Предания о самураях

Оставив братьев Катаока у ворот сторожить их от непрошеных гостей, Сукэсигэ со своей компанией вошел в загон. Перед ними открылось пространство площадью около 70 или 80 кэн (145–160 метров), покрытое высоким сухим судзуки, [40] через который пробивалась молодая трава. Практически в центре росла мощная сосна. Стойло (коя) располагалось в дальнем конце загона. Царила полная тишина. Продвигаясь в сторону сарая, они почти уже подошли к дереву, когда Сукэсигэ остановился. «Что за мерзкое зловоние! И откуда доносится этот шум, Сёдзи?» Тут до их слуха донесся стонущий звук: кии, кии, кии. Сёдзи недовольно проворчал: «Ничего необычного здесь быть не может, мой господин, разве что эта кляча, о которой ходит столько небылиц». Он продолжил путь к дереву, продираясь сквозь заросли сорняка. У самой сосны он воскликнул: «Фуси!» На его возглас поспешили остальные участники опасного предприятия. Их взору открылось жалкое зрелище. К корню дерева кто-то крепко привязал голого и истощенного мужчину. У него были совсем седые волосы, голова свалилась набок, лицо выглядело безжизненным. По тяжелому, замедленному дыханию можно было предположить, что смерть его находится где-то рядом. «Жалкое зрелище! – воскликнул Сукэсигэ. – Что должен был сделать этот человек, какое преступление совершить, чтобы с ним обращались подобным образом?» Его рото огляделись по сторонам. Вокруг них виднелись человеческие кости. Совсем рядом лежали конечности и туловища разлагающихся человеческих трупов. По распоряжению Сукэсигэ его слуги перерезали путы, мужчину подняли и дали опору. В окружении людей в тусклых глазах узника появились признаки жизни. Сёдзи обратился к нему так: «Наберись мужества и расскажи о себе. Наш господин – человек милосердный, и он желает тебе только добра. В твоем безнадежном положении избавление от страданий мог бы принести удар мечом». Глаза несчастного распахнулись, и в них стоял нечеловеческий ужас. Этот взгляд остановился на одном только Сукэсигэ. Луч радости вроде бы коснулся его измученной души и придал ей силу. «Да это же молодой владыка Огури! Видно, ками (боги) прислали его светлость даровать мне избавление от этой беды. Увы! Мне, недостойному, слишком уж долго пришлось искать химэгими. Горы уже лишились своего убранства в виде листвы деревьев, зато в виде дара богов приходит возмездие. Перед вами Досукэ, служивший самураем у Ацумицу-доно. Совсем не случайно его светлость сложил свою голову в Катасэгаве. Его столкнул в воду Ёкояма Таро, и он запутался в сетях, и этот коварный человек таким способом лишил жизни моего благородного господина. Спасаясь и считая своим долгом сообщить о случившемся людям, ваш Досукэ бросился в реку и смог уплыть к берегу. Но далеко не ушел, так как попал в лапы Иссики Акихидэ. Пока суд да дело, мне представился шанс для побега. Я попытался пересидеть в Мусаси. Здесь Досукэ жил затворником и думал, как достойнее отомстить Ёкояме Таро за своего господина, как передать весточку ее светлости. Но боги от него отвернулись. Через какое-то время стало известно, что Сёгэн, как его теперь называли, и его дочь живут в Камакуре на ясики Кайдзодзи. Эта дочь не могла быть никем другим, как только самой химэгими. Досукэ отправился на тайную встречу с ее светлостью, но в результате попал в лапы Сёгэна. С превеликим удовольствием он отправил меня в это место и приказал привязать к дереву. «Ах ты, негодяй! Здесь и жди своего конца, но не легкого от железа или веревки. Пусть тобой полакомится Оникагэ». Так Досукэ прожил несколько дней, лошадь почему-то его не трогала; от голода, а еще больше от жажды иногда приходилось делить страшную трапезу с ужасным зверем. Мой господин, не искушайте больше судьбу в этом месте. Этот зверь сильнее тысячи представителей своего вида, и он без труда разорвет вас на куски. Именно поэтому Сёгэн послал вас сюда, как посылал многих других людей». Он вдруг потерял голос. Изо рта у него доносились только бульканье и шепот. Изможденный предпринятым усилием Досукэ осел бесчувственным телом.

40

Eularia Japonica. У этой травы появляются длинные, красивые, перистые цветы.

