Праотец Мосох

Нельзя не заметить, что на проблему происхождения уральской расы существует еще и точка зрения А. Н. Багашева и А. И. Дубова, которые предполагают, что формирование сходного европеоидного комплекса признаков у различных групп европеоидного и монголоидного населения имело, прежде всего, типологическое сходство, а не генетическое, поскольку происходило в сходных экологических условиях и имело адаптивный характер^{280}. Говоря проще, возможно, что некая группа монголоидов прибывшая из какого-то южного района на территорию прародины уральцев (между Нижней Обью и Уральским хребтом), прибыла сюда настолько давно, что под действием условий окружающей среды приобрела ряд европеоидных признаков, т. е. светлые волосы и глаза. Их цвет, как известно, определяется типом и количеством вырабатываемого организмом меланина.

Очевидно, что читателя, прежде всего, будет интересовать, во-первых, лингвистическая принадлежность племен проживавших в Волго-Окском междуречье в древнейшие времена, во-вторых, их антропологическая характеристика.

Итак. Что касается топонимики… На этот счет существуют различные мнения. Согласно официозной доктрине, принятой еще в XIX веке без какой-либо критики и поддержаной современной наукой, территорию Волго-Окского междуречья, до прихода сюда славян, занимали финно-угры. Отсюда следует, что ее топонимика (в первую очередь гидронимика) является финно-угорской.

Однако мнение некоторых видных финно-угроведов России, к примеру Б. А. Серебренникова, оказалось довольно жестким — топонимика Волго-Окского междуречья при помощи финно-угорских языков необъяснима. «Несколько тысяч волго-окских топонимических названий, фигурирующих на карте Европейской части СССР, не могут быть объяснены при помощи ныне существующих финно-угорских языков… Древняя топонимика Карело-Финской, Мордовской и Марийской республик явно свидетельствует, что никаких угро-финнов на этих территориях раньше не было»^{281}. Последнее заявление представляется мне излишне категоричным, однако что есть, то есть.

Видный специалист в области индоевропеистики и мастер этимологического анализа проф. Ю. В. Откупщиков придерживается того же мнения, что и Б. А. Серебренников: «В бассейне Оки — сотни гидронимов балтийского происхождения^{282}. Причем, в этом ареале практически нет финно-угорских гидронимов, если не считать отдельных случайных совпадений»^{283}.

Дело осложняется тем, что вопросы этимологии топонимов требуют проработки огромного количества материала относящегося к различным языкам (зачастую различных языковых семей и групп) и потому весьма и весьма трудозатратны. Гораздо легче в этой области работать, что называется «на слух». Однако качество такой работы зачастую сравнимо с рейхсэтимологиями типа «Slawica это производное от cloaca» и этимологиями небезызвестного знатока русской грамматики А. Шлецера, который выводил славянское дева от нижнесаксонского tiffe (сука), слово князь от knecht (холоп), а слова боярин, барин и баран объявлял однокоренными^{284}. Следует отметить, что А. Шлецер был большой «ученый» и его «теории» до сих пор имеют хождение в исторической науке.

Что же мы наблюдаем в реальности? Увы, в суровой реальности мы наблюдаем причисление гидронимики Волго-Окского междуречья к финно-угорской лингвистической среде или без всяких на то оснований или гадательно, основываясь исключительно на созвучии. Тогда как известно, что, основываясь на созвучии, этимологию топонимов любого региона можно вывести чуть ли не из любого языка. В качестве иллюстрации приведу один пример из этимологии географических названий Пензенской области.

М. С. Полубояров в книге «Древности Пензенского края в зеркале топонимики»^{285} предлагает следующую этимологию названия Коровья дорожка. По его мнению, топоним Коровья дорожка выводится «от искаженного татарского названия, восходящего к термину карау — «смотреть, караулить», каравлы — «караульная», то есть «сторожевая дорога», по которой ездили в степные дозоры татарские мурзы»^{286}. Таким образом оказывается, что по данной дорожке не коровы ходили, а ездили татарские мурзы. Скажу больше, подобным образом русское слово дорога можно легко вывести от «монголо-татарского» даруга. Были такие чиновники в Золотой Орде. В результате получается не коровья дорожка, а «караул, даруги (грабят)!», так очевидно кричали купцы, призывая на помощь караул, когда ордынские даруги вымогали с них слишком большую мзду на таможне.

Еще один пример. Какова этимология гидронима Пенза, от которого получил свое наименование город, основанный русскими поселенцами в 1663 году в качестве пограничной крепости? М. С. Полубояров полагает наиболее вероятной его происхождение от мордовского имени Пъянза. Все возможно, но для обоснования данного происхождения было бы желательно указать на личность конкретного исторического Пьянзы, дабы не гадать в очередной раз на лингвистической гуще. Дело в том, что в переписных книгах мордвы XVIII века имя Пъянза так и записывалось, и писцы не путали его с Пензой.

Короче говоря, подобными гадательными этимологиями можно заполнить не одну книгу академика А. Т. Фоменко, которого так не любят профессиональные историки. Более того, в случае какой-либо необходимости, этимологиями подобного рода можно объяснить чуть ли не половину той же китайской лексики, вплоть до китайского hui (так ханьцы называют тюрков). Возможно именно от этого созвучия пошло достаточно странное поверье, будто бы ругаться матом русских научили татаро-монголы.

