Праймашина

– Скажем – в Звиятинск.

– Договорились.

Жиздарбазарские присвисты рачительный хозяин установил повсюду: вдоль дороги, через каждые двадцать шагов, у ворот, на ограде и во дворе. Плевать он, судя по всему, хотел на запреты. Оскаленные черепа выглядели жутковато, однако во всем остальном хутор оказался самым что ни на есть обыкновенным. Четыре больших, но приземистых, сложенных из толстых бревен дома – Карлос прикинул, что в каждом из них могли поместиться три, а то и четыре семьи. Такие же крепкие постройки: амбар, сарай, конюшня. Тын, способный выдержать даже натиск лешего, а перед ним – хоть и не глубокий, но расчищенный ров, на дне которого торчали заостренные колья. Хуторянам, судя по всему, приходилось сталкиваться с Чудью, однако насиженное место они почему-то не покидали.

– Мир вам, – громко произнес Карлос, едва проехав ворота.

– И вам здравствовать, – кивнул в ответ стоящий у колодца мужчина.

Выглядел он под стать хутору: приземистый и крепкий. Светлые волосы перехвачены кожаным ремешком, простая льняная рубаха перепоясана веревочкой, грубые штаны заправлены в не менее грубые сапоги.

– Заплутали?

– Вроде того.

– В наших краях это легко, – махнул рукой мужчина. – Куда собирались-то?

На путников он смотрел хоть и настороженно, но без агрессии, спокойно. Словно говоря: «От меня подвоха не ждите, но и сами не бедокурьте, а то…»

Что именно «а то», объяснять не требовалось: к колодцу был прислонен тяжелый боевой топор, а рядом, под рукой, лежал взведенный арбалет.

– В Звиятинск путь держим, – сообщил, спешившись, Карлос. – Не думали, что здесь хутор найдем.

– О нас все забыли, – хмыкнул мужчина.

– Даже Чудь? – пошутил юноша.

Неудачно пошутил, потому что ответил хуторянин серьезно:

– Чудь приходит.

И погладил короткую бороду.

– Лошадей напоить позволите? – Шахмана тоже спешилась и подошла к мужчинам.

– Отчего же нет? Поите. Воды не жалко.

– А дорогу на Звиятинск покажете?

– Одна она здесь, не ошибетесь. – Хуторянин зачерпнул из ведра воды и подал ковш Карлосу. – На здоровье.

– Спасибо. – Холодная колодезная вода сводила зубы, но показалась юноше необычайно вкусной. – То, что надо.

Карлос передал ковш Егозе.

– А вы, стало быть, в Звиятинск?

– Приказчики мы, от каравана отстали, – выдал заготовленный ответ юноша.

– Караван здесь не проходил.

– Караван по дороге шел, а как Чудь напала, мы в сторону, – пояснил Карлос. – Вот и заплутали. Второй день через Пущу идем.

– Бывает.

– Согласен.

– Еды у вас купить можно? – осведомилась Шахмана. – А то с охотой у нас не задалось.

– Можно и еды купить, – не стал отказывать хуторянин. И неожиданно добавил: – А можно и так уйти.

Со злобой добавил. С прорвавшейся изнутри злобой.

– Что…

Удивленный Карлос хотел спросить, чем вызвана столь разительная перемена в поведении мужчины, но понял, что язык не слушается. И руки. И ноги. А голова стремительно наливается расплавленным свинцом, становясь тяжелой и горячей.

«Нас опоили! – Карлос понял, что падает. – Егоза!»

Но прийти на помощь верная Шахмана не могла при всем желании – она рухнула на землю чуть позже, но все равно рухнула, подкошенная огромной дозой дурмана.

– Приказчики, значит… Ну, ну… – Довольный собой хуторянин сплюнул, после чего принялся расседлывать лошадей – он и в самом деле был рачительным хозяином.

