Правосудие в Калиновке

После того, как мы явились, незнакомец еще изучал, с минуту, пальцы собранной в неплотный кулак левой кисти, наверное, чтобы я проникся, сколь ответственный наступает момент, и, лишь удостоверившись, с ногтями — полный ажур, позволил себе узреть меня и прапорщика.

— Задержанный доставлен, как вы велели, — отрапортовал прапорщик.

— Очень хорошо, — откликнулся незнакомец в штатском, оглядывая меня с головы до ног.

— Фамилия? — наконец молвил он.

— Моя? — глупо уточнил я.

По лицу незнакомца скользнула бледная тень улыбки.

— Моя — мне известна…

— Журавлев Сергей Николаевич…

— Иди ты… слыхал, Сережа? Твой полный тезка…

Прапорщик, у меня из-за спины, хмыкнул:

— Какая честь, надо же…

— Год рождения? — спросил незнакомец в штатском.

— Одна тысяча девятьсот семьдесят пятый.

— Где проживаете, Сергей Николаевич?

Я назвал наш киевский адрес согласно прописке, то есть, прошу извинить, административной регистрации. Прописки-то отменили, не в лоб, так по лбу. Удивился попутно, как странно, отчужденно, прозвучали эти привычные, казалось бы, словосочетания: проспект Советской индустрии, дом 18-А, квартира 29. Возникло тягостное ощущение: если я, когда там и жил, то очень давно, и больше это место ко мне отношения не имеет.

— Где работаете?

Я сказал. Сделав в ежедневнике пару пометок, незнакомец поднял на меня глаза.

— Ну а похищением людей — с каких пор занялись?

— С недавних…

Произнося последнюю фразу, подумал: сейчас прапор, маячивший у меня за спиной, проверит мои почки на прочность. Но, он даже не шелохнулся.

— И как оно, Журавлев, людей похищать?

— Людей — не очень, — ответил я, сделав ударение на первом слове.

— А нелюдей, значит, ничего? — прищурился штатский, прекрасно понял, куда я клоню. Я, в ответ, лишь пожал плечами. Как по мне, это тоже было занятие сомнительного достоинства, только разве мне приходилось выбирать?

— Как же вы одних от других отличаете? — продолжал допытываться штатский. Я счел за лучшее смолчать. Вопрос, который не разберешь в сотне — другой диссертаций (по крайней мере, Человечество пока не преуспело на этом поприще на протяжении пяти с чем-то тысячелетий своего относительно цивилизованного состояния), гораздо проще пропустить мимо ушей, как риторический. Я именно так и поступил.

— Так с какой целью, Сергей Николаевич, женщину похитили? — спросил штатский, покусывая кончик шариковой ручки, которая пока бездействовала.

Этот вопрос с еще большей степенью следовало бы отнести к разряду риторических. Но, не мог же я все время молчать? Сказал, чтобы спасти. Незнакомец в штатском усмехнулся.

— А вот Афян Артур Павлович показывает обратное. По его словам, вы, гражданин Журавлев, ворвались в больницу, угрожали медработникам пистолетом, заставили доктора связать медсестру, угнали карету скорой помощи. Более того, водителю — череп проломили, молитесь теперь, чтобы с того света выкарабкался. Куда путь держали — опять же, неизвестно. Спасти он, видите ли, ее хотел, спасатель, мля, чертов. Да с какой стати мне вам верить, если даже ваша личность пока — под большим вопросом. При себе ни единого документика не имеете…

— Документы были, — перебил я.

— Были, да сплыли, — парировал незнакомец в штатском.

— Вы можете позвонить…

— Я-то позвоню, — заверил штатский, вынимая погрызенную ручку изо рта, — я, к примеру, заявлю, что я — Дима Билан. И что с того?

У меня, с некоторым опозданием, мелькнуло, что, перечисляя свидетелей из местных, готовых дать против меня показания, незнакомец в штатском отчего-то позабыл назвать обоих бандитов. И того, кого звали Леней Огнеметом, и его достойного племянника Андрюшу. Отпустил их, как будто и не было таких, бритоголовых и здоровенных, по каким-то неведомым мне причинам. Подобная забывчивость представлялась несколько странной. Ведь обоим гангстерам от меня перепало, будь здоров, а они, в чем я нисколько не сомневался, были далеко не последними людьми в Калиновке, и наверняка жаждали сатисфакции. Мстительный нрав Леонида Львовича весьма убедительно описал мне доктор Афян, оснований не доверять Доку в данном случае у меня не было. Конечно, столь влиятельные бандиты, опять же, ссылаясь на характеристику, данную им Афяном, могли возжелать разобраться со мной по-свойски, при помощи утюга или паяльной лампы, тем более, если Органы были у них в кармане. Но, тогда оставалось загадкой, к чему эти двое, прапорщик и его напарник в штатском, ломают комедию? Почему не приканчивают меня? Зачем тянут резину? Обваренный Огнемет застрял в дорожной пробке? И что с того? К чему усложнять, куда б я делся из камеры со скрученными за спиной руками?

