Право на поединок
Шрифт:
Помимо прочего, искусство включало способность распознавать, что за собеседника подарила судьба, так что переспорить Волкодава Виона даже и не пыталась. Молодая женщина просто начала рассказывать о себе, о том, как несмышлёной девочкой осталась совсем одна. Со стороны могло показаться, будто обращалась она к пчёлам, забравшимся на ладонь, но, когда руки телохранителя успокоенно легли на колени, Виона этого не пропустила.
– В наших краях растут густые леса, – тихо говорила она. – И в самом сердце лесов есть озёра, окружённые чёрными деревьями в тяжёлых космах лишайников. Никакой ветер не может повалить чёрное дерево, а когда оно умирает от старости, оно тонет в воде, потому что плоть его тяжелее железа. У моего деда был чёрный меч. Дед побеждал им храбрых врагов, сражавшихся оружием из железа и меди. Он брал меня с собой на озёра. Деревья так высоки, что вода остаётся спокойной, даже когда над лесом бушует гроза и ливень треплет вершины. Поэтому там вырастают цветы, которых нет больше нигде. Мы называем их «упавшими звёздами». Они распускаются
Венн помолчал немного, потом проговорил уже не тем бесцветным голосом, что поначалу:
– Тебя бы там многое удивило.
– Расскажи о своей стране, – попросила Виона и склонила голову к плечику, внимательно глядя на венна. Топазы, вправленные в серебро, переливались у неё в волосах.
– Зимой у нас идёт снег, – сказал Волкодав. – А озёра и реки покрывает крепкий лёд. Можно напилить его и сделать дом, и этот дом простоит до весны.
– Ты хотел бы туда вернуться? – спросила Виона.
Он покачал головой, по-прежнему глядя в землю. Потом ответил:
– Мне не к кому возвращаться.
– И мне, – сказала Виона. – Теперь мой дом здесь, в стране, где я обрела мужа и сына. Я желаю тебе, Волкодав, чтобы и у тебя когда-нибудь появился дом, куда тебе захочется возвратиться.
– Спасибо, – сказал венн.
– Ты, верно, много путешествовал, – продолжала Виона. – Если я правильно поняла, вы с другом собираетесь плыть через море?
Волкодав молча кивнул.
– Я не выпытываю, – сказала мономатанка, – но мне кажется, я как-то слышала, будто ваш путь проляжет вдоль берегов то ли Шо-Ситайна, то ли Озёрного Края?…
Волкодав снова кивнул:
– Это так.
– У моего племени, – вздохнула Виона, – есть пословица: лепёшка, оставленная у тропы, вернётся и приведёт жареных поросят. Я теперь вряд ли увижу, как над плечом Сидящей Кошки восходит солнце и окрашивает огнём водопады, но в моей власти помочь вернуться на родину человеку, который очень об этом мечтает. Ты больше не хочешь охранять меня, Волкодав, но могу я нанять тебя, чтобы ты отвёз этого человека к его семье?…
Он пристально посмотрел на неё.
– Я рад тебе послужить… только мы с Эврихом странствуем во исполнение обета… данного другу, оставшемуся далеко… Если твой человек направляется туда же, куда и мы… Кто он такой? Я знаю его?
– Знаешь, – улыбнулась Виона. – Его отец был горец с Заоблачного кряжа, а мать выросла в Озёрном Краю. Когда они перебрались в Нарлак, злые люди воспользовались неосведомлённостью чужестранцев и наняли их мыть золото на реках Змеева Следа. Так мальчик остался сиротой. Его зовут Йарра.
О «Сегванской Зубатке» и о тамошних похождениях Волкодава Виона была наслышана от Эвриха. Чуть позже Сигина поведала ей про мальчика Йарру, вроде бы пригретого венном. А третьего дня она же показала Вионе смуглого светловолосого паренька, ждавшего своего старшего друга возле ворот. Зачем Сумасшедшей это понадобилось, оставалось только гадать, но вот пригодилось, и молодая женщина была ей благодарна.
– Госпожа! – сказал Волкодав и даже повернулся на скамейке, чтобы посмотреть Вионе прямо в глаза. – Как ты догадалась, что я и сам собирался отвезти мальчишку домой?…
Волкодав остановился, когда с высокого, крутого холма перед ним открылась деревня. Взгляд венна сразу отыскал один из домов под низко нахлобученной земляной крышей – и больше не покидал его. Посередине крыши, возле охлупня, светилось отверстие дымогона. Волкодав хорошо представлял, что там, внутри. Печь в северном углу, сложенная из камня и глины, надёжа и заступа от злых сил, крадущихся с полуночной стороны. Ни один венн не скажет бранного слова в присутствии государыни печи. А против неё – святой красный угол, осенённый ликами Богов и чтимых пращуров, ушедших в ирий. Вдоль бревенчатых стен – широкие лавки. Просторная, щедрая, добела выскобленная Божья Ладонь…
Волкодав стоял и смотрел, не в силах принудить себя спуститься вниз и постучать в дверь, казавшуюся такой родной. Гоня наваждение, он напомнил себе, что здешняя Светынь текла совсем в другом мире. И два лесистых холма стояли всё же немного не как те, что укрывали от северного ветра его родную деревню. Так бывает во сне, когда знакомые места предстают изменёнными, и это не удивляет. Сейчас он пойдёт туда и спросит, что за род здесь живёт, уж не дети ли, часом, Серого Пса. Сердце почему-то колотилось у горла, отдаваясь мучительной болью в груди. Волкодав знал: это был страх. Он боялся утратить надежду. Но даже если ей будет позволено сбыться… Впереди ждала неизвестность.
