Пожизненный срок

Главный редактор опустил газету.

— Полагаю, что у тебя есть какие-то конкретные доказательства.

Анника начала свой рассказ издалека, с тройного убийства на Санкт-Паульсгатан четыре с половиной года назад. Тогда жертв сначала оглушили ударами топора по голове, а потом отрубили им правые руки. Финансиста Филиппа Андерссона признали виновными и городской и апелляционный суд, несмотря на то что он твердил о своей невиновности.

Она провела параллель с убийством Давида. Сначала выстрел в голову, а потом надругательство над телом, а теперь Юлия клянется, что не делала этого.

Она рассказала Шюману о коммерческих интересах Давида, о том, что он входил в один совет директоров с женщиной по имени Ивонна Нордин, которая работала одновременно и в другой компании вместе с Филиппом Андерссоном («ты видишь, здесь есть связь!»), о том, что он рассказывал Юлии о сумасшедшей женщине, которая преследует его и угрожает. «Мы думаем, что это та самая женщина, которая сделала аборт».

Когда Анника закончила рассказ, в кабинете наступила мертвая тишина.

Андерс Шюман строго и внимательно смотрел в глаза Аннике.

— Аборт? — переспросил он.

— Да, но я не знаю, насколько это важно.

— Как тогда быть с одеждой и медвежонком Александра, которые засунули в болото рядом с домом Юлии?

— Это она положила их туда.

— Кто? Эта Ивонна? И она же сделала аборт? То есть, короче говоря, женщина, которая увела Александра?

Анника достала из сумки начерченный ею план местности и положила его перед главным редактором. Он взял блокнот и принялся недоверчиво рассматривать план.

— Вот, — сказала Анника, указывая на крестик, обозначавший владение 2/17 в Любакке, в приходе Тюсслинге лена Эребро.

— Значит, и Юлия Линдхольм и Филипп Андерссон невиновны?

— Филипп Андерссон, несомненно, виновен во множестве преступлений, но он никого не убивал на Санкт-Паульсгатан.

— И Александр жив?

— Это было спланированное нападение на семью: убить мужа, подставить жену и похитить ребенка. Он жив.

Андерс Шюман положил блокнот на стол и заботливо посмотрел на Аннику.

— Полиция нашла, кто поджег твой дом? — спросил он.

— Какое это имеет отношение к Юлии Линдхольм?

Взгляд главного редактора стал по-настоящему озабоченным.

— Как ты себя чувствуешь, Анника?

Она пришла в ярость.

— Так вот к какому выводу ты пришел! — крикнула она. — Ты считаешь, что я стараюсь таким образом отвести от себя подозрения!

— Не надо было понапрасну обвинять невиновных людей, Анника. Надо думать, прежде чем говорить.

Она встала, уронив карту на пол. Шюман наклонился и поднял ее.

— Знаешь, что мне это напоминает? — спросил он, вручая ей карту.

Анника взглянула на замысловатые линии и сокращения названий дорог и населенных пунктов.

— «Игры разума», — спокойно ответила она.

— Что? — едва не поперхнулся Шюман.

Она с трудом сглотнула.

— Тебе нужна помощь? — спросил он.

Анника раздраженно передернула плечами.

— Я просто немного не в форме, — сказала она, — из-за развода и прочего…

— Да, понимаю, — сказал он, сел за стол и сложил руки на груди. — Как идет развод?

— Скоро суд. В декабре, — ответила Анника. — Потом все будет позади.

— Все?

Анника отбросила с лица прядь волос.

— Нет, — сказала она, — конечно, не все. Но самое трудное будет позади, и мне станет легче.

— Ты все еще живешь в этом старом офисе? Когда найдешь что-нибудь поприличнее?

— Когда закончится полицейское следствие и я смогу получить страховку.

— А твой муж?

— Он живет со своей любовницей.

— Если развод уже начался, то она может считаться его супругой?

Анника подняла с пола сумку и положила в нее свою карту.

— Он все еще работает в министерстве юстиции?

— Насколько я знаю, да.

— Что он там делает? Занимается вопросом об отмене пожизненного заключения?

— Можно я возьму на сегодня редакционную машину? Я вернусь к вечеру.

— Что ты задумала?

— Мне надо встретиться с источником.

Андерс Шюман вздохнул.

— Ладно, — сказал он и потянулся за бланком требования. — Но я не хочу, чтобы ты наделала глупостей.

Она вышла из кабинета, не оглянувшись.

Ей достался бесхозный старый «вольво» — темно-синий и страшно грязный. Анника выехала из гаража и свернула на шоссе, ведущее в Эссинге.

До Эребро можно было добраться по двум дорогам. Одна проходила по южному, а другая — по северному берегу Меларена. Анника, не раздумывая, повернула на юг, к Сёдертелье, а потом в направлении Стренгнеса и Эскильстуны. Этот путь она выбрала машинально, так как привыкла к нему.

«Вот такие мы все. Мы прикипаем к тому, что знаем, даже если в этом нет ничего хорошего, и пренебрегаем чем-то лучшим, если оно для нас ново».

Движения почти не было, дорога — почти сухая. Анника непроизвольно ехала быстрее, чем ей хотелось. Доехав до Сёдертелье и свернув на Е-20, она поняла, что едет со скоростью 135 километров в час. Еще немного, и она лишится прав, если ее поймают. Анна когда-то учила ее, что ехать можно с «налогом на добавленную стоимость». На дорогах с ограничением в 30 и 50 километров в час можно превышать скорость на 20 километров в час, а при ограничении 70, 90 и 110 НДС возрастает до 30. Конечно, такая езда — это нарушение, но рискуешь только штрафом.

«Смотри на это как на плату за въезд на перегруженную территорию», — сказала тогда Анна.

Она рассмеялась, вспомнив тот разговор. Она скучала по Анне. Анника обогнала эстонскую фуру и стрелой полетела по дороге. Она не замечала мелькавший за окном пейзаж. Но она видела его всю жизнь, она выросла на этих просторах. Плоские бурые поля вокруг Марифреда и Окерса, тускло поблескивающая вода Шёрфьердена справа возле Херада, а потом, на подъезде к Эскильстуне, — сплошные леса.

Она посмотрела на часы на приборной панели. Одна минута десятого.

Эллен уже в детском саду, у Калле началась первая перемена в школе.

Она включила радио, чтобы послушать новости. На дикторе, видимо, был надет корсет из танковой брони. От главной темы ее бросило в жар.

«Парламентское обсуждение сроков тюремного заключения и отмены пожизненного срока закрыто, так как изданные директивы невыполнимы, объявило сегодня в своем пресс-релизе министерство юстиции. Это означает, что в обозримом будущем пожизненное заключение останется частью шведской пенитенциарной системы. Это решение вызвало волну критики со стороны оппозиции…»