Правосудие в Калиновке

— Кури, — великодушно молвил прапорщик.

Я, естественно, немедленно последовал его совету. Окутался дымом, будто паровоз, топку которого перегрузили отсыревшим кардифом. Пока я жадно впитывал никотин, благодаря седого прапорщика за неслыханную щедрость, заместитель прокурора углубился в чтение. Кажется, оно поглотило его с головой, он проглотил мою повесть страницу за страницей на одном дыхании, как хороший детектив. Периодически его брови взлетали в гору, три или четыре раза он то недоверчиво, то в замешательстве вскидывал на меня глаза, тер лоб и снова погружался в чтение. Затем, не выдержав, поманил прапорщика, ткнул пальцем в какой-то привлекший его абзац.

— Что ты скажешь?

Прапор пожал плечами. Этого ему, вероятно, показалось мало, и он сдвинул фуражку на затылок.

— Это ни в одни ворота не лезет, Станислав Казимирович…

— А я тебе, о чем… — прокурор потер скулу. — С таким свидетелем нас с тобой засмеют, к чертовой матери, а потом еще и турнут, с волчьими билетами в зубах.

Прежде чем я успел задаться вопросом, что же такого комичного он нашел в моих показаниях, Терещенко, одарив меня взглядом орнитолога, обнаружившего редкую букашку, спросил:

— Значит, вы утверждаете, что бандой, которая на вас напала, руководил капитан милиции Репа?

Я именно так и написал, зачем он решил переспрашивать? Кивнул.

— И описать его сможете?

Не было ничего проще, физиономия гнусного оборотня в погонах будто стояла перед глазами.

— У него ж удостоверение Репы было. И пистолет… — вставил свои пять копеек прапорщик. — Номера совпали — монета в монету.

— Положим, пистолет в девяносто седьмом так и не нашли, как я понял из материалов дела, — скорее, размышляя вслух, нежели, обращаясь к прапорщику, проговорил заместитель прокурора Калиновского района.

— А трубка? — вполголоса напомнил прапорщик. — Сейчас ведь такую, Станислав Казимирович, днем с огнем ни на какой барахолке не найдешь.

Терещенко потянулся за массивным мобильным телефоном, добытым мной у Ханина. Подбросил в руке. Перевел взгляд на меня.

— По этому телефону, значит, разговаривали с Репой, так?

Мне оставалось опять кивнуть, я ведь не обманывал. Правда, никому, кроме Репы, мне тогда дозвониться не удалось, что да, то да. Я еще назвал зону покрытия (в пользу того, что она есть, свидетельствовали изображения антенок на цифровом диске) зоной отчуждения, отгороженной от прочего, нормального, не гипертрофированного мира непроницаемой, и, одновременно, невидимой стеной, и меня стало подташнивать от этого сравнения.

— Вы мне не верите?

— А вы сами верите тому, что твердите?! — немного нервозно осведомился заместитель районного прокурора.

— Но я звонил, — промямлил я, лихорадочно соображая, какого лешего он прицепился к этому чертовому телефону, звонил, не звонил, какая такая принципиальная разница?

— Может, продемонстрируете, каким образом? — спросил Терещенко, вручая мне трубку.

Взяв телефон, я нажал несколько кнопок, но прибор молчал, причем, судя по виду, не первый год. Резко отодвинув стул, прокурор перегнулся через стол, выдернул трубку из моих рук, начавших вибрировать в предвкушении чего-то нехорошего, очередной неприятности, скажем так.

— Звонили, значит?! — воскликнул он. — Интересная у нас ситуация получается, Журавлев! — Ногтем мизинца отщелкнул заднюю крышку, выковырял аккумуляторную батарею, позеленевшую от выделившейся с годами кислоты. Не требовался диплом о высшем техническом образовании, чтобы сообразить — и источник питания, и контактная группа давно и безнадежно окислились, словом, пребывают в нерабочем состоянии. По этому телефону никто не звонил, ни вчера, ни в ближайшие несколько лет, как минимум. Если только его умышленно не окунули в кислоту.

— Телефонная компания, обслуживавшая номера, вроде указанного вами, Журавлев, вылетела в трубу в одна тысяча девятьсот девяносто восьмом, после российского дефолта! — Терещенко воздел руки к потолку. — Владимир Рютин в России, можно сказать, еще в кресле директора ФСБ не обвыкся, а о Кремле и вовсе не мечтал! А наш Бучма — только первый срок на Банковой трубил! Прошло одиннадцать лет, Журавлев, как ЗАО «Крым-Телефон-сервис» приказало долго жить! Что же до самого номера, то, полагаю, его отключили гораздо раньше!

— Почему вы так думаете? — промямлил я, массируя виски. Голова начала кружиться. Было от чего, согласитесь.

— Здесь я задаю вопросы! — рявкнул прокурор, впервые с момента нашего знакомства проявив норов.

Прапор стоял справа от него, мрачнее тучи. С треском опустив на стол древнюю неисправную трубу, вокруг которой разгорелся сыр-бор, Терещенко прошелся из конца в конец кабинета. Остановился напротив меня, когда обуздал нервы.

— Опишите мне человека, — на последнем слове его лицо передернуло, как от оскомины, — у которого забрали телефон.

Это я, конечно, мог. Образ зловещего водителя газона запечатлелся в мозгу с фотографической точностью, пожалуй, даже ярче Репы, хоть я не стал бы сравнивать. Вспомнил, что он велел, нарисовал подробный словесный портрет, не позабыв упомянуть и откровенно звериные повадки.

— Выучил по фотографии в правах, которые к нему как-то попали, — вмешался прапорщик.

— На фотографии не разглядишь татуировок, — парировал я.

Прапорщик открыл, было, рот, и осекся.

— А какие у Ханина были татуировки? — насторожился Терещенко, не сводя с меня пытливых, внимательных глаз.

Ответить на этот вопрос для меня не составило большого труда. Я отчетливо помнил и угрожающие наколки проклятого водителя. Во многом, благодаря разговору с Игорем, которые тогда, в машине, растолковал мне их значение. Словом, я подробно описал и красотку в одних чулках, возлежавшую под крестом в обнимку с пантерой, и клинок, на который были нанизаны разрубленные кандалы, и перстни на фалангах пальцев.

— Грабеж и умышленное убийство, — кивнул Терещенко. Я не мог разгадать выражения, появившегося на его лице.

— Вы хотите сказать, Станислав Казимирович… — начал прапорщик.

— Описание полностью соответствует татуировкам, которые были у Ханина, — сказал заместитель районного прокурора. Шагнул к столу, порылся в одной из папок, доставленных прапором, поманил его пальцем. Протянул несколько листов бумаги, если не ошибаюсь, это были ксероксы фотографий. — На вот, сам убедись…

— Прапорщик изучил документы. Его глаза полезли на лоб. Тем временем Терещенко, выудив из другой папки еще с десяток ксерокопированных фотографий, протянул их мне.