Любопытно, что Э. Р. Тенишев указывает на возможное происхождение Пензы от иранской формы *Пенджяп — «пятиречье» (в черте города Пензы ранее протекало пять рек, собственно Пенза, Мойка, Кашаевка, Тумолга и Шелоховка). Дж в результате палатализации переходит в з, отсюда пензяп > пензя. Конечное п утрачивается как глухой согласный, находящийся в слабой позиции, остается пензя, отсюда — пензяки и Пензятка, левый приток Пензы^{287}. Что касается иранской этимологии, то Пенза может быть выведена еще и от *Pansava — «песчаная».

Между прочим, в финно-угорских языках отмечается наличие иранских заимствований, свидетельствующих о древнейших контактах носителей иранских и финно-угорских языков.

Так, один из крупнейших финноугроведов современности В. В. Напольских в книге «Введение в историческую уралистику»^{288} указывает на следующее: 1. древние индоиранские заимствования распределены в финно-угорских языках более или менее равномерно, «по количеству собственно иранских (староиранских, среднеиранских) заимствований первенствуют пермские языки». 2. наибольшее количество позднейших заимствований содержится в пермских, угорских и марийском языках. 3. наибольшее количество среднеиранских заимствований среди угорских языков содержится в венгерском, затем в языке манси, после — в хантийском. 4. из западных финно-угорских языков интенсивные связи со среднеиранскими языками поддерживал только марийский. 5. в мордовском языке отмечены поздние иранизмы, их меньше, чем среднеиранских заимствований.

Откуда в той же в Пензенской области могли взяться индоиранские топонимы?

Но откуда здесь появились топонимы финно-угорские, если прародина уральцев находится к востоку от северного Урала? Откуда здесь появились славянские, если прародина славян помещается одними учеными в области Вислы, другими — между верховьями Западного Буга и средним течением Днепра и т. д.? В конце концов, откуда здесь взялись топонимы тюркские, если прародина тюрков локализуется на Алтае?..

Дело в том, что, как утверждает видный языковед Д. И. Эдельман, «совершенно очевидно, что в отличие от славянских и других индоевропейских языков Европы, о прародине которых ведутся дискуссии, но которые все же распространены в относительно компактном ареале — Европе, иранские языки ни в одном из регионов их нынешнего бытования не являются автохтонными (выделено мной. — К.П.)»^{289}.

Но если дело обстоит так, как утверждает Д. И. Эдельман, то возникает следующий резонный вопрос: откуда пришли первичные носители иранских языков на земли, где ныне говорят на иранских языках? Вполне возможно, что они пришли в Среднюю Азию и Иран с территории, занимаемой в древности абашевской культурой, к которой причисляется тот же Аркаим. На территории Волго-Окского междуречья присутствуют ее памятники, в частности, захоронения.

Так или иначе, но после выхода в 1972 году работы акад. В. Н. Топорова «Baltica Подмосковья»^{290} постулат о преобладании финно-угорской лексики среди субстратной топонимики Волго-Окского междуречья был опровергнут. Работа В. Н. Топорова получила свое продолжение^{291}, в результате чего сегодня прочно установлено распространение гидронимов балтского происхождения по линии: северная граница Латвии — Псков — Торопец — Тверь — Москва — Калуга — Орел — Курск — Чернобыль^{292}, а также предполагается балтское происхождение некоторых названий и гораздо дальше на восток — вплоть до низовьев Оки и верхнего течения Мокши^{293}.

Лингвистическую картину, которая ныне предстает перед глазами исследователей, можно охарактеризовать следующим образом. По словам В. В. Напольских: «Из известных сегодня языковых групп в I тыс. до н. э. на территории Центра Европейской России можно с большей или меньшей степенью вероятности предполагать присутствие балтов (при этом речь идет не о собственно восточнобалтийских языках — литовском и латышском — и не о древнепрусском языке, а о не зафиксированных документально и известных лишь по топо- и отчасти по этнонимике периферийных языках балтского ареала) и носителей западных финно-угорских языков (языковых предков прибалтийских финнов, мери, мордвы и марийцев). Соседи названных групп на юге (в степной и лесостепной зоне) могли говорить на восточноиранских языках (к этому же языковому ареалу относился и язык-предок современного осетинского языка), на западе (Прибалтика, Белоруссия) — на индоевропейских языках балто-славянского ареала и (на берегах Балтики) на германских языках, на севере (от Ладоги до Северной Двины) можно предполагать присутствие древнесаамского (или, в наиболее осторожной формулировке, парасаамского) языкового элемента, на востоке (в Прикамье) население, видимо, говорило на диалектах пермского праязыка. Эта весьма общая и приблизительная картина представляет собой во многом несколько скорректированный данными топонимики результат простой экстраполяции средневековой (а то и современной) лингвистической карты в прошлое и ни в коей мере не претендует на историческую достоверность; она необходима лишь как стартовая площадка для начала реального исследования»^{294}.