывая дорогу. Машины мчались уверенно, явно зная, куда им нужно. И первой мыслью у меня было: это едут нас добивать.