Позволь ей уйти

— Ты кричал. Опять страшный сон?

Он стряхнул оцепенение. Внутри было холодно и мёртво.

— Да… да, наверное. Не помню уже, — выговорил он бесцветным голосом.

— Всё хорошо, — произнесла она и погладила его по руке. — Это всего лишь сон, успокойся.

Сердце никак не хотело успокаиваться, но когда он понял, что Мила рядом, стало легче. Действительно легче.

Она покосилась на свою раскладушку и робко предложила:

— Мне полежать с тобой?

— Да! Пожалуйста… — обрадовался он.

Мила привычно устроилась рядом: одной рукой обняла его, положила голову ему на грудь, нащупала его ладонь и переплела их пальцы.

— Спи, Паш. Я рядом.

Он с благодарностью быстро и освобождённо заснул.

С тех пор всё вернулось на круги своя. Словно и не было той сумасшедшей, безумной, странной и прекрасной ночи… Павел иногда вспоминал её, но ни разу не признался в этом Милке. Он предпочёл сделать вид, что забыл. Мила тоже забыла… или тоже делала вид, придавая этому в разговорах нарочитую небрежность и насмешливость. Мол, ах да, было-было, бес попутал, ха-ха-ха. Она словно нарочно обесценивала все те драгоценные воспоминания, те эмоции и ощущения, которые он испытал с ней в ту ночь. Будто говорила: то, что случилось — дурь и блажь, не стоит придавать этому большого значения.

Пусть.

Главное — она оставалась рядом просто как друг. Без секса с ней он как-нибудь прожил бы. А вот без её дружбы ему было бы совершенно невыносимо…

___________________________

* Все перечисленные — главные мужские персонажи в разных балетных спектаклях; граф Альберт — “Жизель”, Арман — “Маргарита и Арман”, принц Дезире — “Спящая красавица”.

=45

Санкт-Петербург, 2017 год

Они нагулялись до самой темноты так, что у обоих загудели ноги, даже у тренированного Павла, а в завершение насыщенного дня совершенно случайно забрели в уютный ресторан с самым настоящим камином и решили остаться там поужинать.

Несмотря на то, что реальные морозы ещё не наступили, ночами температура воздуха опускалась почти до нуля, и было так уютно сидеть в тепле, любуясь умиротворяющими отблесками огня в камине и слушая, как потрескивают поленья! Всем желающим выдавали шерстяные носки и пледы для пущего комфорта, и Павел с Дашей с удовольствием воспользовались этим предложением. Попивая горячий глинтвейн в ожидании заказа, они разговаривали, продолжая потихоньку узнавать друг друга и радуясь этому осторожному узнаванию.

— Питер всегда мозги прочищает, правда? — спросил он. — Вот я всего день здесь, а уже ощущение полной перезагрузки.

— Да, есть такое, — согласилась Даша. — Я с утра даже ни разу про телефон не вспомнила, как будто вся московская жизнь осталась где-то за кадром…

— Аналогично, — засмеялся Павел, но всё-таки после этих её слов достал мобильный и торопливо пробежался глазами по списку пропущенных звонков и непрочитанных сообщений. Даше показалось, что на лице его отразилась лёгкая тень разочарования, но возможно, это была просто причудливая игра света из-за отблесков пылающего очага. Тем более, Павел тут же снова убрал телефон подальше, чтобы больше его не видеть.

— Замечательный день получился, — сказала Даша искренне. — Прекрасное свидание. Спасибо тебе, Паша. У меня такого никогда не было!

— У меня тоже. Точнее, у меня вообще никогда не бывало никаких свиданий, — поправился он.

Даша недоверчиво вскинула брови.

— То есть?

— Я не ходил с девушками на свидания. У меня вообще ни разу не было… как бы это сказать… настоящей девушки. Были только… — он замялся, подыскивая подходящее определение.

— Я поняла, — фыркнула Даша. — Хоть и верится с трудом, как-то это странно.

— Пожалуй, странно. Но я действительно ни черта не смыслю в… отношениях.

— А Мила? — всё-таки решилась спросить Даша о том, что уже давно не давало ей покоя. Павел словно ждал этого и ответил быстро, заученно, без запинки:

— Она моя подруга. Точнее, друг. С самого детства. Мы с ней вместе были в детдоме.

— Вот у вас как раз очень своеобразные отношения. Ну, мне так показалось, — заметила Даша.

— Просто Милка — единственный человек, который знает обо мне… вот вообще всё, даже не самое приятное. И я о ней знаю столько же. Это… уже какая-то особенная степень дружбы, скорее родство, — ответил он, осторожно подбирая слова. — Неразрывная связь.

— Даже завидно немного, — пошутила Даша.

— На самом деле, это очень тяжело — когда с кем-то вот так сродняешься, — поколебавшись, признался он. — Милка — она… своеобразная. У неё проблемы с алкоголем, иногда с наркотиками… Кстати, вот скоро замуж выходит, — вспомнил он. — Непонятно за кого и неизвестно зачем.

— А тебе это неприятно?

Он покачал головой:

— Мне это непонятно. Но это её жизнь, в конце концов. Я не могу постоянно быть в ответе за взрослого самостоятельного человека.

— Ясно, — едва ли Даше стала полностью ясна вся суть странных взаимоотношений Павла и Милы, но она предпочла не развивать тему и сделала вид, что сосредоточилась на действительно потрясающе вкусном грушевом глинтвейне с белым вином и мёдом.

— Расскажи о себе, — попросил её Павел, тоже решив сменить тему разговора.

— Ничего интересного, всё довольно банально, — она пожала плечами. — Мама, папа, младший брат, собака. Два полных комплекта бабушек и дедушек.

— На самом деле, тебе очень повезло. Для тебя банально то, что для других является недостижимой мечтой.

— Прости, я забыла, — смутилась Даша, кляня себя за длинный язык и готовая его откусить. — Тяжело… тяжело было в детском доме?

— Да нет. На самом деле, все эти слухи про ужасы и нищету, которые царят в подобных заведениях, сильно преувеличены, — Павел улыбнулся. — Жизнь как жизнь. Знаешь, многие до сих пор всерьёз уверены, что детдомовцы голодают, спят на голых досках, ходят с бритыми головами и носят всякое рваньё. Они смотрят на детские дома как на тюрьму, через призму слезливой жалости и брезгливости. Иногда приходили люди, приносили старые поношенные вещи и сломанные игрушки — типа, отдайте их бедным сироткам, они так нуждаются… Наша директриса буквально свирепела от подобного и чуть с лестницы их не спускала. Всем этим “жалельщикам” она всегда советовала только одно: “Снимите чёрные очки и вытрите розовые сопли!” Да-да, так и говорила…

— Класс, — восхитилась Даша.

— Да, она мировая тётка. Ко всем воспитанникам относилась как к своим собственным детям. Мы до сих пор созваниваемся, поддерживаем связь… А насчёт того, тяжело ли мне было, — вернулся он к её вопросу. — Морально — да, было. Но только поначалу, пока я ещё помнил маму и свой настоящий дом. А некоторые ведь вообще не видели своих родителей, им не с чем было сравнивать, они не знали другой жизни. Вот Милка, например… от неё отказ ещё в роддоме написали. А я довольно долго всё помнил. Мама погибла на моих глазах, и я до сих пор иногда вижу это во сне. Лица почти не помню, а её смерть — да…