Праведники

— Вы не еврей?

— И никогда им не был. Я рассказывал Шимону, спросите у него. Я не еврей и не исповедую иудаизм. Поймите наконец, что я всего лишь репортер, газетчик! Это преступление?

— М-м… Вам удалось застать меня врасплох, мистер Митчелл. Честно признаюсь, такого поворота я не ожидал…

Рыжебородый куда-то исчез. Теперь Уилла удерживал на скамейке только смуглый израильтянин. Уилл вспомнил, что всего пару недель назад пролистывал в еженедельном обозрении «Нью-Йорк таймс» большую статью об израильской армии. И ему тогда бросилось в глаза, что у них действует всеобщая воинская повинность. Всех молодых людей — будь то юноши или девушки — по достижении возраста восемнадцати лет в обязательном порядке призывают в армию сроком на тридцать шесть месяцев… От звонка до звонка. Этот парень был молод, но скорее всего свои три года срочной службы уже отбарабанил. Он был опасен. Жесток и опасен. В противном случае ребе не доверил бы ему роль стражника.

В той же статье Уилл прочитал, что некоторым совершеннолетним гражданам Израиля в порядке исключения разрешалось не служить в армии, а посвятить себя изучению Торы. Что-то подсказывало Уиллу, что этот парень не подавал такого прошения…

— Мистер Митчелл… Или, может быть, вы позволите мне называть вас просто Томом?.. Я вижу, особого прогресса в нашей беседе не намечается. Это весьма печалит меня.

Вновь этот саркастический тон… Обычные вежливые слова — и одновременно стойкое ощущение надвигающейся опасности.

— Боюсь, нам лучше перейти в другое место.

Очевидно, он подал знак смуглому, потому что тот рывком поднял Уилла на ноги и проворно завязал ему глаза черным шарфом. Не так, как в детских жмурках, когда сквозь ткань все прекрасно видишь. Или по крайней мере видишь в щель собственные ноги… На глаза Уилла опустилась беспросыпная тьма. Он перестал ориентироваться в пространстве и был почти благодарен израильтянину, когда тот крепко взял его под локоть и куда-то потащил.

Уиллу снова стало страшно, но он приказал себе сохранить спокойствие. С каждым шагом он все больше удалялся от того места, откуда еще можно было удрать. Теперь он не знал, где находится, и понятия не имел, куда бежать. Стиснув зубы, он стал считать шаги. Каждый раз, когда ему приходилось отрывать ногу от пола, его бросало в пот, так как он не знал, куда она опустится — на твердую землю или в черную пустоту… Может, его ведут к краю глухого колодца.

Они прошли по какому-то узкому коридору, прочь от синагоги. Здесь было совсем тихо. Уилл опирался на руку израильтянина всей своей тяжестью, чувствуя себя Стиви Уандером [18] . Вот ведь странно… Этот парень его враг, он его фактически похитил и тащит неизвестно куда, а Уилл воспринимал его сейчас как поводыря, который помогает ему, немощному, перейти через дорогу.

В лицо ударил холодный ветер. Значит, они оказались на улице. Впрочем, вскоре впереди скрипнула дверь, и стало заметно теплее. Они находились в просторном помещении, в котором каждый шаг отдавался негромким гулким эхом.

18

Стиви Уандер — известный американский певец, слепой от рождения.

— Вам не очень понравится то, что сейчас произойдет, мистер Митчелл. Но у меня нет выбора. Я хочу на вас посмотреть.

В ту минуту Уилл окончательно понял, что это «недоразумение» не только не разрешится в ближайшее время, но может закончиться для него более чем печально. Страх, который он испытывал в последние десять — пятнадцать минут, был просто детским испугом сравнении с ужасом, который охватил его сейчас. Сидя в том подобии школьного класса, он в какой-то момент почти поверил, что перед ним сейчас извинятся и отпустят на все четыре стороны. Или по крайней мере он сможет увидеть лицо своего дознавателя и объяснить ему, что его не в чем подозревать.

Теперь же он окончательно уверился в том, что именно эти люди похитили его жену. А кроме того, у него не осталось надежды, что его отпустят. Скорее наоборот. Будут мучить и в конце концов убьют. Возможно, даже ритуально и с особой жестокостью. Кто знает, может быть, с Бет они уже так поступили и ее давно нет в живых. При этой мысли Уилл едва не заплакал…

— Нет! — крикнул он истерично, но было уже поздно.

