Правосудие в Калиновке

— Всех убитых людей в старую шахту сбрасывали? — бросил я наудачу, и попал в точку.

— Ххх его знает, — протянул капитан. — Большинство. Вообще, Гриня с пацанами мог и еще где прикопать. В овраге там, еще где… подходящих мест — завалом… глухомань, бхххх…

— Что за шахта, знаешь?! — поторопил я, весь в напряжении, словно пес, почуявший след. Вряд ли у меня имелся, хотя бы призрачный шанс обсудить с ним мои видения, но, по крайней мере, я нашел человека (если его позволительно было так назвать), который тоже слышал о пропавшей шахте. Уже хотя бы что-то…

Он еле-еле кивнул, теряя последние силы.

— Старое захоронение. Может, скифы выкопали, а то и до них кто. Ххх разберешь…

— Откуда тогда там бетонные бункеры с колючкой взялись, скифы, что ли, оставили?!

— Значит, и их видел? — вопреки тяжелейшему состоянию, он здорово удивился, это было очевидно.

— Выкладывай, как на духу! — прошипел я. Михеич замотал головой, так энергично, как только мог.

— Не заставляй меня! Не хочу… злое место… — он шумно сглотнул. — Может забрать, на ххх… боюсь…

— Бояться надо было, когда в душегубы подавался…

Он беззвучно заплакал. Я, вместо того, чтобы пожалеть, напомнил ему о втором глазе, пока остававшемся невредимым. Пообещал навести симметрию.

— Говори, я долго ждать не буду!

Он попросил сигарету. Машинально хлопнув себя по карманам, я развел руками.

— Во внутреннем кармане кителя, — сказал Михеич.

Эту просьбу я выполнил, выудил из указанного места мятую пачку болгарских сигарет «Родопи» и зажигалку, тяжеленную, явно еще советскую, насколько я их помнил. Или сделанную на зоне, как вариант. Подкурил сразу две сигареты, одну вставил милиционеру в рот. Он попытался затянуться, закашлялся, утер брызнувшую кровь тыльной стороной ладони.

— Итак? Я жду…

— Колючку и вышки — еще при Советах натыкали, — прохрипел милиционер, немного успокоившись. — Там какая-то база была, в жопу охххххх секретная. То ли КГБ ее курировал, то ли военная разведка. Мне не докладывали.

— Чем занимались?

— Откуда мне знать? Они тебе скажут, чем…

— Но слухи какие-нибудь ходили, правильно?

— Ходили, — согласился капитан, — только такие, что на голову ххх оденешь. Ни в пхххх, короче, ни в Красную Армию…

— А поточнее?

— Говорили, будто там археологи еще до войны с немцами то ли бореев каких-то раскопали, то ли, вообще, инопланетян из блюдечка… еще, мол, при Сталине дело было…

— Кто такие эти бореи?

Он попытался пожать плечами под куцыми погонами, демонстрируя, что не знает.

— Как Союз по пхххх пошел, кагэбяры оперативно свернулись. Запечатали там все, не в рот ехххххх, до лучших времен, которые, бхххх, никогда не наступят. Наши, ясно, туда сразу свой пятак всунули, как те смотали удочки. Порядки, бхххх, стали не те, никто никому не указ…

— Кто — наши?

— Местные, бхххх, пацаны. За алюминием полезли.

— И?

— Как они, ех ихнюю мать, туда сунулись, так никто их больше не видал. Как, бхххх, сквозь землю провалились.

— Искали?

— Не так, чтобы шибко. У органов других делов по горло, чтобы всякую схххх из-под земли выковыривать.

— Это я уже понял, — мне оставалось лишь согласиться. — Дальше что было?

— Потом эти наехали, пхххххх, которые железо на себя пялят и деревяшками друг друга еххххх…

— Толкинисты, что ли? — догадался я.

— Во-во, онанисты. Патлатые все, сопляки с соплячками, ххх разберешь, кто где, пока трусов не снимешь. Стали, бхххх, лагерем. Только мы собрались их на ххх оттуда вытурить, чтобы ххххххх не страдали, подъехали на двух машинах, а там — никого. Одну только шалашовку потом нашли. Мозгами на ххх тронулась. Пхххххх, как заведенная, мол, земля сожрала ее дружков. — Ему приходилось прилагать нечеловеческие усилия, чтобы говорить. С каждым произнесенным звуком кровь изо рта бежала все гуще, он быстро терял последние силы.

— У одного из сопляков папаня крутой оказался. Из столичных бандюганов со связями. Из Такскомерцбанка, кажись. Наняли они, — капитан наморщил лоб, — ну, короче, тех дебилов, что по пещерам лазят…

— Спелеологов?

— Вроде того…

— И что?

— Ни ххх. Никто не вернулся. Газетенки, разные, бххххххх, шум подняли. Давай строчить, ххххх разную. Про вирусы какие-то, нххххххххх, которые штрихов, что туда сунулись, в упырей переделали. Эпидемия, мол, надвигается, вроде конца света. Мудак какой-то приперся, профессор из Киева, прибитый до угла мешком. Наследство, бхххх, предков, хотел искать. Звонил на каждом углу, мол, тут, у нас, в Калиновке, пуп земли объявился, какая-то на ххх, культура древняя, которую коммуняки скрывали от народа, и все мы, короче, прямые потомки самого Христоса, который был родом аккурат из наших мест. Короче, то, се, шум, гам, на ххх. Голову это конкретно зхххххх…

— Чью голову? — не понял я. — Ты это о ком?

— В смысле, председателя городского совета Калиновки, — разжевал капитан. — Они с дружками из столицы как раз наладили оборудование дохлой атомной станции на продажу, а тут эти ехххххх археологи со своим сххххх наследством каких-то предков, на ххх, конченых. Голова звякнул куму в военную честь, тот, бхххх, прислал своих минеров. Заложили они, короче, там повсюду взрывчатку, ту, что еще не успели спихнуть в Приднестровье и бандитам, да как ххххххх, к еххххх матери. Еххх, и нету нхххх. Завалило к ххххх.

— Каким образом тогда бункеры уцелели?! И саму шахту кто раскопал?! — удивился я.

— Никто их, бхххх, не раскапывал… — просипел умирающий.

— Не раскапывал?! — в изумлении я разинул рот. — Как это?!!

Он клюнул носом. Я начал неистово трясти его, это существо, внешне напоминавшее человека. Но, бестолку. Пощупал пульс, и еле нашел его. Заглянув в документы, я узнал, что капитана звали Репой Василием Михайловичем, и он действительно трудился старшим инспектором Калиновского ОВД. Если, конечно, удостоверение не было фальшивкой. Мне показалось, оно давно просрочено, впрочем, я не очень-то разбираюсь в подобных документах.

Теперь я снова не знал, как быть. По-идее, мне следовало прихватить милиционера с собой, он стал бы бесценным свидетелем, при условии, если бы согласился повторить свой рассказ следователю прокуратуры. И, естественно, если бы прокурорские работники удосужились его выслушать и записать, в чем у меня не было никакой уверенности. Вынос мусора из избы — не входит в число привычек, свойственных органам. Не говоря уж о том, что не было ни малейшей гарантии, будто капитан Репа переживет дорогу в больницу. Да и куда мне его было везти — к приятелю мяснику, набившему руку на трансплантациях? Так ему Михеич и даром не сдался, как донор он не представлял ни малейшей ценности, судя по синим зигзагам капилляров на щеках и носу.