Позволь тебя спасти

А теперь вот не хочу возвращаться.

Странная штука жизнь.

— Это так романтично, Люк, — дразнит меня Клем, приложив руку к сердцу.

Она такая красивая этим ранним утром. В моей футболке, спутанными после сна волосами и блуждающей, задумчивой улыбкой на губах.

Моя невероятная Клем.

— Можешь смеяться, я не против, — снисходительно разрешаю я.

— Если серьезно, я очень рада, — Клем ставит локти на стол и опирается подбородком на ладони. — Я бы тоже не хотела, чтобы здесь жил кто-то чужой. А еще я бы хотела, чтобы воспоминания можно было хранить в закрытой банке. Как бабочек. Тогда они никуда не денутся.

— Бабочек? — недоумеваю я.

Клем удается удивлять меня так же, как и в первые дни.

— Да. Бабочки очень хрупкие, как и воспоминания. Времени свойственно все искажать, — ее голос звучит с грустью.

— Но бабочки в банке погибают, Клем, — замечаю я.

Она вздыхает, вновь обхватывая чашку ладонями.

— Не хочу о грустном, — Клем решительно трясет головой. — Скажи мне, если ты не будешь продавать дом, что с ним будет?

Ее вопрос ставит меня в тупик. И дело не в том, что я не думал. Думал. Много. Возможно, если я расскажу Клем обо всем, это напугает ее. А я этого не хочу.

— Пока все будет, как и прежде: тетя Рут будет приглядывать за ним, а позже я решу, что делать.

Внезапно Клем поднимается и, подойдя к одному из деревянных столбиков, поддерживающих крышу, обхватывает его руками.

— Думаю, я хотела бы жить здесь.

Она стоит лицом к озеру, поэтому не может видеть выражение моего лица.

— Раньше я приезжала сюда, сидела на причале и представляла, что живу здесь. И, выходя каждое утро из дома, вижу, как солнце поднимается над озером.

— Меня ты тоже представляла в этих фантазиях?

Мой голос хриплый из-за спазма, перехватившего горло.

Она оборачивается ко мне с широкой, открытой улыбкой на губах.

— Всегда.

Клем больше ничего не добавляет, но ей и не надо. Ее взгляд всякий раз обнажает все ее чувства. В ней нет хитрости и лицемерия.

Она подходит ко мне, садится на мои колени, а я крепко обнимаю ее, и вновь уютное молчание заполняет пространство.

О любви не обязательно кричать, слагать стихи или совершать безумные поступки. Когда любовь есть, она не остается незамеченной.

Если вы обрели любовь, приложите единственное усилие: просто не отпускайте ее.

***

После моего отъезда на базу и возвращения Клем в университет все сложилось само собой. Расстояние ничего не изменило, напротив — наша связь крепла с каждым днем все больше и больше. Раз в две недели мне удавалось вырваться к Клем — я приезжал в Чапел-Хилл, и мы проводили полтора дня вместе, пока мне не нужно было возвращаться. Клем водила меня по кампусу, показывала свои любимые места. Мы посещали музеи и выставки, которые она хотела посетить. А ночью ее квартира была в нашем распоряжении — соседка Клем уезжала на выходные домой.

Наверное, никогда в жизни я столько не разговаривал по телефону, как в тот период жизни. С Клем мне нравилось разговаривать обо всем, даже о забавных мелочах, которые она умудрялась постоянно примечать.

Но однажды ее звонок стал предвестником новых изменений. Я только закончил плановый полет, когда она позвонила и сказала, что что-то случилось, но говорить по телефону не станет. Клем сообщила, что находится в Диллане и мне надо приехать как можно скорей.

У меня оставались неиспользованные отгулы — я часто заменял ребят на праздники, так как мне попросту не с кем было их отмечать. Отпроситься на несколько дней с работы проблем не возникло и уже через час, закинув дорожную сумку в багажник, я был в пути.

***

В Диллан я приезжаю с наступлением сумерек. Я гнал из Вирджинии на всех возможных пределах. Тон Клем по телефону заставил мой желудок завязаться в узел, который ничуть не ослабел за время пути.

Что такого могло случиться, что она не захотела говорить по телефону? Мысли о том, что это что-то с ее здоровьем, терзали голову и мешали дышать.

Клем сидит на крыльце, когда я сворачиваю на подъездную дорожку и выпрыгиваю из джипа. Клем поднимается мне навстречу и, подходя ближе, я вижу ее покрасневшие от слез глаза. Я сгребаю ее в охапку, притягиваю к себе и зарываюсь лицом в мягкие волосы. Ладошки Клем ложатся на мою спину.

Возможно, я сдавил слишком сильно, но я нуждаюсь в том, чтобы физически чувствовать ее. Две недели я был этого лишен.

— Что произошло?

Я чуть отстраняюсь и с тревогой впиваюсь в ее лицо.

— Кое-что произошло.

Она опускает взгляд, нервно теребя рукава вязаного кардигана.

Господи, да она едва на ногах стоит! Нехорошее предчувствие внутри становится в миллион раз сильнее.

— Клем, ответь, что случилось? — мой голос дрожит, но мне плевать.

Она прикрывает глаза, а потом выдыхает:

— Я беременна.

Я открываю рот, но не издаю ни звука. Не могу понять: смеяться от облегчения или паниковать? Это шок. Но в то же время, беременность не так страшна, в отличие от того, что я напредставлял.

— Я думаю… Это… — я чешу затылок, не в состоянии закончить предложение. Такого я не ожидал. Даже предположить не мог.

— Мы справимся, — мне наконец-то удается совладать с речью. — Ты сама-то как к этому относишься?

Настороженно смотрю на Клем, потому что по ее лицу ничего не могу разобрать.

Она разводит руками.

— Не знаю. Это стало настоящим сюрпризом.

Я сухо усмехаюсь.

— Да уж.

— Может быть, мы этого не планировали, но это случилось.

Я осторожно киваю, ожидая, что она скажет. Последнее слово будет за ней, я должен буду принять любое ее решение. Только вот… я хочу этого ребенка, и, если Клем решит иначе, я буду разочарован.

Я знаю о малыше не более пяти минут, но этого достаточно, чтобы маленькое существо внутри Клем стало важным для меня.

— Ребенок означает большие изменения, — она слабо улыбается. — Ты готов к тому, чтобы твоя жизнь изменилась?

Не выдерживаю, и мои губы растягиваются в широкой улыбке. Мы говорим о ребенке — нашем с ней ребенке.

— Моя жизнь и так изменилась с твоим появлением. Дети — они же крохотные. Не думаю, что это слишком сложно.

Клем издает смешок, и я расслабляюсь. Целую ее в висок и с теплотой смотрю на нее.

— Боялась моей реакции? — догадываюсь я.

Она кивает.