Волкодав стоял и смотрел, как в леса за Светынью опускается солнце. И не мог сдвинуться с места.
Если не преодолеть страх, значит, зря он четыре седмицы топал пешком, узнавая и не узнавая суровый и светлый мир, названный его предками Беловодьем. Сейчас он сделает шаг. Сейчас. Только ещё немного отдышится.
В доме раскрылась дверь. Острые глаза Волкодава различили девичий силуэт, мелькнувший на фоне освещённого прямоугольника. Притворив дверь, девушка пошла по тропинке к берегу реки – туда, где, несмотря на поздний час, вился дым над крышей кузницы и раздавался мерный стук молотка. Волкодав знал: девка несла ужин кузнецу, припозднившемуся с работой.
Точно так же, как его мать когда-то носила ужин отцу…
К кому спешила девчонка? К родителю, брату, жениху?…
Волкодав спустился с холма и, ничего не подгадывая нарочно, поравнялся с девушкой на середине тропы. Перед ним была настоящая веннская красавица, статная, русоволосая, с непугливым взором ясных серых глаз. Ей никогда не приходилось бояться людей, а против опасного зверя свисал с кушака добрый охотничий нож. Гроздья серебряных колец позванивали у висков, и налобный девичий венчик уже сменила широкая предсвадебная плачея, сплошь расшитая бисером.
Бьющий в глаза свет мешал Волкодаву как следует рассмотреть узор на повязке, а цветные клетки понёвы казались то чёрными, то красными, то зелёными. То есть на самом-то деле он распознал их безошибочно и мгновенно, но предпочитал тешиться обманом, уговаривал себя, дескать, мало ли что примерещится, вот подойду поближе и уж тогда рассмотрю…
Девушка окликнула его первой, как подобает хозяйке, заприметившей нежданного гостя.
«Здравствуй, добрый молодец!» – сказала она ласково, и Волкодав понял, что жить стало незачем. Венн, встретивший другого венна, с первого взгляда знал о нём всё. Чей родом и какого колена, которое по счёту дитя у родителей, с кем свадьбу играл, есть ли свои ребятишки… и ещё много-много всякого разного, необходимого для должного приветствия и разговора. «Добрым молодцем» назвал бы незнакомого соотчича только слепой. Девушка слепой не была.
Она просто никогда раньше не видела знаков, принесённых им на одежде. Старые бабки в женской избе не показывали их малышам, объясняя: бывают, мол, ещё и такие. Беловодские венны слыхом не слыхивали про Серых Псов.
Яркое закатное солнце заставляло Волкодава жмурить слезившиеся глаза. Он поклонился девушке и сказал:
«И ты здравствуй, Волчица».
Дома, братцы, у Небес Не допросишься чудес. День за днём – как те горшки на заборе. Дома – скука и печаль; Нас притягивает даль - Чудеса живут, известно, за морем. И народ вокруг – не тот! Хоть бы раз пойти в поход: Кто же чудо у порога отыщет? А за морем – пир горой! Что ни парень, то герой, Что ни девка – вмиг утонешь в глазищах!… Так мы плачемся в глуши. И однажды, вняв души Устремленьям, да и просто в науку, Нас хватает и несёт… И судьбы водоворот С надоевшим домом дарит разлуку. …И окажется, что где б Ни прижиться – горек хлеб, Не рукою материнской спечённый, Не в отеческой печи, Не от дедовской свечи, Не на пращуров земле разожжённой. Там героев – как везде: Что алмазов в борозде. Вместо раскрасавиц – дура на дуре. Ну а чудо из чудес - Твой земляк, какой невесть В тот заморский край закинутый бурей. И на сердце ляжет мрак, И назад потянет так, Что хоть волком вой на площади людной. И поймёшь, что дом, где рос, Где по тропкам бегал бос, Он и есть на свете главное чудо. И вспорхнуть бы, полететь!… Но уж врос в чужую твердь; Корни рвать – себе и ближним на муку… Что и как в родном краю Да про молодость свою - Это всё теперь рассказывай внуку. А взрослеть возьмётся внук, Он осмотрится вокруг, Станет привязью родительский корень: Дома чуда ждать сто лет, Вот в краях, где вырос дед, - Там-то жизнь! Эх, кабы съездить за море…