Правитель Аляски

Анну Петровну привезли. В группе сопровождавших выделялся пожилой вождь, одетый во всё европейское — куртка, панталоны, пуховая шляпа, — что, без сомнения, говорило о его богатстве и знатности.

Чтобы Булыгин не нервничал и не сорвал обмен, Тараканов посоветовал ему остаться в лагере, обещав предпринять всё возможное, чтобы выручить Анну Петровну.

И вот туземцы вывели на берег госпожу Булыгину. Она немного осунулась лицом, под глазами появились тени, на Тараканова и его спутников посмотрела слишком уж спокойно, не выразив при виде соотечественников ни малейшей радости. Поздоровавшись, сказала:

— Напрасно, Тимофей Осипович, захватили вы сестру местного вождя. Он, как и брат его, мой нынешний хозяин, человек добрый. Обращаются со мной хорошо. Ежели вы добра мне желаете, отпустите её.

— Просто так никак отпустить её не можно, — объяснил Тараканов. — Потому и взяли туземку, что хотим на тебя, Анна Петровна, обменять и других пленных выручить.

И тогда Анна Петровна сказала то, чего никто из промышленных услышать не ожидал:

— Поздно вы ещё раз освобождать меня задумали. Когда-то четыре ружья за меня пожалели, а теперь и сама я возвращаться к вам не хочу. Живу я с этими людьми в согласии, не голодаю, не мёрзну, и новый муж мой любит меня и заботится обо мне. Брат же его, который привёз меня сюда, человек здесь всем известный и уважаемый, и ежели вы добровольно отдадитесь в его руки, обещает непременно освободить вас, как только подойдут к побережью европейские корабли. Со мной осталась лишь алеутка Марья, а Филипп Котельников и Яков, алеут, проданы другим племенам. И поверь мне, Тимофей Осипович, коли говорю я, что человеку этому, — Анна Петровна указала на пожилого вождя, — имя его Ютрамаки, доверять можно, так оно и есть, никакой хитрости и вероломства от него не бойтесь. А ежели отвергнете их предложение, они вас в покое всё равно не оставят, потому что боятся вас и не хотят, чтобы вы жили рядом, лишая их рыбного промысла.

С горечью и стыдом, что всё так получилось и есть в том его вина, слушал Тимофей Тараканов Анну Петровну, а после попытался всё же вразумить:

— Опомнись, Анна Петровна, тебе ли, образованной россиянке, жить с диким? Любит же тебя Николай Исакович крепко и не сможет жить без тебя. Пошто же ты так его мучаешь?

— Мне, Тимофей Осипович, сказать тебе более нечего, — осталась непоколебленной в своём решении Анна Петровна. — Николаю передай, что обманулась я в нём. И над словами моими, что лучше добровольно вам отдаться на милость народа этого и тоена их Ютрамаки, сами крепко подумайте.

Видя твёрдость её и зная характер, Тараканов не стал продолжать уговоры, просил только дождаться, пока он не сообщит обо всём супругу.

— Возьми себя в руки, Николай Исакович, правду я тебе скажу горькую, но ты должен знать её, — так начал Тараканов в лагере разговор с Булыгиным.

Штурман не хотел сначала верить и в бешенстве затряс Тараканова, крича, что тот намеренно решил погубить его ложью. Но когда и другие промышленные подтвердили, что Тараканов говорит правду, Булыгин вдруг схватил ружьё и побежал к берегу, крича, что убьёт неверную на месте. Тараканов бросился за ним, пытаясь удержать. На полдороге Булыгин остановился, кинул ружьё в сторону, сам, плача, упал на землю.

Когда Тараканов привёл его в чувство, Булыгин сказал:

— Иди к ней один, вразуми, как только можешь, вернуться. Ежели будет упрямиться, скажи, что с другим ей всё равно не жить, я её пристрелю.

Штурман, видимо, недооценивал бывшую супругу.