* * *

На первый взгляд могло показаться, что лорды безраздельно владели Героями, поскольку в их руках находился идеальный инструмент управления – каталисты, уникальные артефакты, необходимые для воскрешения павшего в бою воина. К тому же никто, кроме лордов, не владел прайм-индукторами, но… Но всегда и во всех делах есть небольшое «но», нивелирующее, а то и вовсе сводящее на нет любые преимущества. В случаях с лордами таковым «но» была способность Героев создавать новые каталисты. То есть, теоретически, любой из них мог отправиться искать счастья у другого владетеля, и этот факт делал положение лордов несколько двусмысленным: от них зависела жизнь Героев, но и рабами те не являлись, а потому – владетели не позволяли себе относиться к Героям, как к скотам. Они сохраняли дистанцию, демонстрируя, что стоят выше, но в то же время не забывали демонстрировать детям прайма свое уважение.

И еще не забывали о том, что Герои не любят оставаться мертвыми слишком долго.

И именно поэтому леди Агата спустилась к прайм-индуктору всего через час после того, как почувствовала смерть Улле Изморози – если обстоятельства позволяли, кобрийская владетельница охотно подчеркивала свою заботу о Героях.

Тьма.

Беспросветная тьма…

Многие Герои болтали, что видели при воскрешении цветные картины. Некоторые сравнивали их с цветными облаками, с яркими красками карнавала, приходящего на излете длинной зимы, и даже с адорнийской одеждой сравнивали, напоминающей вызывающую птичью окраску. Многие Герои говорили, что нет под луной ничего восхитительнее причудливого смешения прайма, из которого выходит новая жизнь. И к картине этой они были готовы возвращаться снова и снова, даже несмотря на то, что цена возвращения – смерть.

Многие Герои.

Но только не безликие. Только не те, кого побаивался сам прайм. Только не они.

Тьма – вот что видел Улле Изморозь во время воскрешения, тьму, и только ее. Без оттенков серого, без полутеней и намеков на отблески света, без надежды. И не облаком казалась она безликому, а липкой черной слякотью, болотной жижей, что сковывает движения перед тем, как задушить, вонючей мерзостью. И потому ничего, кроме отвращения, не испытывал Изморозь при воспоминании о том дерьме, что раз за разом дарило ему жизнь. О том образе, что принимал для безликих прайм, о той гадости, через которую приходилось идти.

Идти, напитываясь злобой и ненавистью…

– Рада, что ты вернулся, Улле, – громко произнесла Агата, бездумно листая толстую книгу «Наставлений».

– Моя леди… – Изморозь с достоинством поклонился. – Простите, что вам пришлось потратить на меня время и прайм.

– Не говори ерунду, Улле.

– Меня убили, – виновато напомнил Изморозь. Не муки очередной смерти волновали Героя – Улле, как и остальные безликие, воспринимал страдания стоически, научился получать удовольствие от путешествия по личному аду, – нет. Изморозь чувствовал стыд. – Я проиграл бой.

– Такое случается, – ровно произнесла леди, захлопывая книгу. – Ты проиграл, но держался смело и храбро… Ты ведь смело держался, Улле?

– Вы сомневаетесь?

– И за это я тебя ценю: за твою неукротимость. А прайм… – Агата махнула рукой. – Прайм не важен, Улле, важно, что ты вернулся.

– Спасибо, моя леди.

Безликие были чуть ли не единственными Героями, которые воскресали не полностью обнаженными – на их лицах оставалась маска. Как шутили лорды, прайм отказывался смотреть на самых безжалостных из своих детей, то ли противно ему было, то ли боялся, вот и считал маску частью их тел. Ее, разумеется, можно было снять, но делали это безликие крайне редко.

– Где тебя убили? – поинтересовалась леди Агата. Она расположилась в кресле и равнодушно наблюдала за тем, как натягивает на себя одежду Улле.

– В Гридвальде.

– Стоит ли ждать остальных?

– Нет, моя леди, у нас все шло хорошо. Потери не превысят допустимых пределов. – Улле помолчал, внимательно разглядывая рубашку, и уточнил: – То есть, одного меня.

Противно, конечно, произносить такое, противно и унизительно считать себя «допустимой потерей», но что делать? В общении с леди Кобрин Изморозь предпочитал оставаться честным – она была единственным на свете человеком, которого безликий искренне уважал.