Предания о дзэнском монахе Иккю по прозвищу «Безумное Облако»

Иккю лишь взглянул на картину и воскричал:

— Что за уродство! — закрыл глаза и принялся высмеивать портрет. «Да что же это такое, что он издевается надо мной, не заботясь о моих чувствах!» — рассердился монах и давай поносить Иккю. А тот схватил портрет и бросил наземь, да ещё истоптал его грязными сандалиями-дзори, а потом написал «славословие»:

Ушёл от мира — А не отбросил формы, Волосы срезал — Но не отрезал заблужденья, Нарисовал дрянной портрет, И тем испортил себе карму. Портрет — преграда на пути к просветлению! Ё о сутэтэ Катати о сутэдзу Бинпацу о киритэ Бонно: о кирадзу Кари ни эдзо: о какитэ Оно га акугё: о кадзукэоку Эдзо: оокинару мэйваку нари

Поражённый до глубины души Сямон засунул картину за пазуху и ушёл.

8 О том, как Иккю с одним человеком загадывали друг другу загадки, а также о том, как прихожанин задал трудный вопрос

Шли дожди пятой луны без перерыва, всё вокруг налилось красками, орошённое влагой, и густо темнела зелень ветвей, и Иккю, наверное, охватила печаль — он затворил плетёную дверь своей кельи и пребывал в задумчивости, когда пришёл человек, лет за тридцать, в дырявой шляпе и латаной-перелатаной травяной накидке, вымокший под хлещущим ливнем, жалкого вида и будто бы убитый горем. Он тихо спросил:

— Можно поговорить?

— Кто же вы? Входите, входите! — сказал Иккю, открывая плетёную дверь.

Тот человек с чувством проговорил:

— Я живу тут неподалёку, завтра нужно проводить поминальные службы, а попросить поблизости некого, вот я и пришёл к вам с надеждой, что преподобный не побрезгует прийти и отведать наше скромное угощение!

Иккю выслушал его и сказал:

— Такова работа монаха, мне это будет несложно. Где же вы живёте? — а тот человек отвечал:

— А место, где находится мой дом, находится на Нигоригава — Мутной реке, в квартале Соконуки-бисяку — Бездонный ковш, место известное. У ворот будет знак, чтоб было понятно. Приходите же непременно! — с этими словами он попрощался и ушёл.

Иккю тогда стал прикидывать: «Как он странно объяснил место! Подумаем, о чём это он!» — и стал разгадывать истинный смысл тех слов. «Вообще-то, Мутная река — это река, по которой недавно пустили воду, то есть Ныне открытая река, Имадэгава. Если у ковша убрать дно, останется ручка, „э“, и стенки, „гава“, так что это должен быть квартал Эгава. Что же, пойдём посмотрим!» — Пошёл он искать то место — и вправду пришёл в квартал Эгава. Стал осматриваться в поисках знака, и увидел висящий перед воротами черпак-сякуси. «Это точно тот знак и есть, ведь монахов ещё называют „сякуси“ — „ученик Шакьямуни“!» — Вошёл в тот дом, и там встретил давешнего посетителя. Вот это находчивость!

Хозяин дома не мог сдержать чувств, и смотрел на Иккю с благоговением, как мучимый жаждой человек смотрит на воду. Думал он: «Загадал ему свои плоские, глупые загадки — а он все их разгадал и пришёл прямиком сюда, воистину обладает он даром всеведения!» — так он думал о нём, как о самом Шакьямуни.

^{Иккю охватила печаль, он затворил плетёную дверь своей кельи и пребывал в задумчивости, когда пришёл человек, лет за тридцать, в дырявой шляпе и латаной-перелатаной травяной накидке, вымокший под хлещущим ливнем, жалкого вида и будто бы убитый горем.}

Тот человек, как и Иккю, был не прочь пошутить, и задумал: «Задам-ка я ему загадку посложнее!» — и, когда закончилась служба, выставил поднос с едой. Тогда преподобный оборотился к подносу, на благо покойному помолился за живых существ, обитающих в трёх видах миров [99] , снял крышку с одной из чашек, а там вместо риса насыпаны отруби. Удивился он, заглянул в чашку для супа — там тоже были отруби. Подумал он: «Да тут во всех чашках отруби!» — всплеснул руками и сказал, нисколько не замешкавшись:

99

То есть три вида миров в буддийской космологии — чувственный мир, мир форм и мир не-форм.

— Что же это! Все («мина») чашки заполнены отрубями («нука»)! Получается, сегодня — «минанука», «три семёрки», поминки на двадцать первый день!