Господин и его слуги переглянулись, увидели ошарашенные и испуганные лица друг друга. Маска слетела с лица Ёкоямы Таро, и всем стали понятны его коварные намерения. Сукэсигэ ухватился за меч и грозно скрипнул зубами. «Ах, злодей! Ах, мерзавец!» Он наклонился над голым мужчиной и внимательно его осмотрел. Тот уже скончался и лежал мертвым телом, неотличимый от многочисленных разорванных кусков плоти на этом поле казни. Сукэсигэ произнес: «Несчастный Досукэ! Но ками проявили к тебе свою милость и открыли тебе глаза на истину. Ах! А вот этот Ёкояма Таро… Его голову еще предстоит отослать к Желтому фонтану (Косэну в ад). Досукэ должен отчитаться перед своим господином в Мэйдо». Он наполовину обнажил свое оружие. Сёдзи уважительно положил свою руку на ножны и преклонил колени. «Призываю моего господина к сдержанности. Сначала следует заняться умиротворением разгневанного духа О-доно после исполнения положенного ритуала, то есть предоставления его духу головы Иссики Акихидэ. Притом что убить этого ничтожного разбойника труда не составит. Прошу нашего господина подумать». Со вздохом Сукэсигэ убрал свой меч в ножны. Какое-то время он пребывал в задумчивости. «Все дело осложняется тем, что Тэрутэ больше не может находиться под крышей этого дома. Она не знает, что Сёгэн собственными руками убил ее отца. Но Сёгэн прав: нам нужно проявлять вдумчивости и лояльность. Одной только храбростью и злобой делу не поможешь, а только все испортишь. Будем и дальше играть навязанную нам комедию. Теперь займемся Оникагэ!» В сопровождении своих рото он двинулся к коя. Теперь дурные привычки Оникагэ, как их тщательно изобразил летописец, должны были сыграть в коварной пьесе его хозяина Сёгэна. Так как в качестве корма ему давали одни только скрюченные человеческие тела, у зверя выработался странный неестественный вкус. При обычном питании Оникагэ ничем не отличался от остальных лошадей, разве что сверхъестественными качествами. У японцев можно услышать такую поговорку: «Чистокровная лошадь знает опытного наездника». Голоса и запах мужчин насторожили зверя. Через настежь открытые ворота Оникагэ представлял ужасное зрелище. «Его уши напоминали зеленые побеги бамбука, глаза сияли, как сотня зеркал. Громадное животное высотой 6 футов (1,8 метра) от земли до седла. Из пасти вытекала пенистая на вид слюна. Горящие красным глаза излучали смертельную опасность. Известные храбрецы рото Огури задрожали от страха, волосы встали дыбом. Икэно Сёдзи осмелился выступить перед своим господином. Сукэсигэ застыл от изумления. «Каков зверюга! Какие ноги, спина и загривок! И это совершенство головы! Сам мудрец (Коси) не отказался бы иметь с ним дело». Он решительно выступил вперед. Рывком схватил коня за челку, потянул вниз его голову и заглянул зверю в глаза. Яростный свет в них погас. Как будто признавая своего любимого хозяина, глаза коня обрели почти человеческое выражение привязанности. Оникагэ тихо и радостно заржал. Сукэсигэ приказал: «Подайте вязку для уздечки; никогда не видел зверя лучше этого. Сёгэн и его сыновья оказались просто трусами. В этом и заключается секрет. Для такого животного они не смогли найти лучшего применения, кроме как запугивание беспомощных людей». Мито-но Катаро принес веревку и удила. Сукэсигэ взмыл на спину прирученной им лошади. «Теперь – в ясики; посмотрим, какой получится расклад у этого прохвоста. Судьба, а не он предоставила Сукэсигэ бесценного союзника». Итак, они отправились в обратный путь.