Спокойно выслушала Анна Петровна слова Тараканова, что может грозить ей в случае отказа вернуться, и ответила:

— Передай, что угроз его я не боюсь. И его ещё более презираю за то, что грозится. По мне лучше скорая смерть, чем идти с вами неведомо куда, где могут захватить всех люди жестокие и беспощадные и умертвить в мучениях. С этими же людьми живу я без страха и с надеждой освобождения, когда подойдёт к их владениям наше или бостонское судно.

Булыгин, когда Тараканов передал ему окончательный ответ Анны Петровны, опять заплакал и стал биться на земле в припадке полного отчаяния.

Тараканов, чтоб не видеть сломленного духом штурмана, отошёл в сторону и, прислонясь к дереву, стал раздумывать над тем, что сказала бывшая жена Булыгина. Однажды он уже испытал плен у ситхинских колошей и угрозу мучительной смерти, если бы его не обменяли на заложников: свирепые колоши врагов не прощали. Но, если верить Анне Петровне, она попала в руки совсем других людей, добрых и человеколюбивых, обещающих в обмен на добровольную сдачу не чинить препятствий к освобождению, как только представится к тому случай. Почему же не поверить Анне Петровне? Она женщина прямая и честная и честных людей видит и понимает. Чем более думал над таким вариантом Тимофей Тараканов, тем более склонялся, что надо его принять. И не будет у него впоследствии душа болеть, что оставили они Анну Петровну без помощи на произвол судьбы.

Вернувшись в лагерь, Тараканов объявил товарищам, что верит Анне и решил добровольно отдать себя в руки диких. Другим советовать ничего не хочет, пусть каждый думает за себя.

Начались жаркие споры. Решение предводителя для многих оказалось неожиданным. Лишь четверо поддержали его: Булыгин, таивший, видимо, надежду вновь соединиться с Анной, промышленник Козьма Овчинников и два охотника-алеута, неоднократно плававшие с Таракановым и во всём доверявшие ему.

Остальные же заявили, что верить диким нельзя и в руки их добровольно не сдадутся. Попробуют выйти к морю и ждать там своих.

Утром Тараканов отправился к реке на переговоры и через Анну Петровну объявил вождю: мол, пятеро из его отряда решились отдаться в их руки с надеждой, что зла им не причинят и на первом же корабле позволят вернуться к своим. Ютрамаки с достоинством ответил, что так оно и будет, слово он не нарушит и о своём решении им жалеть не придётся.

Вернувшись в лагерь, Тараканов приказал выпустить заложников. Вместе с другими, поддержавшими его выбор, на прощание крепко обнял остающихся товарищей.

Каждый понимал, что будущее туманно и вполне может случиться так, что более они не повстречаются.

Побережье пролива Хуана де Фука,

май 1810 года

Прошло более года, прежде чем Тараканов и его товарищи получили возможность освобождения.

...Ясным майским днём с палубы американского брига «Лидия» были замечены на берегу дымки вигвамов. Внимательно разглядывая в подзорную трубу индейский лагерь, капитан брига Томас Браун увидел, что появление корабля вызвало большое оживление. Им призывно махали руками, приглашая подойти ближе, несколько человек уже тащили к воде каноэ.

— Отдать якоря! — скомандовал Браун.

Стоянка в этом проливе не входила в его первоначальные планы. Он собирался следовать дальше на север, к островам архипелага Александра, где, по словам бывавших там ранее бостонских торговцев, всегда можно выгодно выменять у туземцев отменные меха. Но если ему на разумных условиях предложат что-то стоящее и здесь, почему бы не попробовать произвести торг?

Вскоре к кораблю подошло каноэ, и, когда на палубу поднялись двое местных, Браун не смог сдержать удивления: рядом с пожилым индейцем стоял, радостно скаля зубы, рыжебородый европеец, одетый в тщательно заштопанную охотничью одежду.

Протянув капитану крепкую ладонь, он спросил по-английски:

— Американцы? — Получив утвердительный ответ, добавил, тщательно подбирая английские слова: — Мы долго ждали вас.

Поначалу Браун решил, что перед ним попавший в беду английский или американский матрос, но незнакомец, назвавший себя Таракановым, развеял его заблуждение: он русский. Их корабль разбился у этих берегов года полтора назад, и, кроме него, у туземцев живёт в пленниках ещё более десятка его соотечественников.