Право по рождению

— Души большинства членов моей семьи недоступны собранию Пророка, брат! Они погибли от мора почти десять лет назад!

— Я помолюсь… За них…

Его слова только подстегнули ярость Ульдиссиана, которому довелось самостоятельно молиться за своих родителей, своего старшего брата и двух сестёр на протяжении месяцев, которые длились их страдания. Днём и ночью — зачастую без перерывов на сон — он должен был молиться силам, какие бы ни наблюдали за ними свыше, сначала о том, чтобы они поправились, а затем, когда надежды уже не стало, чтобы смерть пришла быстро и безболезненно.

И эта молитва тоже осталась неуслышанной. Ульдиссиан, обезумевший от горя и беспомощный, должен был наблюдать, как они один за другим умирают в мучениях. Только он и его младший брат Мендельн выжили и смогли похоронить остальных.

И даже после этого приходили проповедники, и даже тогда они говорили о душах членов его семьи и о том, что именно у их секты есть ответы на все вопросы. Например, они обещали Ульдиссиану, что, если он выберет именно их путь, то больше не будет страдать от потери тех, кого любил.

Но Ульдиссиан, некогда благочестивый верующий, во всеуслышание отвергал всех и каждого из них. Их слова звучали впустую, а отказы оказывались обоснованными, когда миссионеры того или иного вероисповедания исчезали с той же неотвратимостью, с какой весна сменяет зиму.

Но не все. Собор Света, хотя и появился совсем недавно, казался куда сильнее, чем большинство его предшественников. В самом деле, он и основанный ранее Храм Триединого, похоже, быстро становились доминирующими силами, борющимися за души народа Кеджана. По мнению Ульдиссиана пылкий энтузиазм, с которым обе веры изыскивали новых поборников, сопровождавшийся напряжённым соревнованием между ними, шёл вразрез с духовным посылом каждой из сект.

И это было ещё одной причиной, по которой Ульдиссиан не хотел принадлежать ни к той, ни к другой.

— Молись лучше за себя, а не за меня и моих близких, — прорычал он.

Глаза проповедника выступили из орбит, когда Ульдиссиан с лёгкостью оторвал его за воротник от пола.

Приземистый лысеющий человек выскользнул из-за прилавка, намереваясь вмешаться. Тибион был на несколько лет старше и не имел ничего против Ульдиссиана, но он был хорошим другом Диомеда, и потому его слова могли подействовать на разъярённого фермера.

— Ульдиссиан! Если не беспокоишься за себя, то подумай хоть о моём заведении.

Ульдиссиан колебался, слова хозяина таверны прорывались сквозь его боль. Его взгляд метался от бледного лица перед ним к круглому лицу Тибиона и обратно.

Не меняя рассерженного выражения, он ослабил хват и бросил свою ношу на пол, как нечто не достойное внимания.

— Ульдиссиан… — начал Тибион.

Но сын Диомеда не стал дожидаться окончания фразы. С дрожью в руках он размеренными шагами направился к выходу из «Кабаньей головы», его тяжёлые, изношенные кожаные сапоги громко стучали по хорошо подогнанным доскам пола. Снаружи свежий воздух помог Ульдиссиану немного прийти в себя. Он почти сразу начал сожалеть о том, что произошло внутри. Не потому, что считал свои действия неправильными, а потому, что совершал их на виду у многих, кто знал его… И это было уже не в первый раз.

И всё же присутствие прислужника Собора в Сераме тяжело давило на него. Сейчас Ульдиссиан был человеком, который верил только в то, что могут увидеть его глаза и потрогать его руки. Он мог посмотреть на небо и сказать, надо ли ему поспешить закончить работу на поле или времени достаточно и можно трудиться не спеша. Урожай, который поднимался из земли благодаря его труду, кормил его и других. Этому он мог доверять, в отличие от бормочущих молитвы священников и проповедников, которые ничего не сделали для его семьи, кроме того, что дали ложную надежду.

В Сераме жило около двухсот человек. Кто-то считал деревню маленькой, кто-то называл её размеры надлежащими. Ульдиссиан мог пересечь её в несколько шагов. Его ферма стояла в двух милях к северу от Серама. Раз в неделю Ульдиссиан отправлялся в деревню, чтобы запастить нужными вещами, и всегда позволял себе сделать короткий перерыв, чтобы поесть и утолить жажду в таверне. Обед он съел, выпить эль ему не удалось, и теперь осталось только разобраться с делами, прежде чем возвратиться на ферму.

Помимо таверны, которая также служила постоялым двором, в Сераме было ещё всего несколько значимых строений: зал собраний, торговый пункт, казармы деревенской стражи и кузница. Все они были похожи друг на друга и на остальные постройки в Сераме: крытые соломой заострённые крыши, стены из деревянных досок, прибитых к каркасу, фундаменты из нескольких слоёв камня и глины. Окна круто изогнуты наверху, и их всегда по три с одной стороны — так было принято в большинстве областей, находящихся под влиянием Кеджана. Откровенно говоря, издалека было практически невозможно отличить одно здание от другого.

Грязь пристала к сапогам Ульдиссиана, пока он шёл, — Серам был слишком захолустной деревней, чтобы замостить улицы или хотя бы насыпать камней. Была проложена небольшая сухая тропка на противоположную сторону, но сейчас у Ульдиссиана не было терпения, чтобы идти по ней, и к тому же он как фермер привык иметь дело с землёй.

На восточном краю Серама — ближе всего к Кеджану — стоял торговый пункт. После таверны это было самое посещаемое место в Сераме. Сюда местные приносили свои товары, чтобы обменять их на нужные им вещи или даже продать путешествующим торговцам. Когда на склад попадали новые предметы, синий флаг поднимали вверх перед его дверями, и теперь Ульдиссиан нашёл за этим занятием Серентию, дочь Сайруса. Семейство Сайруса уже четыре поколения руководило торговым пунктом и было одним из самых известных семейств в деревне, хотя и одевались они не более модно, чем все остальные. Торговец не смотрел свысока на своих клиентов, которые были к тому же, в большинстве своём, его соседями. Серентия, к примеру, была одета в простое тканое коричневое платье со скромным вырезом, спускавшееся до лодыжек. Подобно большинству жителей деревни, она была обута в практичные сапоги, в которых было удобно ездить верхом и ходить по грязным дорожкам на главной улице.

— Есть что-нибудь интересное? — спросил он Серентию, желая отвлечься от мыслей об инциденте и болезненных воспоминаний из прошлого, которые он воскресил.

Дочь Сайруса обернулась на звук его голоса, её длинные волосы всколыхнулись густой волной. При виде её ясных голубых глаз, кожи цвета слоновой кости и естественно алых губ Ульдиссиан укреплялся во мнении, что, стоит её одеть в подходящее платье, и она сможет посоперничать в красоте со знатными дамами Кеджана. Простое платье не скрывало изгибов её тела и не могло утаить той изящности, с какой она двигалась вне зависимости от того, где находилась.

— Ульдиссиан! Ты что, был здесь целый день?

В её голосе сквозили нотки, которые заставляли фермера хмуриться. Серентия была младше его больше чем на десять лет, она росла у него на глазах. Он воспринимал её как сестру, наравне с теми, которых он потерял. Тем не менее, было ясно, что для неё он значит гораздо больше. Она отвергала ухаживания более молодых и богатых фермеров, не говоря уже о попытках заезжих торговцев заигрывать с ней. Из других мужчин она проявляла интерес разве что к Ахилию, доброму другу Ульдиссиана и лучшему охотнику в Сераме, но трудно было сказать, не крылась ли причина в том, что он был связан с фермером.