Кто-то заломил ему руки за спину, а кто-то еще стал ловко расстегивать на нем штаны… Откуда взялся этот второй помощник? Вернулся рыжебородый? Но когда? И почему Уилл не слышал его шагов?

Тем временем неизвестный резко дернул его штаны вместе с трусами вниз.

— Довольно, — услышал Уилл голос ребе. — Он не солгал, он не еврей.

Ребе, очевидно, стоял сейчас прямо перед ним и рассматривал его пенис, не знавший обряда обрезания.

— Он не еврей, — повторил ребе и скомандовал своим помощникам: — Оденьте его. Хорошие новости для вас, мистер Митчелл. Теперь я верю, что вы не федеральный агент и не переодетый полицейский. Признаться, то, как вы вели себя в Краун-Хайтсе, навело меня на такую мысль. Но я хорошо знаю господ из силовых ведомств. Посылая своего агента в нашу общину, они, во-первых, снабдили бы его специальной аппаратурой, укрытой под одеждой, а во-вторых, позаботились бы о том, чтобы этот агент был этническим евреем. И решили бы, что поступают очень хитро. Наверняка там служит какой-нибудь агент Голдберг, считающий себя «специалистом по хасидам». Федеральные власти уверены, что только такой подход может принести успех. К исламским террористам они подсылают арабов, к хасидам — евреев. Но вы не еврей, а это значит, что вы не работаете на федералов.

На Уилла вновь натянули штаны и застегнули ремень. Действительно хорошая новость — он не федеральный агент и не переодетый полицейский. Это его заметно приободрило. Сердце стало биться ровнее, пульс вернулся к норме, побелевшие было от напряжения губы сами собой разжались, а ощущение только что пережитого унижения притупилось.

— Я вижу, вы испытали облегчение, мистер Митчелл. Я рад этому. Но, боюсь, ваши приключения еще не закончились. Скажу больше — они только начинаются. Вы не работаете на федералов, это факт. Но это значит, что вы работаете на других. На тех, кто гораздо хуже федералов. И вот это, мистер Митчелл, очень плохая новость для всех нас.

ГЛАВА 17

Пятница, 21:22, Краун-Хайтс, Бруклин

Раздумывать над последними словами ребе ему никто не позволил. Кто-то резко ударил его сзади по ногам, и Уилл рухнул на колени. Руки, заведенные за спину, задрали вверх, и Уилл стал валиться лицом вперед…

Через секунду его голова ушла в воду по самую макушку. Вода была ледяная. Она мгновенно сжала холодом черепную коробку будто клещами. Уилл не успел вовремя закрыть рот и едва не захлебнулся. Вдобавок вода залилась в ноздри. Он отчаянно забился и замычал, но все было бесполезно. Ему не удалось приподнять голову над водой даже на сантиметр. Молодой израильтянин — или кто там был на его месте — держал его мертвой хваткой.

Уилл не знал, сколько времени его продержали под водой. Видимо, секунд пятнадцать — двадцать. Но этого хватило. Когда он вновь смог вдохнуть воздух, Уилла чуть не вырвало. Проглотив спазм, он уже раскрыл рот, чтобы что-то крикнуть, но в следующее мгновение вновь ушел под воду.

На сей раз он инстинктивно задержал дыхание, но с температурой воды ничего поделать не мог. Даже в снежном сугробе, наверно, и то теплее. Голова мучительно ныла. Казалось, что ее зажали в тиски, которые медленно сжимают.

Господи! Что это? Бассейн? Холодильник? Ручей? Туалет? Уилл был благодарен тугой черной повязке на глазах. Он не сомневался в эти мгновения, что, если бы не она, его глаза давно бы вылезли из орбит.

— А теперь, Том, — услышал он сильно приглушенный и искаженный толщей воды голос, — может быть, мы наконец поговорим откровенно?

Его вновь выдернули на воздух. На сей раз Уилл не смог сдержать позыв к тошноте, и его вывернуло так, что закололо в боку. Его всего трясло, зубы стучали…