Право на пиво

Алкаш почесал затылок и, решившись, с силой хлопнул по моей раскрытой ладони.

— Годится! Пропадать так с музыкой!

Еще с какой музыкой! Знал бы ты, какие симфонии истерик, оперетты капризов и водевили мелких скандалов тебя ожидают. Ни один театр мира не может похвастаться таким репертуаром. И все репетиции, спектакли и закулисные интриги — для одного-единственного зрителя, для тебя, родной.

— Молоток, мужик! — я в порыве искреннего восхищения потряс его липкую руку. — Правильно решил, по-мужицки. Теперь стой тут и жди.

Я перебежал улицу и уселся на скамейку, теплую то ли от солнышка, то ли от толстой задницы первого номера. Собака, секунду поколебавшись, тоже сделала свой выбор и засеменила за мной. Хрен с ней, некогда гонять — осталось тридцать секунд.

Ну надо же — все как тогда! И эти ленивые облака, и подернутые зеленой дымкой деревья, и смешанный запах молодой травы и мокрой земли. По-прежнему раздолбаны трамвайные пути, скрипит на сквозняке старая дверь, смотрит в дырочку недремлющее око Екатерины Эдуардовны. Только на моем месте теперь смирно стоит незнакомый ханурик, а под ногами у него мраморная запятая — продолжение предложения. Черт, надо было хоть имя его спросить, что ли… А впрочем, какая уже разница, дело сделано. Я придирчиво осмотрел со стороны его сутулые плечи, обвисшие на тощем заду штаны и притулившуюся возле стоптанных ботинок авоську. Нет, на брата-близнеца он не тянет. Он — мой жертвенный козел, привязанный к языческому столбу городского фонаря. Злые духи, живущие в этом доме, примите мою жертву! Я откупаюсь его кровью от своего несчастья. Его плотью выторговываю восемь корявых лет минувшего будущего. Его телом вымениваю себя настоящего на самого себя же прошедшего, хотя прекрасно понимаю бессмысленность этого обмена. Ибо сейчас, в эту секунду все как тогда, восемь лет назад, все, кроме меня. Мне снова двадцать семь, но в эти, уже другие двадцать семь я пришел дрессированным психопатом, вздрагивающим при виде каждой особи женского пола и чуть что натягивающим на лицо широкую неискреннюю улыбку. И мне уже никогда не стать прежним. Тьфу, опять у меня патетическая диарея. Это на нервной почве. Ничего, сейчас отпустит — время вышло. Представление начинается!

Блеснуло на фасаде дома распахнувшееся окно, вступительным аккордом грохнула рама, на алкоголика посыпались конфетти сухого мусора. Он посмотрел вверх. Срежет по металлу — оркестр играет тушь! И с карниза шестого этажа на голову счастливчику тяжело сорвался громадный плоскомордый кот.

— Ой, бля! — взревел мужик, но с места не сдвинулся. То ли вследствие выпитого алкоголя, то ли и правда по счастью изголодался до предела. Он видел, как приближаются расширенные от ужаса кошачьи зрачки, отчаянным пропеллером вертится хвост, нацеливаются растопыренные когти. Мгновение, и кот обрушился на его лицо, сдирая скальп и разрывая мочки ушей. Ура! Вы выиграли, дорогой участник шоу! Кот проехался по голым плечам, распуская на полоски ветхую майку и дряблую кожу, на мгновение завис на истертых джинсах и сиганул за плевательницу. Мужик вопил, как и положено победителю, обхватив голову руками и выделывая ногами кренделя. Екатерина Эдуардовна в волнении отдернула занавеску. Аплодисменты игроку и приз в студию! Из подъезда выпорхнула прекрасная фея — блондинка в распахнувшемся от смятения чувств халатике и розовых мягких тапочках.

— Хэппи! Боже мой, Хэппи, ты жив?

Подхватила на руки одуревшего кота и прижала к заманчивой груди.

— Котик мой! — залепетала фея. — Счастье мое, ты цел? Боже! Боже, что ты пережил! — она подняла очаровательные глазки и воскликнула. — Вы спасли его! О, не надо скромничать! Я знаю, что вы спасли его! Вы отважный, самоотверженный человек, и я у вас в долгу.

Легкий полупоклон. Браво, милая! Брависсимо! На твою премьеру затесался безбилетный зритель и отбивает себе ладоши, подпрыгивая на месте от восторга!

— Пойдемте, я омою ваши раны. Ну, пойдемте же!

И она мягко, но настойчиво увлекла моего онемевшего окровавленного козла в сырую пещеру подъезда. Духи приняли мою жертву.

