Правила отбора
Шрифт:
— Теперь Спортлото.
Сказал и вопросительно посмотрел на старшего группы.
— Свояк угадал шесть номеров. Узнать их заранее он не мог. Я проверял, — доложил тот.
— Тем не менее, он был абсолютно уверен, что угадает. Так?
— Так. Хотя и пытался изобразить, что удивлён результатом.
— Хорошо. Идём дальше. Девушки Свояка.
Взгляд на Смирнова.
— Пустышки… эээ… в смысле,
— Что-то ты слишком уверенно о них говоришь, — усмехнулся Пётр Сергеевич.
— Я их обеих проверил. Там всё достаточно близко.
— Близко проверил обеих? — заинтересовался генерал-лейтенант.
— Да нет, я… я вовсе не это имел в виду… — смутился старлей.
— А что?
— Живут они недалеко друг от друга, — взял себя в руки Смирнов. — Свояк с ними порвал. Это факт. И продолжения ни там, ни там не предвидится. Думаю, дальше следить за девушками бессмысленно.
— Я тоже не вижу смысла разрабатывать это направление, — поддержал подчинённого Ходырев.
— А какое тогда, по-вашему, разрабатывать? — не выдержал генерал. — Возможную связь Свояка с потусторонним миром? К попу обратиться, чтобы тот его крестным знамением осенил? Или, к примеру, облучить Свояка какими-нибудь Х-лучами, а то ведь, кто знает, может быть, он — инопланетянин в скафандре? Мы до сих пор не можем выяснить элементарное. Кто он вообще такой? Откуда он взялся на нашу голову?
— А, может быть, просто… — неуверенно начал Смирнов.
— Что просто?!
— Ну… просто спросить его. В лоб.
Пётр Сергеевич посмотрел на старлея так, словно впервые увидел.
— В лоб, говоришь? — пробормотал он через десяток секунд. — Хм. А ведь и вправду… простые решения — иногда и самые эффективные.
Он снова поднялся. Снова прошёлся по кабинету. Опять остановился возле окна.
— Когда у вас ближайший бильярд?
— Второго, во вторник.
— Во вторник, — задумчиво проговорил генерал, глядя на усыпанный опавшими листьями двор. — Ну что ж, придётся приехать. Спрашивать буду сам…
Воскресенье. 31 октября 1982 г.
Разрыв с Леной прошёл для меня почти безболезненно. Странно, конечно, учитывая то, как я к этому событию готовился, как накручивал себя перед встречей, как думал, что ей сказать, а что нельзя говорить ни при каких обстоятельствах.
Всё получилось просто и без затей.
Нет, так нет, встретились — разошлись, никто никому ничего не должен.
И с Жанной почти то же самое.
Свобода, блин… Кадри теперь любую девицу, уходи в загул «с отягчающими», никто и слова не скажет. Делай что хочешь, отчитываться не перед кем. Даже перед самим собой.
А вообще, может, оно и к лучшему. Недаром ведь говорят: все беды — от баб…
Три дня подряд занимался только
учёбой. Предметов на первом курсе полно, и все важные. А времени, наоборот, мало. Когда прижмёт, за книжками приходится до середины ночи сидеть, а то и всю ночь, чтобы потом зевать на утренних лекциях до хруста в ушах, рискуя собственной челюстью и борясь с диким желанием плюнуть на всё, вернуться в общагу и вырубиться минут на шестьсот..Даже товарищи офицеры отметили моё «полуразобранное» состояние. В пятницу вечером. Сначала в бильярдной, где я умудрился слить несколько практически выигранных партий, а затем в зале единоборств, когда меня гоняли по всему рингу и лупили как грушу, а я даже не уворачивался. В итоге спарринг закончился раньше обычного, а меня отправили отсыпаться. Нечего, мол, вялым на тренировки ходить. В тонусе надо себя держать, а не в раздрае — это и для своего организма полезно, и другим настроение поднимает.
Совет довольно разумный. Правда, последовал я ему только на следующий день, в очередной раз прободрствовав до утра и завалившись спать, лишь когда дорешал задания по общей физике и матлогике. Сдавать их требовалось в понедельник, поэтому и спешил. Хрен знает, что произойдёт в выходные, и, кроме того, не хотелось терять драгоценное время на ненужную суету и лихорадочные попытки сделать всё «в последнюю ночь».
Дрых я до самого вечера. Проснулся без четверти семь.
И первое, что услышал:
— На дискотеку пойдёшь?
Протёр глаза. Потянулся. Свесил с кровати ноги. Нащупал обувку.
Олег Панакиви уже завязывал шнурки на кроссовках.
— Да ну. Не хочется что-то.
Громко зевнув, я двинул туда, куда отправляются по утрам все проснувшиеся.
— Ну, как знаешь, — сосед не стал меня уговаривать. Ждать тоже.
Когда я вернулся, в комнате его уже не было.
Ну и ладно. Куда-то идти мне и впрямь не хотелось. Даже в столовую. Тем более что в холодильнике обнаружилась банка консервов, которую я сразу и оприходовал. «Завтрак туриста» и в качестве ужина вполне подходил. Пусть это и не рябчики с ананасами, но ведь и я — не буржуй. Старых буржуев в нашей стране давно вывели, а время новых ещё не пришло. Вот лет через пять, когда выйдут законы: сперва «О госпредприятии…», а потом «О кооперации…», тогда — да, тогда они развернутся вовсю…
Я плюхнулся на кровать.
Мысль была свежая.
Её следовало обдумать.
Действительно. Есть ли у меня шансы хоть что-нибудь изменить в лучшую сторону? Первые дни, когда только-только попал сюда, в это время и в эту жизнь, я даже думать не смел, что будет иначе. Что может быть проще, чем вспомнить все сделанные когда-то ошибки, рассказать о них власть предержащим, и они, вооружённые новым знанием, проложат правильный курс к светлому будущему? А тех, про кого точно известно, что они будут этому курсу мешать, можно попросту устранить. Превентивно. Как те паровозы, которые надо давить, пока они чайники…
К счастью ли, к сожалению, но практика показала, что я и вправду могу кое-что изменить. Свою жизнь я, по крайней мере, уже разрушил. До основания. Даже не знаю, стоит ли теперь возвращаться? Может быть, лучше остаться здесь навсегда? Безнадёжно пытаясь исправить одни ошибки и совершая другие, такие же глупые и такие же непоправимые…
Ещё вопрос: что считать «в лучшую сторону», а что «в худшую»?
Куда повернёт история, если у меня и впрямь всё получится?
Хочу ли я, чтобы и в самом деле «на всей земле победил коммунизм», или это не более чем «мечтания юности»? Может быть, мне роднее и ближе звон церковных колоколов, свобода предпринимательства, Санкт-Петербург вместо Ленинграда и туристические поездки по всему миру?