Прах к праху
Шрифт:
— Да я просто прикалываюсь, ты же знаешь. Я же вижу, что все твои мысли занимает другая женщина.
Куинн нажал на кнопку звонка и уставился в дверь.
— Ага, женщина-убийца, — сказал он, хотя впервые за долгое время его мысли были заполнены не только работой.
Словно для этого требовалось разрешение Лиски, Джон подумал о Кейт. Интересно, как она? О чем думает? Он гадал, получила ли она сообщение о том, что жертва в машине — не ее свидетельница. Страшно подумать, что Кейт станет винить себя в том, что случилось. Но больше всего он гнал прочь мысль, что босс свалит вину на нее. В нем пробудился
Куинн снова нажал на звонок.
— Кто там? — спросил голос по ту сторону двери.
Лиска подошла поближе к глазку.
— Это сержант Лиска, Мишель. Мне надо задать тебе еще несколько вопросов по поводу Джиллиан.
— Я неважно себя чувствую.
— Наш разговор займет не больше минуты. Это очень важно. Произошло еще одно убийство. Ты слышала?
Дверь приоткрылась на длину цепочки, и в узком проеме появилось угловатое, украшенное шрамами лицо Мишель Файн.
— Я не имею к этому никакого отношения. Ничем не могу помочь… — Заметив рядом с Лиской Куинна, она с подозрением уставилась на него. — А это еще кто такой?
— Джон Куинн, агент ФБР, — представился он. — Я бы хотел немного поговорить с вами о Джиллиан, мисс Файн. Я пытаюсь составить для себя ее психологический портрет, чтобы понять, что за человек она была. Насколько я понимаю, вы ее близкая подруга.
Секунды текли медленно, пока хозяйка квартиры разглядывала его оценивающим взглядом, совершенно нетипичным для официантки модной кофейни. Скорее это был взгляд человека, не понаслышке знакомого с жизнью темных улиц. Наконец она подняла руку, чтобы снять дверную цепочку, и Куинн заметил у нее на запястье татуировку в виде змеи.
Мишель распахнула дверь и неохотным жестом пригласила их в квартиру.
— Вы не получали от нее никаких вестей после пятницы? — спросил Куинн.
Файн окинула его взглядом, полным подозрения и неприязни.
— Как я могла получить? — со злостью в голосе спросила она, сдерживая слезы. — Она мертва. Зачем вы задаете мне такие вопросы?
— Потому что я не столь уверен в этом, как вы.
— Вы на что намекаете? — воскликнула Файн голосом, полным недоумения и раздражения. — Об этом пишут в газетах и говорят в новостях. Ее отец предлагает вознаграждение. В какие игры вы пытаетесь играть?
Куинн оставил вопрос без ответа и принялся разглядывать комнату, обставленную в стиле семидесятых, причем, насколько он мог судить, обстановка была аутентичной, а не имитацией. По всей видимости, с тех пор здесь ничего не менялось и не убиралось. Цветастые занавески выглядели настолько ветхими, что казалось, будто еще чуть-чуть, и они истлеют у вас на глазах и оторвутся от колец. Диван и такое же кресло, стоящие в гостиной, были угловатыми, обтянутые оранжево-коричневой обивкой из вытертого букле. На дешевом кофейном столике рядом с полной окурков пепельницей, словно забытые мечты, лежали туристические журналы с загнутыми уголками. Все было пропитано запахом сигарет и «травки».
— Я не для того вас впустила, чтобы вы выносили мне мозг! — отрезала Файн. — Я болею. Тоскую по Джиллиан. Она была моей подругой… — Ее голос сорвался, она отвернулась и замолчала, плотно сжав рот,
что только подчеркнуло шрам, протянувшийся вниз от уголка губ. — Мне… мне просто плохо. Спрашивайте, что вы там хотели узнать, и проваливайте из моего дома и из моей жизни.Она закурила и, скрестив руки на груди, сделала шаг в сторону. Бледная, осунувшаяся и, как показалось Куинну, нездорово худая. Возможно, она и вправду больна. На Мишель был мешковатый черный поношенный кардиган, под ним грязная белая футболка — настолько маленькая, что по размеру походила на детскую. Ее ноги в старых черных легинсах были тонкими, как палочки. Она стояла на грязном ковре босиком.
— Так что с тобой? — спросила Лиска.
— Что?
— Ты сказала, что больна. Что с тобой?
— Э-э-э… похоже на грипп, — рассеянно ответила Мишель, глядя в телевизор. На экране безобразно толстая тетка рассказывала Джерри Спрингеру о своих отношениях с рябым карликом и негром-транссексуалом, сидящими с обеих сторон от нее. Файн сняла с языка налипшую частичку табака и кинула его в сторону телевизора. — Желудочный грипп. Гастроэнтерит.
— Знаешь, что помогает от тошноты, как я слышала? — с непроницаемым видом сказала Лиска. — Марихуана. Ее прописывают пациентам, которые проходят химиотерапию. Но это, конечно, незаконно…
Намек довольно прозрачный, однако этого вполне могло хватить, чтобы перетянуть Файн на их сторону, если та подумает о сотрудничестве.
Мишель посмотрела пустыми глазами.
— Пару дней назад, когда мы встретили охранника из дома Джиллиан, — начала Лиска, — ты мало что могла о нем поведать.
— Что вы имеете в виду?
— Насколько хорошо его знала Джиллиан? Они были друзьями?
— Нет. Она только знала, как его зовут. — Мишель подошла к крошечному обеденному столу и, сев на стул, устало облокотилась на столешницу. — Он положил на нее глаз.
— В каком смысле?
Файн посмотрела на Куинна.
— В том смысле, в каком обычно это делают мужчины.
— Джиллиан когда-нибудь рассказывала, что он приставал к ней, пялился или что-нибудь в этом роде? — спросила Лиска.
— Вы думаете, он убил ее?
— А вы сами что думаете по этому поводу, Мишель? — поинтересовался Куинн. — Каково ваше мнение об этом парне?
— Типичный неудачник.
— У вас случались с ним какие-то ссоры?
Файн равнодушно пожала тощими плечами.
— Вроде доводилось посылать его куда подальше… раз или два.
— Почему?
— Потому что он пялился на нас. Может, представлял нас вместе голыми… Жирный ублюдок!
— А как на это реагировала Джиллиан?
Мишель вновь пожала плечами.
— Сказала как-то раз: «Если это самое возбуждающее, что он видел в своей жизни, пусть пялится сколько хочет».
— Она ни разу не жаловалась вам на него?
— Нет.
— Она никогда не говорила, что ей кажется, будто за ней наблюдают или ее преследуют, или что-то в этом роде?
— Нет. Хотя так и было.
Лиска внимательно посмотрела на нее.
— Что ты имеешь в виду?
— Отец и нацист-психоаналитик, как стервятники, следили за каждым ее шагом. У отца был ключ от ее квартиры. Пару раз мы приходили, а он уже ждал внутри. Это, к слову, о неприкосновенности частной жизни.
— Джиллиан возмущалась, когда он так делал?