Я знаю, что будет дальше — йод, бинты и восхищение. Я знаю, что кореша больше не дождутся своего… э-э-э… Надо было все-таки спросить его имя. Потому что под личиной феи скрывается демон — пожиратель мужчин. Ласковый и нежный, он стреноживает любовью; опутав заботой, душит преданностью и понемногу, капля за каплей, высасывает кровь. Прости-прощай, моя Орландина! Рукав твоего платья буду целовать не я. Я свободен, как выскользнувший из влажной ладони воздушный шар, и никогда не вернусь обратно! Где-то там, в другой реальности на восемь лет вперед ты конечно же ищешь меня, вынюхивая мои следы на мокром тротуаре и расспрашивая обо мне вездесущих подвальных крыс. Ищи, любимая, ищи. Ищи-свищи.

А здесь я и сам приду. Через восемь лет благостный и пополневший, сяду с бутылочкой пива на новую помпезную скамейку и подожду своего должника, чтобы прочитать на его лице историю болезни, сожравшей на этот раз не меня. И, кто знает, может быть я разжалоблюсь и кину ему спасительную соломинку, задав всего один вопрос: «Сколько слоников на комоде Екатерины Эдуардовны?» Ведь их не семь, их сотни, верно? А впрочем, сказав «а», я скажу и следующую букву. Не буду мучить брата-мужика неразрешимыми загадками, поскольку и сам решение нашел совершенно случайно, поведя себя, как и положено дураку. В ярости сгреб слоников с полированной поверхности и шваркнул об пол. Первую горсть, вторую, третью. Пока случайно не наткнулся на своего. Одного из. Неотличимого от прочих. С хоботом-крючочком и прижатыми к гладким бокам ушами. Мое несбыточное счастье, схваченное старухой-процентщицей и туго упакованное в мраморный флакон.

Господи, как хорошо! Весна, солнышко, счастливый детский визг. Надо бежать отсюда подальше. Найти тихое, уютное место, такое же, как наша старая дача в Комарово, и зажить там в тишине и одиночестве. Ведь есть же на земле такие места, верно, собака? Не могут не быть. Вот хотя бы… я пробежал глазами по белым ребрам лавочек, по фасаду театра с муляжем альпиниста и уперся в зеленую рекламную вывеску уличного кафе… Вот хотя бы Оболонь. Славное название. Круглое и домашнее, как бабушкины блинчики. Древнее, как защитный амулет. Оболонь — сатана меня не тронь. А? Что скажешь, собака? Поехали? Купим два билета в один конец и пускай нас тут ищут. Ищут-свищут.

Андрей Максименко, Юлия Сандлер ЗАПИСКИ РЕРИХОВСКОГО КОЛЛЕДЖА

Между делом пей пиво — Ты Знаешь, Какое.

Ю. Сиромолот. «Тьянга Бьерле»

История первая. Рецепт О-Томори-дзен

— Ой, что-то мне нехорошо, — сказал студент Озипринш мне и фикусу и рухнул мимо койки.

Фикусу — хоть бы что, он дерево. А я живой человек. И когда пять минут пополуночи беспутный сосед вваливается, пугая ручных мышей и давя тщательно собранный за полсеместра костяк миелозаврус рекс, то такого соседа придушить мало.

«Нехорошо ему! Пить надо больше… ключевой водицы, да поменьше над собой экспериментировать. А то ведь третьего дня вздумал нюхать клей ради мультиков, раздобыл обойный, в порошке, все ноздри склеил, еле отчухали…»

И поднялся я, шепча про себя мантру безмятежности, и поддернул ночную сорочку, чтобы этот гусь ее не обделал случайно, и сложил пальцы в позиции усиления физических действий…

А оно не работает!

«Что такое, я же не приготовишка какой… сколько раз его поднимал, с деревьев стаскивал, один раз из дымохода вынул. Пальцы же сами знают, а ну — еще раз!»

Ничегошеньки. Нуллюс фигиус.

«Свет зажечь… да что ж такое, в самом деле! И света нет! Абендаббот!.. А у Самадхи Бра, что напротив — горит. И у Мишеля Папагаструса, и у Ньяньки. Может, кто провод откусил, есть у нас такие любители, у кого кровь голубая и меди не хватает… Ладно, пропадай мана!»

И тут только я соображать стал, когда вместо яркой сферы — огня замерцало надо мною бледненькое зелененькое облачко — это не света нет, это энергии не хватает… Кто-то всю вытянул на себя. «Да неужто Ози? Вряд ли, ведь он пьян, а от пьяных сила отлетает…»

Нагнулся поближе — что за притча? Не то что алкоголем — вообще ничем сосед мой не дышит, и лицом зелен, и с холодного указательного пальца на левой руке черная в потемках кровь — кап-кап-кап…

Правильный выход в таких случаях, конечно, один: дежурного мистика звать. Но это еще как выйдет — если мистик с понятием, то ректору не доложит, только епитимьей Ози отделается… А если преданный — то все, собирай вещи, и не одного Ози из колледжа попрут, но и меня, и даже соседей могут — за молчаливое пособничество. Бывали такие случаи.