Правая рука смерти

За столом сидел один лишь Ройзен, отчего Анатолию сделалось не по себе.

– Проходи, садись, – отрывисто предложил тот.

Брагин сел как можно дальше от палача. Он все еще не мог забыть клещи в его руках. Ох, и напугал же его тогда Ройзен!

Анатолий потянулся к хлебнице и, взяв кусок румяного батона, торопливо принялся намазывать его маслом. Почему-то хотелось есть. От нервов, что ли. Весь вчерашний день он напряженно думал о побеге, да и сегодня тоже.

– Ну что, надумал? – спросил Ройзен.

– Что надумал? – прикинулся недоумком Брагин.

– Долг отдавать.

– Так я вроде Былю должен, – прищурился Брагин. – Серафиму Кузьмичу.

– Отдай мне и считай, что долг списан.

– Э, нет. Так не пойдет. Мне бы с хозяином повидаться. – Анатолий продолжал прикидываться простачком.

– Повидаешься, – недобро сказал Ройзен.

Аппетит у Брагина пропал. Он оживился, только когда появилась Татьяна. Поздоровался с широкой улыбкой:

– Привет, Кабаниха!

Та посмотрела с неприязнью:

– Тебе чай, кофе?

– А то ты не помнишь! Я по утрам всегда кофей пью!

– Ишь… Аристократ! – недобро сказала Кабанова.

Брагин насторожился. Похоже, с Танькой провели работу. Ишь, как скалится Ройзен!

– И мне еще кофе, пожалуйста, принесите, Татьяна Семеновна. И булочек ваших замечательных.

Она расплылась в улыбке:

– Ага! Я сейчас, Марк Захарович! Я мигом!

И убежала на кухню.

– Что, не получилось у тебя? – насмешливо спросил Ройзен. – Не умеешь ты с людьми ладить.

– Ага! А ты умеешь! Щипцами да паяльником!

– А кто меня таким сделал?! – неожиданно разозлился Ройзен. – Ты!

– Да я вообще не знаю, кто ты такой.

– Короткая у тебя память, Брагин, – с неприятной усмешкой сказал Ройзен. – Ты уверен, что мы с тобой никогда раньше не встречались.

– Не встречались.

– А вот и ошибаешься.

– Где? Когда? – отрывисто спросил Анатолий. – Напомни, чем я тебе насолил.

– А ты сам попробуй, вспомни. Вспомнишь – не будешь больше упрямиться. Поймешь, что чужое отдаешь, не свое. Долги отдаешь, Брагин. И не деньги ты должен. Запомни.

Вошла Татьяна с подносом, одновременно появилась Софья Львовна. Она была бледна, белее снега, глаза потускнели и запали, черные волосы собраны в тугой узел на затылке, губы не накрашены, как обычно. Но Брагин все равно сказал:

– Хорошо выглядишь, красавица.

Она посмотрела на него странно. Потом перевела взгляд на Ройзена.

– Софья, если ты помнишь, мы решили допустить господина Брагина к трапезе, – сказал тот. – Равно как и всех остальных.

– И где же они? – Софья Львовна обвела взглядом пустые кресла.

– Тамара Валентиновна, как всегда, проспала. А Владислав не соизволил явиться. Это такая форма протеста.

– Неужели объявил голодовку? – нахмурилась она.

– Это для него слишком сильно, – усмехнулся Ройзен. – Я бы на его месте занялся спортом, пошел бы в бассейн, в тренажерный зал. Прогулялся по лесу. Но ему сие недоступно. Он выбрал другой путь. Лег и накрылся с головой одеялом. Не забыв плотно покушать.

– Но ведь это не лечение! – заволновалась Софья Львовна. – Так ему станет только хуже!

– Не будем об этом сейчас, – нахмурился Ройзен.

Анатолий внимательно слушал. Эге! А она-то здесь, похоже, главная дура! Влад, значит, остался. И Тамара Валентиновна.

– А мне можно воздухом подышать? – спросил он. – Ведь у нас у всех равные права?

– Брагин, сбежать вам не удастся, – предупредил его Ройзен. – Вы можете немного прогуляться в сопровождении Магдалены Карловны. У ворот круглосуточный пост охраны, проволока на заборе под напряжением.

Брагин попытался скрыть свою радость. Поговорить с Ленкой без свидетелей, без видеокамер. Вот удача!

– Я готов! – поднялся он.

– Мы с вами не договорили, – внимательно посмотрел на него Ройзен. – Пока гуляете, обдумайте мои слова.

– Само собой!

Анатолий поспешно ушел.

– Что с ним? – удивленно спросила Софья Львовна.

– Побег готовит. Зациклился на этой мысли. Сейчас двинется проводить рекогносцировку местности. Лену обольщать.

– Почему все твои пациенты пытаются сбежать? – в упор спросила она.

– Положим, не все. Только двое.

– Я так понимаю, групповая консультация сегодня отменяется?

– Ты можешь поработать с Владом. Но учти: ему стало хуже.

– Им всем стало хуже. А ты что будешь делать?

– Думаю, меня попытается занять Тамара Валентиновна. Хочешь присутствовать?

Она невольно вздрогнула:

– Нет!

– Тогда разделимся. Я сам с ней поговорю. Ты почти ничего не ешь? Не вкусно? – Марк спросил это в присутствии Татьяны, которую сама Софья Львовна, сидевшая спиной к двери, не видела.

– Это не моя еда. Слишком жирно.

Татьяна вспыхнула до корней волос.

– Тебе больше понравился французский повар? Помнишь лобстеры?

– Да, это было прекрасно. А кухаркина стряпня меня мало привлекает. Татьяне надо отдыхать, а не работать.

Кабанова развернулась и убежала на кухню. Ройзен с улыбкой положил на стол салфетку.

– Удачи тебе, дорогая. Если что – я у себя.

Проходя мимо кухни, он заглянул туда. Татьяна перепачканным в томатном соусе полотенцем вытирала слезы с толстых щек.

– Моя жена вами недовольна, Татьяна Семеновна, – мягко сказал Ройзен.

– Да я слыхала, – всхлипнула она.

– Вы уж постарайтесь сегодня. Я пообещал Софье, что вы исправитесь и будете отныне много работать. Больше, чем раньше.

– Спасибо вам! – с благодарностью посмотрела на него Кабанова.

– Но вы уж меня не подведите.

– Да как такое можно!

Она с остервенением набросилась на плиту. Ройзен довольно улыбнулся. Здесь все получилось. Можно перейти к следующему этапу.

…Тамара Валентиновна засыпала мучительно и долго. Такое состояние бывает, когда переволнуешься. От усталости глаза слипаются, а мысли все никак не уснут, ворочаются в голове, словно жернова, медленно, тяжко трутся друг о друга, и это все никак не прекращается, а сон не приходит. Ей вдруг вспомнился старенький дедушка, тоже с пневмонией. Она тогда сделала все возможное. Кажется. Его не хотели госпитализировать, приходила медсестра колоть антибиотики. А рано утром и поздно вечером уколы ставила внучка. Необходимо было их делать шесть раз в день. Потом у деда начался отек легких. Его все-таки отвезли в больницу, где он и умер. Ее вины в этом не было. Дедушке исполнилось восемьдесят. Ветеран войны, два ранения. И произошло это давно. Но ведь и Ройзен сказал, что история двадцатилетней давности.