Правда в глазах смотрящего

– Куда путь держите?

Дед помедлил пару секунд, после чего ответил:

– Местные мы. Из Михайловки. Туда путь и держим.

Усман махнул рукой в мою сторону и я вылез из кустов. Глаза мальчонки тревожно расширились, он понял, что ему грозило, решись он на побег.

– Подвезете?
– спросил Усман.

– А куда мы денемся?
– отозвался дед.
– Докуда вам?

– В аккурат до вашей Михайловки. Да ты не бойся, дед, мы не разбойники, это у нас только вид такой.

– Как же, не разбойники, - не поверил дед.
– Без крестов, да с пищалями, да с какими еще пищалями! Я таких вовек не видел.

– Почему же без крестов?
– удивился я.
– Вот, смотри, мы тоже крещеные.

Я вытащил нательный крест из-под камуфляжа и это произвело на аборигенов совершенно неожиданное действие. Все трое моментально ссыпались в замерзшую грязь и встали на колени.

– Не губите, ваши священства, - заголосил дед.
– Простите скудоумного, что не углядел вовремя и честь не оказал. Они не виноваты, - он махнул рукой назад, туда, где стояли на коленях остальные возницы, - лишь на мне едином вина ибо сказано...
– он задумался, - короче на мне одном вина, а младые си безвинны. Младые си, - повторил он со вкусом.

– Погоди, дед, - не понял я, - ты что это несешь? Как ты мог увидеть мой крест, если он под одеждой?

Дед состроил подчеркнуто идиотическое выражение лица и я понял, что все предыдущее было спектаклем, рассчитанном на... на что? Что мы с Усманом не будем гневаться на то, что не получили положенных почестей? А с чего нам гневаться?

– Какой сейчас год?
– спросил Усман.

– Засушливый, - с готовностью ответил дед, - только-только и собрали хлебушка, чтобы с голоду не сдохнуть да подати заплатить. С Божьей помощью, добавил он и состроил такое ангельское лицо, что стало сразу понятно, что хлеба в этом году собрали все-таки несколько больше.

– Какой год от рождества христова?
– уточнил Усман.

– Как какой?
– не понял дед.

– Сколько лет прошло с тех пор?

– Ой, много! Так много, что и не упомнить! Страсть как много!

– Ты грамотный?

– Никак нет, ваше священство! Закон блюдем свято. И никто из моих ни-ни, ни в коем разе, спаси господи.

– Кто сейчас правит страной?

– Анператор.

– Как зовут?

– Его анператорское величество Николай Александрович Вторый.

Усман повернулся ко мне и растерянно произнес:

– Ничего не понимаю. Если правит Николай Второй, здесь должна быть железная дорога.

Он снова повернулся к деду:

– Где железная дорога?

– Не могу знать, ваше священство. Окромя вот этой вот дороги, других не ведаем.

– Понятно... А скажи-ка мне, дед, вот что. Кто в вашей деревне помещик?

– Его сиятельство боярин Евпраксин, Аристарх Львович.

– Параллельный мир, - сказал я.

– Что?
– не понял Усман.

– Это не прошлое, это параллельный мир. У нас во времена Николая Второго крепостного права уже не было.

– Значит это прошлое параллельного мира. Или это не тот Николай Второй. Ладно, поехали в эту Михайловку, здесь от них все равно больше ничего не добьешься. И вот еще что, - он обернулся к аборигенам.
– Смотрите сюда.

Усман лениво размахнулся расслабленной рукой и резко ударил по краю телеги. Кусок горбыля шириной с пол-ладони и толщиной в палец с хрустом разломился.

– Если кто-то дернется, - сказал Усман, - и я подумаю, что этот кто-то хочет завладеть нашим оружием, с ним будет так же. Понятно?

Аборигены дружно закивали, мы погрузились на подводы и двинулись в путь. Дебилоподобный мужик пересел на первую телегу, мальчишка - на вторую, а третью оккупировали мы втроем с Усманом и дедом.

7.

Деда звали Тимофеем, мужика - Устином, а мальчишку - Федором. Устин был сыном деда, а Федор, соответственно, внуком. Я отметил, что первые буквы имен следуют в алфавитном порядке и сказал это деду, но тот то ли не знал, что такое алфавит, то ли смертельно боялся обнаружить свое знание. Кажется, в этом мире крестьянам запрещают учиться грамоте. Почему?

Дед Тимофей ответил на этот вопрос обстоятельно и со знанием дела.

– А зачем хрестьянину буквы знать?
– спросил он и сам себе ответил. Незачем. Одна беда от этой грамоты простому человеку. Ничего хорошего для простого человека в буквицах этих нет и быть не могет.

– А как же библию читать?
– спросил я.

Дед так перепугался, что, казалось, стал вдвое меньше.

– Да что вы говорите, ваше священство!
– забормотал он.
– Нешто мы совсем темные? Мы же знаем, что библию читать токмо вашим священствам дозволено, а нам, темным, запрещено наистрожайшим образом.

– А с чего ты взял, что мы священники?
– подал голос Усман.

– Как это с чего? Вон у товарища твоего крест на груди. Нешто не ясно?

– Разве обычные люди не носят кресты?
– удивился я.

– Да как можно!
– дед зашелся от негодования.
– Святотатство и богохульство!

– А как у вас к мусульманам относятся?
– спросил Усман.

– К бусурманам? Да никак. Люди как люди, только вера у них другая.

– Поганая?
– уточнил Усман.

– Ну да, поганая, языческая, то есть.

– Как же это языческая? Языческая вера - это когда богов много, а у мусульман бог един.

– Не знаю я, - вывернулся дед, - я человек темный, святым делам необученный. Слыхал я, что бусурманская вера поганая, а правда то или нет, мне неведомо. Может, и неправда. А ежели хотите порасспросить кого, так вам в Троицк надо, это по московской дороге два дня пути и один день в сторону, на запад. Там монастырь стоит, там вам монахи на все вопросы и ответят, - дед загадочно хихикнул.

– А сколько народу в Москве живет?
– спросил я, сам не знаю зачем.

– Тьма-тьмущая, - лаконично ответил Тимофей.

– А точнее не знаешь?

– А кто ж его знает точнее? Много там народу, больше, чем в Серпухове, в Подольске и в Троицке, вместе взятых, вона как много!

– А что у тебя в мешках, что на первой телеге?
– спросил Усман.

Дед Тимофей замолчал, будто прикусил язык. Потом он нехотя произнес:

– Значит, разбойники.

– Да не разбойники мы никакие!
– возразил Усман.
– Просто интересно, что, спросить нельзя?