Пращуры русичей

– Ай да князь, а ведь недавно еле в седле держался! – восхищённо выкрикнул Даньша поражённый изяществом жеребца и сноровкой всадника.

– Правит то ловко, да только рогатину в плечо вогнал, а надо было под ухо бить, иль под лопатку, – снова заворчал Кудря, поглаживая по гриве свою пегую лошадку. – Вишь, треснуло древко то, теперь уйдёт.

Словно услыхав слова разговорчивого кривича, и поняв, что перед ним больше никого нет, раненый секач бросился в кусты. Обломок копья так и остался торчать в боку.

– Ну, что я говорил, теперь лови его по кустам, – продолжал бубнить Кудря.

Трувор отшвырнул в сторону обломок древка.

– Копьё мне! – голос молодого князя напоминал медвежий рык.

Один из дружинников тут же возник рядом, и протянул Трувору своё копьё. Князь пришпорил Буланого, и исчез в кустах, остальные последовали за ним.

Но, несмотря на свою прозорливость и опыт, матёрый Кудря ошибся. Не пробежав и сотни шагов, окровавленный секач запутался в валежнике. Повизгивая и хрипя, он ждал своей участи. Обрадованный Трувор, подъехав, соскочил с коня, отшвырнул копье, и прикончил подранка мечом. Не поднимая брошенного копья, князь вскочил на Буланого, жеребец при этом тихонечко заржал. Казалось, что дело сделано, но это было ещё не всё.

В тот момент, когда довольный собой Трувор натянул поводья, из-за торчащей из земли коряги, на поляну выскочил покрытый ссохшимися комьями грязи старый вепрь-одинец 70 .

8

Страшен не тот, кто огромен и силён, не тот ужасен, кто рычит и издаёт громкие звуки, бояться нужно того, кто непредсказуем, отважен, смел и готов на всё: разить, убивать, пожирать. Особь, живое существо, человек или зверь, которому нечего терять, вот тот, кто по-настоящему опасен. Старый секач отжил свой век, он жил, сражался и побеждал, он познал жизнь, он видел смерть, и теперь уже не боялся её. Исхудалый, полинявший от времени и битв одиночка, был почти в полтора раза меньше того кабана, который лежал сейчас у копыт Буланого. Сегодня старик-одинец всего лишь случайно оказался в кольце, которым люди и их верные псы обложили его беспечных сородичей.

70

Одинец – в данном случае секач, который отбивается от стада и живёт один, именно такие кабаны считаются самыми злыми и опасными.

Озлобленный вепрь рванул так, что дёрн из-под его копыт, вылетел, словно потоки брызг. Буланый замер, втянув ноздрями воздух, Трувор озирался, ища глазами оброненное копьё. Князь, не утративший сноровки и храбрости, крепко сжал рукой удила, конь качнулся вправо, собираясь проделать тот же трюк, что и накануне, но, толи противник был слишком быстр, толи, всадник, сидящий в седле, не успел расслабить удила, Буланый опоздал, он не успел уйти с линии атаки. Острые, пожелтевшие от времени и битв клыки зверя перебили голень жеребца словно топор щепку. Буланый заржал, жалобно и громко. Падение, новый удар, хруст, стон, и на поляне вновь, всего лишь на мгновение воцарилась зловещая тишина. Трувор рванулся изо всех сил, пытаясь высвободится из под навалившегося на его ногу коня, сильная боль, словно лезвием, ударила в мозг. Падая, красавец-араб навалился на острый сук, пропоров себе брюхо. Торчащий поблизости из-под земли пень, на который навалился несчастный князь, раздробил всаднику голень.

В такие минуты, когда боль буквально скручивает виски, и переносит тебя из настоящего мира, в мир потусторонний, только по настоящему сильные и храбрые существа продолжают бороться за жизнь, не думая о переломанных костях и текущей из ран крови. Трувор потянулся за мечом, но оружие так, же было зажато между землёй и телом умирающего коня. Князь взглянул на врага. Одинец, на мгновение потерявший из вида свои жертвы и не подумал отступать, он потянул носом воздух, развернулся и приготовился к новой атаке. В этот момент парочка псов выскочили из кустов и бросилась на секача. Резвая молодая лайка, упоённая предстоящим успехом первой настоящей охоты, вырвалась вперёд и вцепилась клыками в мокрый от пота и крови пятак вепря. Такой хват позволял удержать, а то и придушить маленького кабанчика и даже годовика, но на этот раз, зверь не остановился. Секач дёрнул головой, подкинув собаку вверх, и пропорол клыками её живот. Лайка, поджав хвост, уползла в кусты, её вывалившиеся наружу кишки оставили на траве длинный, ужасный след.

