Праотец Мосох

Соответственно, на данный момент, нельзя утверждать, что лингвистическая ситуация, касающаяся древностей Центра Европейской России, прояснена окончательно и хоть сколько-нибудь определенно даже в общих чертах. Посему утверждения подобного рода, как то: «до прихода славян на территории Волго-Окского междуречья проживали финно-угры» следует относить к категории домыслов и гипотез, но никак не достоверных фактов.

Еще один вопрос, на который следует дать ответ, это вопрос терминологии и хронологии. Лингвисты говорят о «балтской» топонимике, кого они имеют в виду под «балтами»?

Дело в том, что «балтская» топонимика только лишь выводится из балтеких языков. Это не означает, что в древности на землях Подмосковья проживали предки современных литовцев, вполне вероятно, что это были предки современных великороссов. Почему так? Потому, что распадение балтославянской общности на балтские и славянские языки произошло во временном интервале от середины II тыс. до н. э^{295}. до, что наиболее вероятно, середины I тыс. до н. э^{296}. Литовский и латвийский языки, волею исторических судеб, оказались на положении языков-изолянтов и сохранили исконную индоевропейскую архаику.

Как указывает академик В. Н. Топоров, в настоящее время выкристаллизовывается новая теория о характере древнейших связей между балтийской и славянской группами. Суть данной теории, выраженной такими лингвистами, как Т. Лер-Сплавинский, В. Пизани, Л. Оссовский, В. Мажюлис, В. В. Мартынов, Вяч. Вс. Иванов, В. Н. Топоров и др., состоит в том, что славянские языки представляют собой более позднее развитие периферийных балтийских диалектов находившихся в южной части первоначального балтийского (или западнобалтийского) ареала. К выделению праславянских диалектов привели миграции древних племен из центра этнообразования, изменение исторических условий и, соответственно, связей (в частности ориентация на более южные центры). По словам В. Н. Топорова, протославянский (прабалтийский периферийный диалект) преобразуется в праславянский около V в. до н. э., который еще в течение довольно долгого времени сохраняет «балтоидный» облик, хотя уже и живет особой самостоятельной жизнью^{297}.

Таким образом, т. е. при том условии, что балтские языки являются осколком от исходной формы славянских языков, причем последние представляют из себя окраинные диалекты балтийских, индоевропейскую прародину, возможно, следует локализовать где-то в районе нынешней Белоруссии, Латвии и Литвы. К примеру, М. Гимбутас отмечает, что «распространение балтийских названий рек, типов погребений и физического типа ограничивается границами Белоруссии»^{298}. Похоже на то, что М. Гимбутас несколько преуменьшает ареал распространения «балтизмов».

Однако, как это часто бывает, действительность оказывается несколько сложнее наших представлений о ней.

Б. А. Серебренников, столкнувшись с тем, что основная масса гидронимов Волго-Окского междуречья на — ма, — га, — ша не объясняется из современных языков (не только финно-угорских, но и славянских и балтских) предположил, что в бассейне Волги и на Русском Севере обитал некий неизвестный и ныне исчезнувший народ, названный им создателем Волго-Окской топонимии^{299}. В состав территории проживания данного народа Б. А. Серебренников включил территории Московской, Ивановской, Горьковской, Ярославской, Костромской, Рязанской, Вологодской, Кировской и Архангельской областей, Марийской и Мордовской республик, а также частично Смоленской области и Удмуртии.

На проблему этнической принадлежности создателей Волго-Окской топонимии существует две точки зрения. Первая точка зрения состоит в том, что данные создатели принадлежали к Фатьяновской культуре^{300}, которая, в свою очередь, являлась частью целого круга культур шнуровой керамики (КШК, второе название — культуры боевых топоров). В. А. Сафронов относит территорию, на которой была распространена данная общность, к поздне-индоевропейской прародине^{301}.

