Право на жизнь

С деловым видом Максим забрал моё платье и зашвырнул наши вещи в крутящийся барабан с пенной водой. Все, кто был рядом, одежду закинули туда же, и пока она стиралась, начали мыться.

Изящные женские формы перемежались с мужскими фигурами. Голые мокрые скользкие тела были повсюду. Из-за тесноты толкались и тёрлись друг о друга.

Мыться с закрытыми глазами я не могла, поэтому была вынуждена повсеместно наблюдать эрекцию. Восставшая мужская плоть мелькала перед глазами со всех сторон. Будучи девственницей, я пришла в шок от огромного количества обнажённых и возбуждённых мужчин.

Макс будто невзначай то и дело касался меня своим задубевшим органом. Будь мы одни, он, наверняка, набросился бы на меня. Но беда в том, что я, скорее всего, не помешала бы ему.

Мылкими руками я заскользила по своему телу, ощущая, как оно откликается на каждое движение. Взгляды посторонних людей и Макса действовали возбуждающе. Соски напряглись и затвердели.

Я постаралась прогнать от себя наваждение. Намылила длинные волосы, взбив их в пенную шапку, несколько раз ополоснула. Расчесаться пришлось пальцами. Заплела очень слабую косу: так волосы смогут высохнуть, да и безобразие на голове не будет торчать в разные стороны.

Закончив мыться, мы разобрали из стиральной машины чистую подсушенную одежду. Я поспешно прикрыла свою наготу и нервно сглотнула застрявший в горле ком.

Когда нас вернули в распределитель, я даже боялась поднять глаза на Макса. Он видел меня голой, а я - его. Я готова была сгореть от стыда! Однако приходилось делать вид, что ничего из ряда вон выходящего не произошло. Отныне надо было менять своё отношение ко всему: теперь было нормой являть своё обнажённое тело взглядам присутствующих. Такова суровая реальность.

Окружающие отнеслись ко всему происходящему с большим безразличием. Видимо, все давно были женаты, и ничем подобным смутить их было невозможно. Но у меня продолжали пылать щёки и стыдливо дрожать губы.

Да что со мной? Ведь совсем недавно я бесстыже совращала Кирилла, мечтая заняться с ним любовь. Я, как похотливая самка, сделала всё возможное, чтобы он овладел мной, да только он ушёл в ванну. Но почему сейчас я веду себя настолько глупо? Можно подумать, только вчера родилась! Аж злость вспыхнула на саму себя.

– Ничего страшного не произошло, - решил подбодрить меня Максим и отважился взять за руку.
– Не подавай вида, что сконфужена. Для замужней женщины в порядке вещей видеть обнажённого возбуждённого мужчину.

– Может и так, - прошипела я, злясь на него, что он решил заговорить на эту тему.
– Но мы с тобой не муж и жена, так что представь, каково мне!

– Да, ты права, это ужас, - подшутил он надо мной, состроив трагическую мину.
– Видимо, я так безобразен, что ты чуть не лишилась чувств, увидев меня без одежды!

Я недовольно засопела. Он ещё и смеётся! Да, я действительно чуть не лишилась чувств, но не от его безобразия, а от вида крепкого мужского тела. Вот уж не думала, что Максим так хорошо сложён! Чёрт бы его побрал! Зачем только увидела его раздетым? Теперь он не шёл у меня из головы!

– Отстань, - оборвала его речь, чтобы он не вздумал развить её. Мало ли над чем ещё ему вздумается пошутить.

Но Максим и не подумал отставать. Вместо этого он обнял меня, вроде как из приступа нежности, а сам быстро зашептал на ухо.

– Послушай, если ты не перестанешь краснеть, как девственница, и продолжать строить из себя саму застенчивость, то вокруг могут догадаться, что мы с тобой не муж и жена. Ты ведёшь себя, как пугливый подросток, не познавший секса. Делай вид, что ничего особенного не происходит.

Его слова меня взбесили. Хоть он и не знал, что я действительно, была девственницей, но это не делало меня бессовестной распутной женщиной, готовой демонстрировать прелести каждому, кто оказался рядом!

– Ты вообще в своём уме?
– напала я на него.
– Сам подумай, какую чушь ты несёшь! Даже если мы с тобой были бы сто лет женаты и имели десятерых детей, это не означало бы, что я без стеснения могла бы раздеваться при посторонних мужчинах!

Макс промолчал, сочувствующе погладив по голове, но потом всё же вставил:

– Держись. Придётся вынести всё.

– А для чего?
– во мне разгорелось негодование.
– Для чего терпеть унижения, лишения и побои? Лишь для того, чтобы стать податливой биомассой для экспериментов людей, считающих нас вторым сортом? Легче взбунтоваться и показать, что нами нельзя помыкать! Что мы ничуть не хуже них!

– Тише, тише, - он снова погладил меня по голове и его слова прозвучали очень нежно.
– Успокойся, пожалуйста. Поверь, я понимаю тебя и разделяю твои чувства. Но пока не время бунтовать. Кроме нашей гордости у нас нет ничего, да и над ней надзиратели успели поглумиться, подавив и растоптав. Чтобы показать им, что мы - люди, с которыми необходимо считаться, нам надо подготовиться. Нужно организовать повстанческое движение, вооружиться. Тогда можно и доказывать что -то. А сейчас, восстав, мы докажем только свою глупость. Нас просто убьют.

– Лучше умереть, чем терпеть унижения!
– я никак не могла угомониться, отчего стала говорить громче, чем стоило, поэтому Макс сильнее прижал меня к груди, чтобы заглушить мой голос.

– Будь гибче и мудрее. Есть вещи, которые можно стерпеть, а есть те, которые терпеть нельзя. Нас не избили, те искалечили, не изнасиловали.

– Так что, подождём, когда это произойдёт?
– вновь вспылила я, окончательно теряя голову.

– Ты знаешь как изменить наше положение?
– судя по интонации, Максим начал терять терпение.

– Нет, - рявкнула я, осознавая свою беспомощность.

– Вот и я пока не знаю, что и как можно изменить. Мы с тобой разделяем участь всех тех, кто был рождён в нашем мире, отгороженном от суровой реальности. Пришла пора столкнуться с ужасами новой жизни. Слабые будут сломлены и убиты. Только сильные стерпят всё, чтобы отомстить за родных и добиться свободы. Мы вдвоём не сможем переломить ситуацию.

Его слова потонули в перестуке колёс подходящего товарного поезда. Дав гудок, локомотив протянул вперёд и заскрипел тормозными колодками. Он остановился с шипением. Вагоны поравнялись с сортировочными клетками.

Судя по беготне и подготовке конвоиров, всех, кто прошёл регистрацию, должны были погрузить в этот поезд, но в разные вагоны, согласно распределению. Людей было очень много, а вагонов мало. Стало понятно, что ехать придётся в жуткой тесноте. К тому же вагоны были предназначены для перевозки грузов, а не для перевозки людей. Не было ни одного окна. Имелись только двери, расположенные в самом начале вагона.

Вооружённые люди прошли к вагонным дверям, и с трудом открыли их. Двери сместились, раскрыв тёмный зев затхлых вагонов.