Прах
Шрифт:
— Вы ошибаетесь в моих намерениях, — полковник отвечал на обвинения сдержанно, с видимым спокойствием в голосе. — У меня есть приказ. Я должен задержать Артёма Вострякова, которому помогла бежать его родня. Сегодня же я же получу разрешение на арест Валерия Вострякова и остальных соучастников. А если дружина Борецких будет и дальше препятствовать правосудию, я запрошу разрешение и на ваш арест.
— Слишком много на себя берёте, Алексей Алексеевич, — Ростиславу было даже смешно от нахальства офицеришки, возомнившего из себя вершителя закона, но тон великий князь сохранял дипломатичный. — Такое поведение на моей земле не пойдут вам на пользу.
— Смею напомнить, что я действую
— Я своё слово сказал, — перебил Ростислав. — Если по моим подданным опять начнут стрелять, я буду отвечать соответствующим образом. Вам понятно?
— Если вы продолжите упорствовать…
— Вам понятно?
— Я понял вашу позицию, — сухо произнёс полковник. — Желаю удачи. Она вам понадобится.
Закончив вызов, Ростислав вышел из-за стола и налил в стакан воды из стоящего на полке графина. От волнения пересохло горло, и стакан в миг опустел. Заложив руки за спину, принялся созерцать через окно осенний пейзаж. Это, а так же ментальные техники, которым Ростислав был обучен, помогали утихомирить клокочущую злость.
Ростиславу казалось, что власти специально провоцируют его, и что Голицыны снова строят свои хитрые козни. Они уже обезглавили тайный приказ, полностью парализовав его деятельность. Сотрудники УВР второй день сидели там и что-то вынюхивали. Разумеется, они искали информацию, дискредитирующую великого князя — в этом Ростислав даже не сомневался. И это его пугало. Под рукой у него имелась вся новгородская дружина и частная армия в придачу, однако он прекрасно понимал, что этого будет недостаточно в случае серьёзного конфликта с Москвой.
Одно утешало: в союзном правительстве были люди, которые не поддерживали ни канцлера, ни Голицыных. Вчера утром звонил Борис Безбородов, глава княжеской думы, он осудил действия УВР и заявил, что никаких законных оснований для ареста Тимофея Дуплова и Артёма Вострякова нет. Обещал, что не позволит канцлеру устроить бойню в Новгороде, а если это всё-таки произойдёт, Безбородовы и дума встанут на стороне Борецких и окажут посильную помощь.
Оставалось надеяться, что это не пустые слова.
Тем не менее, следовало подумать о собственной безопасности.
— Гордей Всеславович, добрый день, — позвонил Ростислав воеводе. — Какова ситуация на улицах?
— Перестрелка закончилась, у нас пострадавших нет, но один «Кречет» повреждён, — ответил воевода. — Двигатель прострелили. В целом у меня всё под контролем. Охрана наших зданий усилена, Южный патрулируется. Будут ещё какие-то распоряжения?
— Сколько у нас в наличии тяжёлой техники?
— Так, если по списку говорить, в Ермолино у нас десять танков Т-5, шесть — «Гранитов», семь самоходок сто пятьдесят два миллиметра, двадцать пять БМ-85, девять «Ураганов», около тридцати миномётов разного калибра. А вот сколько машин заведётся, и сколько стволов стрелять сможет — это надо проверять.
— Прикажите проверить всю технику и доложите по факту. Запустите над городом квадрокоптеры и дайте мне изображение. Хочу знать о каждом чихе УВР.
— Сделаем.
— Но в город войска пока не вводить.
— Слушаюсь, Ростислав Васильевич. Будем наблюдать.
— Ах да… кто кроме УВР и полиции находится в городе? Появились новые сведения?
— Замечены броневики без опознавательных знаков. Солдаты все в одинаковом камуфляже, так что непонятно. Но так много бойцов УВР отправить не могло. У них нет стольких людей. Зуб даю, кого-то ещё пригнали. Может быть, Московская дружина
или какое-то частное подразделение. Выясняем.— Это точно не полк оперативного реагирования?
— В Сырково пока всё спокойно. Но я прикажу вести наблюдение.
— Хорошо… — Ростислав подумал секунду, что ещё спросить, но ничего в голову не пришло. — Выполняйте, Гордей Всеславович, и держите меня в курсе. Каждые два часа будем созваниваться.
Глядя на то, как от лежащей на земле ветки пошёл дым, а потом на ней заплясало пламя, мне оставалось только сожалеть о том, что пока не обладаю такими способностями. Опять дворецкий показывал свои чудеса, которым уже несколько месяцев безуспешно пытался меня обучить.
— Как у вас выходит, Иван Осипович, в толк не возьму, — я глядел на огонь. Ветка была сырой, как и трава, поскольку сегодня в первой половине дня прошёл дождь, но гореть ей это не мешало.
— Годы тренировок и ничего более, — снисходительно улыбнулся дворецкий. — Сколько лет ведь я обучаюсь этому мастерству. Лишь к двадцати пяти годам я освоил искусство, — он силой мысли затушил ветку. — А вы даже год не обучаетесь, да ещё и пропускаете занятия.
— А что поделать? Рад бы, да дел навалилось немерено. Как не пропускать-то?
— И что вы, Артём, оправдываетесь перед старым слугой? — улыбка не покидала уст дворецкого. — Причина не имеет значения. А вот то, что вы занимаетесь редко — имеет. Чем меньше трудов, тем длиннее путь.
— Постараюсь заниматься каждый день, — обещал я.
— Усердие и постоянно повторение — вот залог успеха. Порой начинает казаться, что всё это не имеет смысла, что усилия напрасны. Тогда легко сдаться. Все через это проходят. Когда нет результата, руки опускаются и делать ничего не хочется. Если занимаетесь в одиночку, сложно продолжать в такие периоды. Вот тут-то мастер и нужен.
— Понимаю, — кивнул я, выслушав в очередной раз наставления дворецкого. Хоть он и был слугой, но сейчас являлся моим мастером, а значит, прекословить ему нельзя.
— Очень хорошо. А теперь, Артём, повторите форму небесного огня и форму кристального льда.
Такими хитрыми названиями именовались различные комплексы движений. Они помогали обрести контроль над природной энергией, которая на данный момент давалась мне труднее всего.
Сделав упражнения, я уселся на листве в позе лотоса и сосредоточился. В такие моменты иногда появлялось ощущение, будто рядом кто-то есть. Это мешало концентрации мыслей, а кроме того, поначалу несколько пугало. Вот и сейчас началось. Спиной я чувствовал чьё-то присутствие. Иван Осипович сидел напротив, больше никого с нами не было, значит, меня опять донимали галлюцинации, но всё равно хотелось открыть глаза и обернуться. Однако открывать глаза было нельзя, и я пытался избавиться от этого ужасного ощущения.
Оно прекратилось внезапно, как и началось, и пустота объяла меня. Это было очень странно и не сказать, что приятно. Скорее просто никак: состояние, в котором я оказался, не могло быть обозначено какими-либо понятиями в нашем языке. Моё «я» словно растворяется в пространстве вокруг, душу наполняла всеобъемлющая пустота. Никогда прежде не испытывал ничего подобного. Но страх, как ни странно, отсутствовал.
А потом в голове стали всплывать смутные картинки, словно воспоминания — воспоминания о том, что со мной никогда не случалось. Я видел города, в которых никогда не был, людей, которых никогда не встречал, незнакомые места. Люди были в старинных одеждах, а окружение напоминало то средневековье, то какую-то древность. Вот только были эти образы столь смутны, что ничего конкретно разобрать я не мог.