— Кто вас надоумил записать показания доктора Афяна на диктофон, Журавлев? — протянув руку, штатский слегка передвинул по столешнице золотистый «Nokia» водителя скорой.

Я подумал, он толком не знает, как с ним быть. С другой стороны, ему ведь ничего не стоило обнулить память аппарата, и все дела. Но, он почему-то он не спешил…

— Никто меня не надоумливал. Я сам…

— И как, думаете, этой записи кто-то поверит? В особенности, принимая во внимание, что вы держали человека на мушке?

Взвесив все «за» и «против», я медленно покачал головой. Пожалуй, глупо было, питать иллюзии на сей счет, и уж, тем более, заниматься самообманом. Незнакомец в штатском вздохнул, царапнул что-то в своем блокноте, неаккуратно, как курица лапой. Снова уставился на меня.

— Вот что, Журавлев. Вы утверждали, что на вас напали, когда вы с друзьями возвращались из Алушты в столицу?

Я на секунду растерялся, не помню, чтобы говорил ему нечто подобное. Потом сообразил, наверное, он сделал такие выводы, прослушивая аудиозапись нашего разговора с Доком. Кивнул.

— Кто может подтвердить ваши слова?

— Оля…

— Какая Оля? — в меру вяло поинтересовался незнакомец.

— Пугачева Ольга Владимировна. Та женщина, которую я из больницы вывез. Точнее, хотел вывезти. Мы с ней учились вместе в одной школе. Ее муж, Пугачев Игорь, тоже мог, но ваш капитан его застрелил. Позавчера…

— Какой капитан? — прищурился незнакомец в штатском.

— Милицейский… Капитан Репа Василий Михайлович…

При этих моих словах взгляд незнакомца метнулся чуть левее и выше. Я готов был поклясться, он смотрит в лицо прапорщику. Что-то такое просквозило в его глазах: непонимание, замешательство, растерянность... Не берусь судить. Впрочем, его чувства были вполне объяснимы и без моей склонности все усложнять. С чего им обоим было радоваться, скажите на милость? Ведь я уличил их товарища черт знает в чем. Вряд ли следовало ожидать от них восторга по данному поводу. Как знать, может, назвав оборотня в погонах по фамилии и имени, я подписал себе смертный приговор. Или просто ускорил неизбежную в любом случае экзекуцию, и тогда потекли мои последние часы. Сейчас время такое, никто не шевелится, но лишь до тех пор, пока не приспичит. А, как приспичит, все делается оперативно, без проволочек. К тому же, не было ни малейшего смысла выкручиваться. При обыске прапорщик изъял у меня среди прочего и служебное удостоверение капитана милиции, доказывать, теперь, что я подобрал его где-нибудь на обочине, представлялось глупым. Да и Афян, если мне не изменяла память, подробно описал, как сотрудничал с капитаном.

— Пистолет у вас откуда? — подал голос незнакомец в штатском.

Ах, да, еще и оружие... В суматохе последних часов оно напрочь вылетело из головы. Так что, спасибо, напомнили. Нет, юлить и отпираться, в моем положении было совершенно бессмысленно. Я решил идти единственным путем из оставшихся в запасе — выложить им все начистоту, и, будь что будет.

— Так откуда все-таки вы взяли пистолет, Журавлев? — напомнил о своем присутствии незнакомец в штатском, отодвигая блокнот, куда пока не удосужился записать ни слова. Я подумал, и не запишет, с чего бы? Принцип — рука руку моет — действует в Калиновке так же четко, как по всей стране. Вывод напрашивался один — ни я, ни Ольга живыми из участка не выйдем.

— Я забрал пистолет у вашего капитана, после того, как переехал его грузовиком. Он застрелил из него Игоря.

Ну вот, я сделал чистосердечное признание, кажется, это называется именно так. Гром не грянул, стены милицейского кабинета не покачнулись. Прапорщик не съездил мне по почкам, незнакомец же принялся ожесточенно тереть лоб, словно надеялся вызвать этим какое-нибудь сногсшибательное озарение, чтобы оно подсказало ему приемлемый выход из щекотливой ситуации, кроме немедленного выезда за границу, где мы, все трое, были нужны примерно, как холодильники в Антарктиде.