Прах человеческий

Стязание было процедурой – ритуалом – Святой Земной Капеллы, в ходе которого человека проверяли на человечность. Мне приходилось однажды через это пройти – на «Тамерлане», когда Августин Бурбон и Лоркан Браанок попытались обвинить меня в сношении с искусственным интеллектом. Я до сих пор помнил инквизитора Гереона и его инструменты. Инъекцию адреналина. Панику. Мне измеряли давление, пульс, проводимость кожи. Постоянно раздавались какие-то сигналы. Меня не покидало ощущение неминуемого рока.

«Не хотите ли вы в чем-либо покаяться?»

«В данный момент вас ни в чем не обвиняют».

Впрочем, не было ли обвинением само решение инквизитора о необходимости стязания? Если нет подозрений, то и расследовать нечего. Но стязание не являлось допросом с целью определения вины, оно не позволяло получить оценку действиям подозреваемого. Оно проверяло само его естество, подвергало исследованию природу организма. Человек или машина? Человек или гомункул? Человек, или деймон, или зверь?

– Почему меня не подвергли стязанию на Колхиде? – спросил я.

Если существовали подозрения, по протоколу следовало провести процедуру как можно скорее.

Олива качнул головой, словно желая перетряхнуть прилипшие к черепу мысли, и застыл, держа руки на поясе, раздумывая над ответом. Он впервые продемонстрировал осторожность и расчетливость, и меня это удивило.

– Мне кажется… это очевидно, – произнес он наконец. – Глава разведывательного штаба на Нессе распорядился, чтобы вас доставили к нему… нетронутым.

– Нетронутым? – переспросил я. – Что это значит?

– Капелле и медицинскому персоналу Дорра было приказано не проводить вам никаких процедур, за исключением профилактики инфекций.

– Они думают, со мной что-то не так? – спросил я, хотя догадался обо всем еще до того, как слова сорвались с языка. – Нет. Все понятно. – Я жестом показал, что ответ не нужен. – Приказ поступил лично от Райнхарта.

– Не от Райнхарта, – опроверг Олива. – От магнарха Венанциана. Но вы поняли, к чему я клоню. Они оба – сторонники императора.

– Они хотели быть уверенными, что любые процедуры инквизиции будут проходить под их присмотром.

– Вот именно, – постучал по лбу пальцем Олива. – Поэтому и прислали меня.

– Вы атеист?

– Скажем так, у меня нет причин любить Святую Капеллу Матери-Земли, – ответил молодой коммандер и нервно, почти раздраженно смахнул с плеча косичку.

А у магнарха Венанциана не было особых причин любить меня, но он был бесконечно предан императору – и только ему. Его верность императору была превыше догматов Капеллы, традиций древних домов и кровного родства. Если я правильно понял Оливу, то Венанциан приказал отделу особого назначения разведки легионов охранять меня от посягательств Капеллы, пока я не окажусь в его владениях. Капелла уже пыталась убить меня на Фермоне. Императрица и старые «Львы» организовали покушение на Форуме.

Я так зациклился на Колхиде, выбрал ее, чтобы объявить о своем возвращении в Империю, что забыл, что другие фигуры на доске тоже могут передвигаться. В поисках безопасности я двинулся в направлении императора, а его агенты двинулись навстречу мне.

– Мы оба служим императору, – сказал Олива.

– Все служат императору, – поправил я, сглаживая намеки на возможные трения между партиями и фракциями. – Просто одни подчиняются человеку, а другие – престолу, на котором он сидит.

«Повиновение из любви к личности иерарха. Повиновение из верности трону иерарха».

Мог ли Ригель, сформулировавший восемь степеней повиновения, расположить их в неверном порядке? Разве любовь не была более сильным побудителем? Разве повиновение из преданности не было наивысшей степенью повиновения? В таком случае не должна ли любовь к иерарху стоять выше верности его трону? Не должен ли человек стоить дороже своей короны?

«Смотри ниже, – услышал я голос Гибсона. – Истина ниже».

– А вы и правда философ, как говорят, – произнес Олива.

– Я только учусь. Побудьте при дворе столько, сколько пробыл я, и сами удивитесь, как много людей пытаются угадать волю императора, вместо того чтобы ее исполнять.

– Попробую, – ответил коммандер. – Милорд, можно еще вопрос?

«Милорд», а не «ваша светлость» или «сэр». Я отметил небольшую перемену в его отношении и возросшее уважение ко мне.

– Можно, – ответил я, вздернув бровь.

– Говорят, когда вы были при дворе, то на дуэли голой рукой поймали клинок из высшей материи.

Я прыснул со смеху. Вопрос был детским. Гектора Оливу он, должно быть, волновал еще с мальчишества.

– Это правда? – спросил он.

Вместо ответа я показал левую руку. На ладони и пальцах остались глубокие шрамы от клинка Иршана; в бледном освещении кубикулы они блестели. Олива – мальчик, не солдат – приблизился, чтобы лучше разглядеть.

– Искусственные кости, – объяснил я. – Чистый адамант до самого плеча, а сверху наращенная плоть. Никакого чуда тут нет.

Истинным чудом было то, что Араната Отиоло отрубило мне правую руку, а не левую.

– Так и знал, что этому есть научное объяснение, – заключил Олива, но опустил взгляд, как будто правда разочаровала его. – Чего только не выдумывают! Вы и Улурани якобы голыми руками завалили, и из садов удовольствий Гадар Малян сбежали, и целые легионы с Немаванда эвакуировали. Наверняка большая часть из этого – выдумки. Уж умереть-то и воскреснуть вы точно не могли.

Я лишь улыбнулся и, вальяжно отдав честь, развернулся и проследовал на главную палубу, оставив юного героя наедине с непрозвучавшим вопросом.

Глава 8 Призрак руин

Все было покрыто белыми простынями: мебель, выстроившиеся вдоль стен манекены в доспехах, парные флаги по углам большой лестницы… даже толстые ковры, джаддианские, а не тавросианские, что украшали прихожую виллы Маддало. Солнечные лучи струились сквозь оконца высоко в стене, оседая на резных деревянных балках и рассекая пыльный воздух, в котором, казалось, можно было на вкус ощутить горький прах времен.

– Милорд, сюда никто не заходил с вашего отъезда, – сказал смотритель, местный мужчина по имени Каффу. – Кажется, больше ста лет.

– Сто семь, – уточнила Валка, входя в распахнутые двери.

Над плечом у нее сияла светосфера. Позади, во тьме, возились люди Оливы и магнарха, разгружавшие наш шаттл. После допроса в Капелле, проведенного в присутствии коменданта Линча из легионов, нам позволили под покровом ночи покинуть пересадочную станцию над Сананной и вернуться в поместье Маддало. Венанциану не хотелось превращать мое прибытие в спектакль, хотя слухи уже поползли.