В тот самый момент, когда умирающая псина покинула место боя, в игру вступил новый герой. Старый, лохматый гончак, морда и тонкие ноги которого говорили о примеси волчьей крови, прыгнул на кабана, вцепившись ему в ухо. Секач снова мотнул головой, но гончак не отпускал врага. На мгновение одинец потерял из виду поле боя, но тут же пришёл в себя, и, проигнорировав висящую на нём собаку, снова устремился к лежащему на земле князю.

Трувор к тому моменту уже как-то выдернул из ножен меч и выставил руку вперёд. Но в бой снова вступил новый участник, который и решил всё. Первым из подоспевших людей оказался воевода Вадим, на ходу, не останавливаясь, он перекинул ногу через шею коня, плавно выскользнул из седла, и, не останавливая движения, побежал вперёд. Хотя нет, пожалуй, он не бежал, он быстро шёл, делая длинные шаги, его грудь вздымалась и опускалась, он знал, что не имеет права на ошибку. Да цели оставалось не более десяти шагов. Вадим вскинул сулицу 71 , задержал дыхание и сделал бросок.

71

Сулица – короткое метательное копьё.

Короткое копьё впилось секачу в бок, точно под лопатку. Бывалые охотники знают, что именно это место наиболее уязвимо у клыкастого зверя. Вепрь рванулся, издал громкий визг, захрипел, и, сделав несколько шагов, упал, в сажени от лежавшего князя. Трувор уловил носом, зловонное дыхание зверя, Вадим не остановился, даже смертельно раненный кабан опасен, приближаться к нему стоит очень осторожно. Не останавливаясь, Вадим приблизился к зверю, извлёк меч, перевернул его лезвием вниз и обеими руками, вогнал клинок в позвоночник зверя.

– Понимаю, почему тебя прозвали Храбрым, – хриплым голосом произнёс Трувор.

Он лежал на земле весь бледный, и холодные капли пота, стекали с его бритого лба прямо на усы. Он понимал, что лишь чудом избежал смерти.

– Да и тебя князь, трусом не назовёшь, – ответил Вадим, и, склонив голову, побрёл куда-то в сторону. Отойдя шагов на десять, он опёрся на молодую берёзку, вытер пот со лба, сделал глубокий вдох, и улыбнулся, руки его всё ещё дрожали.

Подоспевшие отроки помогли князю вылезти из-под навалившегося на него коня.

– Коняга не жилец, прикончить бы его, вон как мучается, – со вздохом произнёс подошедший к Буланому Кудря. – А лайка отмучилась, недолго страдала.

– Коня добейте, сам не смогу, – превозмогая боль, произнёс Трувор. – Ты, воевода, мне сегодня жизнь спас, награждать тебя не стану, награда тебе за подвиг моя любовь и почтение. Ты мне теперь как брат, захочешь, кровью те узы скрепим.

– Благодарю, княже, такая честь, мне по сердцу, – Вадим припал на колено и склонил голову.

– Но не сейчас, воевода, не сейчас. Дурно мне что-то, поспешим в город, приберите тут.

Дружинники поспешно собрали носилки и бережно понесли раненного князя. Старый гончак, ворчал, продолжая лежать возле туши мертвого секача. Об этом лохматом герое, все почему-то забыли.

9

– Эй, Тишка, а ну сбегай, узнай, не освободился ли князь, а то уж совсем мочи нет, – обращаясь к своему помощнику, прошипел сквозь зубы посол, вытирая рукавом распаренное лицо.

– Так ведь только что бегал, – жалобно простонал тот, кого назвали Тишкой, глядя на хозяина слезливыми глазками. – На меня и так уж вся местная дворня косо смотрит, говорят, надоел я им.

– Беги, говорю, лодырь, не то бока намну, – погрозив кулаком, зарычал посол. – Совсем страх потеряли. Да распустил князь Рюрик подданных, настоящий хозяин всех в узде держать должен, в том числе и братьев. – Тем временем Тишка робко потрусил в сторону крыльца.

Посла звали Страба, варяг из бодричей, при конунге Рюрике Страба был простым дружинником. При Рюрике-князе, благодаря своей хитрости, сметке и острому уму он занял пост приказчика. Круглолицый, грузный, он то и дело кривил рот, надменно поглядывая по сторонам. Он прибыл в Изборск поутру, и с самого утра он дожидался приёма во дворе княжьего дома. Вокруг шла обычная жизнь, челядь бегала туда-сюда, по разным делам и поручениям, конюхи чистили и охаживали лошадей, в котлах варилась какая-то снедь, но вся эта суета уже изрядно утомила чванливого новгородского гостя.