Правильный попаданец

Тело только что привезли с отпевания, которое происходило в церкви, на кладбище. Место выбрали рядом с мамой… Когда той не стало, папа сделал для Даши всё, что было в его силах и даже больше. Он стал ей настоящим другом, она доверяла ему свои маленькие секреты и большие взрослые тайны.

В их классе были девчонки, которым доставалось от родителей. Папа никогда не трогал её даже пальцем. А если Даша в чём-то провинилась, умел так поговорить с ней, что сразу становилось ясно: больше так поступать она не будет.

Она склонилась над телом отца. Тот лежал умиротворённый и очень спокойный. Словно не умер, а ненадолго заснул и вот-вот проснётся.

Она коснулась губами его морщинистого лба и разрыдалась.

Папа, папка! Неужели мы больше никогда не увидимся? Неужели, сейчас закроют гроб, опустят в свежевырытую глубокую могилу и всё… Ты уйдёшь навсегда…

– Жора, ты чего тут разлёгся?

Голос Миши вырвал меня из сна, в котором я вдруг явственно представил то, что происходит в прошлой моей жизни.

Внутри меня всё просто переворачивалось, я был готов отдать всё, чтобы оказаться сейчас рядом с дочерью, успокоить её, обнять, сказать, что всё будет хорошо, что за мной она как была, так и всегда будет как за каменной стеной.

Но это был сон, всего-навсего сон…

Когда-то я обещал жене, что умру раньше её и… обманул. После смерти любимой Даша была моей единственной отрадой в жизни.

Как мне утешить её? Как облегчить душевные муки?

С глазами полными слёз я поднялся с импровизированной лежанки из стульев.

Мишка внимательно оглядел меня и спросил с неподдельным участием:

– Жора, что-то произошло?

– Ничего, - я сделал над собой неимоверное усилие, чтобы голос не дрогнул.

Мой отец когда-то говорил, что настоящие мужики не плачут. Собственно, я никогда и не видел его плачущим. Расстроенным – да.

Не надо слёз, опер, не надо слёз! Всё равно они делу не помогут.

– Ну-ну, - недоверчиво протянул Мишка. – Так что здесь ночевал? Полундра ведь заступал… Я его только что видел.

Полундра? А это, наверное, матрос, который поделился шинелью. Надо бы вернуть её, кстати, пока не забыл.

– Всё очень прозаично, Миша. У меня, как ты знаешь, провалы памяти, и я понятия не имею, где живу, - пояснил я причину, по которой всю ночь промучился на стульях.

– Етишкина жизнь! – воскликнул он. – Точно! Как я не догадался! Тогда заешь что – днём я тебя отведу, покажу, куда тебя на постой определили.

– Спасибо заранее, Миша, - поблагодарил я и провёл ладонью по щетинистому подбородку. – Заодно хоть побреюсь.

Дашка приучила меня бриться каждый день. Уж больно любила она прижиматься лицом к моим щекам и была недовольна, когда те «кололись». А привычка, как известно, вторая натура. Никуда не денешься.

– Да, брат, побриться тебе точно не помешает. И в баньку сходить… А то пропах, понимаешь, медицинскими запахами, - подмигнул приятель. – Барышни за версту обходить будут.

– Не до барышень пока, - сказал я.

– А вот здесь ты не прав… Пользуйся случаем, пока не охомутали, - засмеялся Мишка.

В прошлом я любил только четырёх женщин: бабушку, маму, жену и Дашку. Смогу ли полюбить пятую?

Я успел уже рассмотреть себя в зеркале. Этот Георгий походил на меня: мы были примерного одного роста, разве что весил он поменьше, но это меня, когда сороковник стукнул, слегка разнесло. Как смеялись мои ровесники: в таком возрасте несолидно носить костюмы меньше пятьдесят четвёртого размера. Правда, у меня был пятьдесят второй.

Что касается лица… ничего особенного. Не тот случай, когда для того, чтобы понравиться женщинам, достаточно одной внешности. Девки штабелями к ногам точно падать не будут. Да и не нужно оно мне. Я относился к категории однолюбов и любил добиваться всего сам.

Для мужика самое главное – это мозги. Всё остальное лишь приложение.

Ещё порадовала приличная шевелюра на голове. Тот я к тридцати уже порядком облысел, приходилось коротко стричься. Жена говорила, что это делает меня брутальней. Может и прикалывалась… Она вообще у меня любила пошутить.

Ну вот… вспомнил любимую, дочку и снова стало хреново на душе. Будто кошки изнутри расцарапали.

Не хватало ещё расклеиться, блин.

Чтобы вновь собраться, сменил тему:

– Смушка сказал, что вы Левашова ловить поехали. Получилось?

Настроение Мишки резко переменилось. Он погрустнел.

– Ушёл, зараза! За час до нашего прибытия с места снялся и в леса увёл. А они у нас знаешь какие – можно сто лет прочёсывать и всё без толку.

– Миша, ты меня прости… Сам знаешь, что со мной приключилось, но кто он вообще этот Левашов – из «бывших»? – заинтересовался я.

– Если б из бывших, - печально ответил тот. – Из бывших наших он…

– Как это? – не понял я.

– Да так. Воевал с германцем, крест георгиевский за храбрость получил, с самого начала гражданской – в Красной армии, на хорошем счету. В партию вступил. Когда потребовалось – в ЧК перешёл.

– А потом?

– Потом… Как оказалось, с гнильцой был Левашов, просто сразу этого не заметили. Начал грабить и убивать. Когда его разоблачили, сбежал из-под ареста, вместе с родственничками организовал банду. Дальше пошло-поехало… Провернул несколько успешных для себя ограблений, стал считаться фартовым. К нему и потянулись. Говорили, что в банде человек тридцать, но, думаю, гораздо больше.

– Больше, - кивнул я. – Тебе Полундра ещё не рассказал, что вчера было?

– Нет, - насторожился Михаил. – А что – что-то серьёзно?

– Серьёзное, - кивнул я и принялся рассказывать.

После того, как я поведал о том, как Трубка и его кореша практически выкрали у нас Коваля, и как потом выяснилось на допросе – всё это делалось по указанию Левашова, Михаил присвистнул.

– Однако! Стоило нам уехать, а у вас тут такое…

Он с уважением посмотрел на меня:

– А ты молодец, Жорка! Как был человеком, так им и остался.

– Брось, - сказал я. – Любой на моём месте бы так поступил.

– А вот не скажи, - заметил он. – И у нас всякой швали хватает. Не всех, как Левашова, вычистили. Но рано или поздно вычистим, помяни моё слово.