Право и политика: научные очерки

Эти и иные аналогичные предложения вписываются в правовой принцип формального равенства в меру их компенсационного характера, поскольку они направлены на то, чтобы поднять очевидно заниженный уровень пенсионного обеспечения. Правда, если подходить к данной проблеме с точки зрения теории цивилизма, то следует признать, что на каком-то этапе реализации подобных предложений может встать вопрос о праве на доходы от приватизации общенародного достояния применительно не только к пенсионерам, но и к иным гражданам страны.

Независимо от того, будет ли концепция цивилизма востребована российской социально-политической практикой, в контексте нашего анализа важно прежде всего то обстоятельство, что благодаря этой концепции отечественное обществоведение получает научно обоснованный критерий для оценки складывающейся социальной практики и научные ориентиры для ее совершенствования. Применительно к социальной политике государства это означает, что ее правовой характер в определяющей степени будет зависеть от того, в какой мере она сможет способствовать исправлению тех правовых деформаций, которые были допущены в процессе приватизации.

Для выработки отечественной доктрины социальных прав представляет несомненный интерес то обстоятельство, что в рамках западноевропейского дискурса по вопросам стратегии законодательной политики государства в социальной сфере высказываются идеи, созвучные концепции цивилизма. Так, в Германии широко обсуждаются предложения ряда экономистов о выплате каждому гражданину страны ежемесячной суммы в размере около 1,5 тыс. евро (за счет отмены иных социальных выплат и изменения налогообложения). По замыслу сторонников такого подхода, эти так называемые «цивильные деньги» или «деньги для всех» должны составить тот базовой доход, который обеспечит всем гражданам (независимо от их трудового вклада) материальные гарантии достойной жизни, избавит людей от страха перед будущим [87] . По сути дела, речь идет о наполнении формального правового принципа равных стартовых возможностей новым социальным содержанием, отвечающим реалиям постиндустриального общества, обеспечившего себе состояние изобилия материальных благ, и соответствующим этому состоянию новым представлениям о достоинстве человека, которое не должно быть унижено страхом перед нуждой. Движение западной общественно-политической мысли в сторону признания за каждым гражданином права на базовый доход, не зависящий от его трудовых усилий, демонстрирует всемирно-исторический потенциал концепции цивилизма, открывающей перспективы общественного развития после капитализма, который вовсе не является «концом Истории».

87

Gotz Werner. Das manische Schauen macht uns alle Krank // Stern. 2006. Vom. 17. S. 177–181.

Права человека в условиях глобализации [88]

Глобализация – это сложное явление, охватывающее самые разные аспекты современной социальной жизни (юридический, экономический, политический, культурологический и т. д.). В этом взаимосвязанном комплексе различных направлений глобализационных процессов особое место занимает юридическая глобализация, под которой понимается универсализация и унификация права в рамках национальных правовых систем и в международном масштабе [89] . Дело в том, что именно от степени юридической глобализации в существенной мере зависит, по какому сценарию пойдет развитие экономических, политических и иных направлений глобализационного процесса: по силовому, авторитарноолигархическому, обеспечивающему односторонние преимущества для наиболее развитых государств, или по правовому, демократическому, нацеленному на поиск баланса интересов различных стран, регионов, этносов, наций и т. д. Очевидно, что Россия как далеко не самый сильный игрок на этом поле кровно заинтересована в развитии юридической глобализации, которая позволила бы ей на договорной основе (с соблюдением принципа формального равенства сторон договора) отстаивать свои интересы в диалоге с более сильными партнерами по внутриглобальным отношениям. Однако вопреки этому в последние годы в нашей стране подвергается все более массированным нападкам лежащий в основе юридической глобализации принцип универсальности прав человека. На этом моменте я и хотела бы остановиться подробнее.

88

Выступление на первых философско-правовых чтениях памяти академика В.С. Нерсесянца // Право и политика. 2006. № 12.

89

Процессы универсализации права и государства в глобализирующемся мире // Государство и право. 2005. № 5. С. 40.

То обстоятельство, что период переживаемого нашей страной коренного реформирования совпал по времени с усилением тенденций к глобализации, вряд ли можно считать случайным. Судя по всему, эти реформы в значительной мере и были обусловлены процессами глобализации, сломавшими железный занавес и втянувшими Россию в общемировой поток универсализации политико-правовых отношений. Важной вехой на пути встраивания России в общецивилизационный процесс демократического правового развития стало принятие Конституции 1993 г., закрепившей принцип приоритета прав человека и приоритетный характер общепризнанных принципов и норм международного права в системе российского законодательства, а также обозначившей переход от системы советов к парламентаризму и разделению властей. Первое десятилетие после принятия Конституции развитие страны в целом (при всей неизбежной непоследовательности) шло в очерченном конституционно-правовом русле. Однако в последние годы в политико-правовой практике происходит все более заметное отклонение от направления, заданного конституционными либерально-правовыми ориентирами, в сторону усиления авторитарного начала.

В качестве идеологического сопровождения этих процессов сейчас активно реанимируются и обновляются разные концепции особого пути России, не вписывающегося в вектор либерально-правового развития западной цивилизации. Внутренняя мотивация сторонников такого подхода самая различная – от конъюнктурного желания оправдать усиление авторитарных тенденций внутри страны до искренней озабоченности тем обстоятельством, что стихийное развитие процессов глобализации чревато опасностью одностороннего пересмотра сложившегося миропорядка в пользу отдельных наиболее развитых стран [90] .