Вторая точка зрения была выражена акад. П. Н. Третьяковым^{302}, который сомневался в особой древности субстратной топонимики Центра Европейской России. По его мнению, к числу создателей Волго-Окской топонимии принадлежали носители дьяковской культуры, а язык дьяковцев являлся индоевропейским диалектом, испытавшим некоторое влияние древней финно-угорской речи. Очевидно во второй половине I тысячелетия нашей эры, на западе своего ареала обитания индоевропейцы-дьяковцы были ассимилированы раннесредневековыми славянами-мигрантами, а на востоке — поволжскими финнами.

Здесь следует вспомнить некоторые положения, озвученные еще историками позднего средневековья, к примеру, Я. Рейтенфельсом, который утверждал «Как бы ни было, но имя мосхов, сохранившееся в названии одного древнейшего божества и реки Москвы в небольшом уголке Европы, начало в позднейшие века после долгого забвения все шире и шире распространяться, ибо моксами (выделено мной. — К.П.) стали уже называться народы за Казанью»^{303}. Во-первых, в славянском пантеоне действительно присутствует древнейшее женское божество Мокошь, которое упоминается в числе языческих богов в Киеве при князе Владимире Святославиче. Память о Мокошь в России и на Украине сохранялась вплоть до XIX века, отчасти слившись после принятия христианства с образом Параскевы Пятницы. Во-вторых, что касается «моксов за Казанью», то следует напомнить, что с Рязанской областью на востоке граничит Мордовия, а мордва имеет два раздела: эрзя и мокша. Там же протекает река Мокша, правый приток Оки.

Наконец, самое любопытное (я об этом упоминал в книге «Арийская теорема») состоит в том, что мокша (санскритское moksa) есть одно из центральных понятий индийской философии и религии индуизма, высшая цель человеческих стремлений, состояние «освобождения» от бедствий существования с его бесконечными перевоплощениями (сансара) и т. д. Таким образом, если слово moksa является финским, то вполне понятно, из какого региона арии пришли в Индию, тем более, что в языке коми mösk это еще и корова, а в Индии корова является животным священным. Если же слово moksa принадлежит к индоевропейскому корнеслову, то вполне возможно, что народ мокша изначально являлся индоевропейским по происхождению и только затем оказался «финноугризирован», вследствии того, что продвинулся на восток и оторвался от основной массы мосхов.

Так или иначе, но ни одна из вышеприведенных точек зрения о том, кто является создателем Волго-Окской топонимии (фатьяновцы или дьяковцы) не противоречит другой, особенно с учетом того, что «фатьяновцы не исчезли бесследно, а в соединении с населением местных культур явились основой населения следующей эпохи»^{304}. Т. е. дьяковцы, как следует понимать, в большинстве своем, являлись потомками фатьяновцев, освоившими металлургию железа.

С. Ухов в интереснейшей статье «История Вятки как часть этнической истории Восточной Европы» (WWW) предлагает при этимологизации вышеупомянутых гидронимов на — ма, — га, — ша и др. применить аппарат таких языков, как хеттский или же тохарский; последний, как известно, имеет точно установленные соответствия со славянскими, балтскими и германскими языками.

Наконец, в связи с вопросом о лингвистической принадлежности народов населявших в древности территорию лесной полосы Восточной Европы нельзя не затронуть весьма острого вопроса о возможном пребывании здесь предков индоиранцев. Определенную остроту ему придает все та же политика, вернее некоторые параноидальные тенденции в политике, связанные со словом арии. Очевидно, что, после нацистских упражнений в области древней истории, сегодняшним ученым за каждым кустом в Европе мерещится по штандартенфюреру СС. В связи с чем всякая гипотеза о начальной точке миграции ариев где-нибудь в Вологодской области принимается некоторыми современными учеными в штыки, что называется, a priori. Причем, что интересно, иногда данная априорная точка зрения сопровождается сугубо нацистским подтекстом, дескать, славяне все монголоидные недочеловеки и не могут претендовать на благородное арийское наследство.