Тот человек был поражён, и почтительно поклонился Иккю.

Потом тот человек сказал:

— Именно так, как вы и сказали, — нынче двадцать первый день, как преставился мой отец. Скажите, обрёл ли он плод постижения учения? Тревожусь я — а вдруг он переродился в аду?

— Ну, что-то с ним действительно произошло. А как он вёл себя при жизни? Люди уважали его за хорошее или ругали за плохое? — спросил Иккю.

— Что вам сказать, обычно он не отступал от мирских установлений. Честный, прямодушный, его больше хвалили, и говорили, что он-то, наверное, стал буддой! — отвечал тот, а Иккю, выслушав, уверенно сказал:

— Стало быть, вам не стоит беспокоиться. Стал он не Амидой, не Каннон, а Честным Буддой [100] . Плод учения он обрёл, без сомнения!

Тот человек внимательно слушал и спросил:

— Ну, вы меня успокоили. А вот ещё был у меня старший брат, три года назад помер. Пути Будды он не ведал, впустую проводил дни и ночи, а ещё, стыдно сказать, был он глуп от рождения, все называли его лентяем, и было это досадно. Грехов он не совершал — обрёл ли он плод постижения учения?

100

Смысл данного изречения неясен; возможно, восходит к поговорке «Божество снисходит к честным».

— Хоть и не совершал он грехов и преступлений, вряд ли он стал буддой. Если я, монах, и прощу его — другие люди не смогут, и наказания ему не избежать. Он провалился в Ад Дураков [101] . Если будущая жизнь существует, как существуем мы в нынешней, то, без всяких сомнений, ваш отец возродился буддой, а брат — в аду! — рассудил Иккю.

9 Рассказ о рогах улитки, а также рассказ о южном крае земли

Один непоседливый ученик как-то спросил Икюю:

101

Здесь обыгрывается омонимия слов «адский служитель с бычьей головой» (або: или ахо:) и «дурак» (ахо:).

— А расскажите, что самое маленькое в мире?

Иккю услышал вопрос и сказал:

— Ты видел такое мелкое животное, которое называется улиткой?

— Видел, конечно! — отвечал ученик.

— Так вот, эти улитки, когда ползают, у них на голове появляются рога. На правом роге у неё пять сотен царств, и на левом роге — пять сотен царств, а всего — тысяча царств. У них, как и в нашем мире, на небе светят солнце и луна, возвышаются горы, текут реки, и всё остальное тоже точь-в-точь как в этом мире. Светила на небе движутся так, что за один миг там проходит тысяча лет. И всё равно эти страны сражаются, стараясь завоевать одна другую: то страна на левом роге захватит другую на правом, то правая подчинит себе левую, и сражения не утихают. Бывает, год защищают страну, на второй терпят поражение, а потом снова восстают, и за год побеждают и оказываются побеждёнными множество раз. Меньше жителей этих стран ничего не бывает, ведь за один миг там сменяется тысяча лет — даже бабочка-однодневка рождается вечером, а умирает утром.

Тогда ученик спросил:

— Хорошо, а скажите, что же в мире самое большое?

Иккю услышал и сказал:

— Ладно, скажу. Есть в Северном море морская птица [102] . Называют её Великая Пэн. Туловище шириной в тысячу ри [103] , и каждое крыло по тысяче ри, так что общий размах у неё — три тысячи ри. Эта птица как-то задумала посмотреть на южный край света, покинула своё Северное море и полетела далеко-далеко. Неизвестно, сколько уж десятков тысяч ри она пролетала в день. Вчера летела, сегодня летит, спешит вперёд уже который год — и всё не ведает, когда же доберётся до края. Даже Великая Пэн устаёт, так что села она на ветку дерева, чтобы дать отдых крыльям, когда снизу раздался громоподобный голос:

102

См. в «Чжуан-цзы»: «В Северном океане обитает рыба, зовут её Кунь. Рыба эта так велика, что в длину достигает неведомо сколько ли. Она может обернуться птицей, и ту птицу зовут Пэн. А в длину птица Пэн достигает неведомо сколько тысяч ли. Поднатужившись, взмывает она ввысь, и её огромные крылья застилают небосклон, словно грозовая туча. Раскачавшись на бурных волнах, птица летит в Южный океан… Когда птица Пэн летит в Южный океан, вода вокруг бурлит на три тысячи ли в глубину, а волны вздымаются ввысь на девяносто тысяч ли. Отдыхает же та птица один раз в шесть лун».

103

1 ри — мера длины, в средневековой Японии колебалась от 4,4 до 8 км.