90

Разделяя эту озабоченность, хотела бы, тем не менее, отметить, что в сложившейся ситуации высказывать ее надо очень осторожно и взвешенно, четко различая критику антиправовых тенденций в развитии процессов глобализации, свои сомнения в готовности отдельных стран и целых регионов к встраиванию в глобализационные процессы и опасения по поводу практики насаждения западных либерально-правовых ценностей в неподготовленную для этого почву от оспаривания самой идеи универсальности прав человека и отрицания значения юридической глобализации как гарантии против силовых сценариев мировой политики. Потому что эта критика, эти сомнения и опасения умело используются теми отечественными экспертами, чьей профессией стало оправдание авторитарных тенденций в развитии российских внутриполитических отношений.

При этом одни критики универсальности прав человека говорят, что демократия и права человека – это специфически западные феномены, и они подходят только для Запада, а странам, которые относятся к иным цивилизационным моделям, присущи иные системы нормативной регуляции. И в таком подходе есть своя научная логика и есть своя правда (т. е. они дают достаточно последовательную, хотя, полагаю, одностороннюю, ограниченную интерпретацию существующей реальности). Другие же утверждают, что бывает разное право и, соответственно, разная демократия, не утруждая себя пояснением, почему это «разное» они называют правом и демократией. Последний подход у нас более популярен, потому что говорить, будто право и демократия не годятся для России или (что то же самое) Россия не годится для права и демократии, – это брать на себя слишком большую нагрузку. Гораздо легче ссылаться на самобытность нашего права и демократии.

Что касается отечественной демократии, то ее самобытность подчеркивают, маркируя понятие демократии какими-то дополнительными эпитетами (управляемая или суверенная). Причем, и в том, и в другом случае оказывается, что главным признаком самобытности такой «демократии» является ее авторитарный характер. Популярная одно время концепция управляемой демократии, направленная на оправдание авторитарных особенностей отечественной политико-правовой системы, сошла на нет после того, как В. Путин публично от нее отмежевался. Это была конструкция, созданная главным образом для внутреннего потребления. В отличие от нее, идея суверенной демократии ориентирована прежде всего вовне, преследуя целую систему целей разного уровня. На поверхности лежит намерение продемонстрировать Западу свою озабоченность по поводу «навязывания» России западных (т. е. правовых, либерально-демократических) ценностей. За этим стоит легко проглядываемое желание под флагом защиты державной независимости оправдать отход от принципов правовой демократии. И еще глубже запрятаны опасения перед угрозой международно-правового давления, которое может последовать в том случае, если Запад решит, что объем нарушения в стране прав человека позволяет ему осуществить такое давление. А надо признать, что такая угроза вполне реальна, потому что в современном мире права человека – это уже некие не абстрактные положения естественно-правовой доктрины, а позитивированные в международно-правовых документах общепризнанные принципы и нормы международного права, снабженные эффективными средствами принуждения.

Когда же говорят об особенном, специфически российском праве, не укладывающемся в рамки западноевропейской доктрины прав человека, то эту российскую правовую самобытность обычно связывают с особым подходом к вопросу о соотношении прав человека с ценностями нравственного, религиозного, национального, идеологического и иного порядка. Западноевропейская правовая доктрина, как известно, базируется на признании приоритета прав человека перед другими социальными ценностями. Ведь именно право (т. е. права человека), а не нравственность, религия или идеология, является, согласно Всеобщей декларации прав человека и Пактам о правах, «основой свободы, справедливости и всеобщего мира».

Этот ключевой момент западноевропейской правовой доктрины, получивший закрепление в ст. 2 Конституции РФ, оспаривается сейчас и коммунистами (которые всегда исходили из принципа доминирования коллектива над личностью), и державниками (утверждающими приоритет государства над гражданином), и евразийцами (которые право народов ставят выше права человека), и представителями целого ряда иных идейнополитических течений. Недавно к ним присоединилась и Русская православная церковь, которая «от имени самобытной русской цивилизации» провозгласила на X Всемирном Русском Соборе, что «такие ценности, как вера, нравственность, святыни, Отечество» стоят не ниже прав человека». И даже некоторые юристы уже заговорили о том, что в рамках российской конституционной модели преодолевается западный индивидуализм и «утверждается, что коллективные интересы (общества, государства) не менее существенны, чем интересы отдельной личности» [91] .

91

Хабриееа Т.Я. Российская конституционная модель и развитие законодательства // Конституция и законодательство. По материалам международной научно-практической конференции (Москва. 29 октября 2004 г.). М., 2004. С. 9. Весьма показателен и тезис о том, что «Конституция Российской Федерации, проявляя уважение к многогранности личности, признает неисчерпаемость ее прав и свобод, характеризуя их как высшую ценность для человека». (Там же. С. 11). Между тем Конституция Российской Федерации, как следует из смысла ст. 2, признает человека, его права и свободы в качестве высшей ценности не для самого человека (что само собой разумеется), а для государства, подчеркивая, что «признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина – обязанность государства» (ст. 2) и что эти права «определяют смысл, содержание и применение законов, деятельность законодательной и исполнительной власти, местного самоуправления, обеспечиваются правосудием» (ст. 18).

По этому поводу можно сказать следующее. С позиций либертарной концепции правопонимания всякое отклонение от присущего только праву универсального принципа формального равенства в сторону иных нормативных регуляторов (нравственных, религиозных, идеологических и т. п.) неизбежно чревато произволом и насилием над личностью, какими бы высокими идеями и ценностями оно бы ни прикрывалось. Потому что свобода в человеческих взаимоотношениях, т. е. свобода человека в его взаимоотношениях с другими людьми, возможна только в пределах действия принципа формального равенства, в рамках которого один человек равен другому человеку, а следовательно, независим от него, а значит – свободен. За рамками этого принципа, где вступают в действие нравственные, религиозные или идеологические регуляторы, человек как субъект общественных отношений попадает в зависимость от степени нравственного совершенства, а также религиозной или идеологической терпимости своих партнеров по взаимоотношениям.