Правда о деле Гарри Квеберта
Шрифт:
— Некрасиво, некрасиво! Это ты некрасивый, бедный Боббо! Так, а теперь катись отсюда! Мне надо где-то спрятать этот листок, и никто не должен знать где.
Боббо покорно встал и пошел дочитывать газету на крыльцо. Но читать не смог: мысли его крутились вокруг открытия, сделанного женой. Гарри, великий писатель, писал слова любви к девочке, вдвое моложе его. К милой малышке Ноле. Очень неприятно. Может, надо предупредить Нолу? Сказать ей, что у Гарри странные наклонности, что он даже может быть опасен? Или заявить в полицию, чтобы его осмотрел врач и назначил лечение?
Через неделю после этой сцены состоялся летний
— Что ты будешь делать с этим листком? — наконец спросил Роберт.
— Не знаю. Но что точно, так это что я для начала заставлю его заплатить все, что он мне должен. У него долга больше чем на пятьсот долларов!
Гарри, казалось, чувствовал себя не в своей тарелке; он выпил в баре для храбрости и направился в сторону туалета.
— Гляди, в сортир идет, — сказала Тамара. — Гляди, Боббо, гляди! Знаешь, что он сейчас будет делать?
— По-большому сходит?
— Да нет же, будет начищать свою палку, воображая себе эту девочку!
— Что-о?
— Умолкни, Боббо, ты трещишь без умолку, не хочу больше тебя слушать. И сиди здесь, ясно?
— Куда ты?
— Сиди и не двигайся. И полюбуйся на мою работу.
Тамара поставила стакан на высокий столик и тайком прокралась в туалет, куда только что зашел Гарри Квеберт. Через несколько секунд она вышла оттуда и поспешно вернулась к мужу.
— Что ты там делала? — спросил Роберт.
— Помолчи, я тебе сказала! — рявкнула на него жена, вновь беря в руки стакан. — Помолчи, а то нас застукают!
Эми Пратт объявила начало ужина, и приглашенные начали медленно стекаться к столикам. В эту минуту из туалета вышел Гарри — перепуганный, потный — и смешался с толпой гостей.
— Смотри, удирает как заяц, — прошептала Тамара. — Ишь как испугался.
— Но что ты сделала-то? — опять спросил Роберт.
Тамара улыбнулась, незаметно вертя в руке тюбик губной помады, которым только что писала на зеркале в туалете. Она ответила только:
— Скажем так, оставила ему небольшое послание, он его долго будет помнить.
Сидя в углу зала в «Кларксе», я в изумлении слушал рассказ Роберта Куинна.
— Значит, надпись на зеркале — дело рук вашей жены?
— Да. Гарри Квеберт превратился у нее в навязчивую идею. Она только и говорила, что про этот листок, заявляла, что разделается с Гарри всерьез. Говорила, что скоро все газеты выйдут с заголовками: «Великий писатель — великий извращенец». В итоге она поговорила с шефом Праттом. Недели через две после бала. Все ему рассказала.
— Откуда вы знаете? — спросил я.
Он ответил не сразу:
— Знаю, потому что… мне Нола сказала.
Вторник, 5 августа 1975 года
Роберт вернулся с перчаточной фабрики в шесть часов вечера. Как обычно, поставил свой старенький «крайслер» на аллее, а потом, выключив мотор, поправил шляпу перед зеркальцем заднего вида и изобразил взгляд, как у актера Роберта Стэка по телевизору, когда его герой, Элиот Несс, собирается задать хорошую взбучку членам воровской шайки. Он часто медлил перед тем, как выйти из машины: возвращение домой его уже давно не вдохновляло. Иногда он делал крюк, чтобы оттянуть этот момент; иногда останавливался у торговца мороженым.
Когда он наконец выбрался из кабины, ему показалось, что из-за кустов его кто-то позвал. Он обернулся, с минуту оглядывался вокруг и наконец заметил Нолу, прятавшуюся в рододендронах.— Нола? — удивился Роберт. — Здравствуй, малыш, как дела?
Она прошептала:
— Мне надо с вами поговорить, мистер Куинн. Это очень важно.
— Так заходи, приготовлю тебе лимонаду похолоднее, — предложил он, все так же громко и отчетливо.
Она сделала ему знак говорить потише.
— Нет, нам нужно спокойное место. Можно мы сядем в вашу машину и немного проедемся? По дороге в Монберри есть ларек с хот-догами, там нас никто не потревожит.
Роберту эта просьба показалась очень странной, но он согласился. Посадил Нолу в машину, и они направились в Монберри. Проехав несколько миль, они остановились перед дощатым ларьком, где торговали снеками навынос. Роберт взял Ноле картошку фри и газировку, а себе хот-дог и безалкогольное пиво. Они уселись за одним из столиков, расставленных на траве.
— Ну, малыш? — спросил Роберт, поглощая свой хот-дог. — Что такого случилось важного, что ты даже не можешь зайти в дом выпить лимонаду?
— Мне нужна ваша помощь, мистер Куинн. Я знаю, вам это покажется странным, но… Сегодня в «Кларксе» произошла одна вещь, и вы единственный человек, который может мне помочь.
И Нола рассказала о сцене, при которой случайно присутствовала примерно два часа назад. Она зашла к миссис Куинн в «Кларкс» за деньгами — платой за субботние смены, отработанные до попытки самоубийства. Миссис Куинн сама велела ей зайти, когда ей удобно. Было ровно четыре часа дня, в ресторане находились лишь несколько молчаливых посетителей и Дженни, которая убирала посуду и сказала, что мать в своем кабинете, не сочтя нужным уточнить, что та не одна. «Кабинетом» называлось место, где Тамара Куинн держала бухгалтерскую отчетность, хранила в сейфе рецепты блюд дня, бранилась по телефону с опаздывавшими поставщиками или просто закрывалась под каким-нибудь предлогом, чтобы все оставили ее в покое. Это была тесная каморка, на вечно закрытой двери которой висела табличка «Вход воспрещен». Попасть туда можно было по коридору, расположенному за подсобным помещением и ведущему к служебному туалету.
Нола подошла к двери и уже собиралась постучать, как до нее донеслись голоса. В комнате у Тамары кто-то был. Голос был мужской. Она навострила уши и услышала обрывок разговора.
— Он же преступник, понимаете? — говорила Тамара. — Может быть, сексуальный маньяк! Вы должны что-то сделать.
— А вы уверены, что это написано Гарри Квебертом?
Нола узнала голос шефа Пратта.
— А то как же! — ответила Тамара. — Его собственной рукой. Гарри Квеберт имеет виды на малышку Келлерган и пишет про нее порнографические мерзости. Вы должны что-то предпринять.
— Ладно. Хорошо, что вы мне сказали. Но вы незаконно проникли к нему в дом и украли эту бумажку. На данный момент я ничего сделать не могу.
— Ничего не можете? Что ж теперь, дожидаться, пока этот придурок что-нибудь с ней сделает? Тогда вы раскачаетесь?
— Я ничего подобного не говорил, — уточнил шеф Пратт. — Я буду приглядывать за Квебертом. А пока храните этот листок в надежном месте. Я его взять не могу, у меня могут быть неприятности.
— Он у меня лежит в сейфе, — сказала Тамара. — К нему ни у кого нет доступа, он будет в целости и сохранности. Прошу вас, шеф, сделайте что-нибудь. Этот Квеберт — подонок и преступник! Преступник! Преступник!