Сёгэн ничуть не сомневался в том, что все кончилось. Сукэсигэ должен был погибнуть, а его рото разбежаться кто куда. Тут перед ним появился Ясуцугу, его волосы торчали во все стороны от ярости или страха. «Отец родной, это не человек, а настоящий дьявол. Вон он скачет сюда на Оникагэ. Что будем делать?» Сёгэн вышел наружу. Сукэсигэ и его рото как раз входили во двор усадьбы. Оникагэ трусил, как дамская лошадка. Он вел себя покладистее любой кошки. Даже чуть ли не мурлыкал. Сёгэн буквально расплылся в улыбке. «Владыка Огури не посрамил своей репутации. Позвольте взглянуть. Все необходимые приготовления закончены, двор в порядке. Не соизволит ли ваша светлость воспользоваться лестницей?» Сукэсигэ ответил: «Как прикажет ваша честь. Распорядитесь, чтобы принесли лестницу и сделали соответствующие приготовления». Спешиваясь, он поручил Оникагэ заботе Казамы Хатиро. Входя в бэссо, он подождал Гото Хёсукэ. Тот в скором времени вошел на постоялый двор и тут же вышел. Потом появился Сукэсигэ. в эбоси, голубом ситатарэ (плащ) с золоченым мечом на перевязи. На кафтане сиял выпуклый белый герб в виде кикё. Казама подвел оседланного и взнузданного Оникагэ. Подхватив сине-красные поводья, Сукэсигэ вскочил в седло. Легонько он послал животное сделать круг по двору, поставил его на дыбы и пустил вскачь. Тем временем принесли лестницу длиной около 30 тутов (9 метров). Икэно Сёдзи занял свое место посередине двора. Ёкояма и его слуги с сомнением смотрели на обоих: сможет ли господин или самурай совершить такой неслыханный подвиг. Сукэсигэ подскакал к Сёдзи. «Все готово?» – «Ничего не бойтесь, мой господин. Лестница сама по себе как хорошо набитая дорога. Скачите вверх и ни в чем не сомневайтесь». Несколько раз Сукэсигэ загонял Оникагэ вверх по лестнице. Сёдзи держал ее надежно как скала. Оникагэ смотрительно ставил сначала одну ногу вперед, потом другую, а потом проделывал все в обратном порядке. Сукэсигэ помогал своему коню голосом и поводьями. В конечном счете благородный зверь выполнил поставленную перед ним задачу. Аккуратно поставив на место передние и задние ноги, он поднялся по ступенькам. Сёдзи аккуратно наклонил лошадь с седоком. Теперь они находились посередине. Как они будут спускаться? Лестницу он держал в руке, как простую алебарду. Сёдзи аккуратно опустил противоположный конец лестницы на землю. С осторожностью Сукэсигэ начал побуждать Оникагэ к совершению спуска. Как только лошадь и человек ступили на твердую землю, они помчались галопом по кругу, поднимая пыль и гальку в воздух, как будто налетел настоящий ураган. Толпа взорвалась бурными аплодисментами. Даже Сёгэн, сердце которого колотилось от паники и смертельного страха, не смог удержаться от выражения восхищения произошедшим. Никто не мог сравниться с господином и мужчиной. Сукэсигэ остановил лошадь перед Сёдзи. Другой похвалы он не мог выразить даже своему самураю. В молчаливом приветствии все рото отвесили глубокий поклон этой сильной личности. Сукэсигэ проскакал перед Сёгэном, стоящим на рока. «Мы выполнили распоряжение Сёгэна-доно. Эта демонстрация представляет собой просто шутку. Что еще ваш Сукэсигэ может сделать по вашей благородной воле?» Сёгэн заговорил угрюмо так, будто хотел уличить его в некоем промахе: «Пусть принесут го-бан. Хочу, чтобы ты встал на доску для игры в го. Такой подвиг на подобном звере представляется по-настоящему беспримерным». – «Распоряжение вашей светлости с почтением услышано». Войдя в раж, Сукэсигэ поскакал к своим рото. «Идза! Да он совсем совесть потерял! Потребовал поставить коня на доску для игры в го! Кто-нибудь слышал о таком ловком трюке? Ваш Сукэсигэ не слышал, но попробует его выполнить. Продемонстрирую ловкость ног, достойную причесывания волос девы». Тем временем принесли доску для игры в го и положили ее в середине двора. Она представляла собой массивный квадратный брус из дерева площадью меньше 40 x 40 сантиметров, опирающийся на четыре мощные ножки. [41] И как заставить лошадь встать на него? Сукэсигэ ломал голову, как все это сделать. Он несколько раз опасливо приближался к доске и отступал, чтобы дать своему коню понять, какого рода задачу им требуется выполнить. Потом его конь бодро подскакал к доске и поставил на нее передние ноги. Сукэсигэ спокойно послал его немного вперед, чтобы он сошел с доски. Теперь на доску встали задние копыта. Ловко управляя поводьями, Сукэсигэ поставил Оникагэ на дыбы. Наподобие кота Оникагэ опустился на корточки. Одновременно на доску встали передние копыта. Всадник со своим конем выполнили практически невозможный трюк. Они встали как изваяние из камня: Сукэсигэ поднялся на стременах, Оникагэ выпрямил передние ноги, оставив задние согнутыми как пружины. Зрители вскочили с мест, пораженные таким зрелищем. Конь опять встал на дыбы. Мощным прыжком Сукэсигэ послал его на землю. Снова триумфальная пробежка галопом; роняя капли пота конь и его наездник молча застыли перед Ёкоямой Сёгэном.

41

На самом деле 39 на 39 сантиметров; 11 сантиметров толщиной; высота с ножками 22 сантиметра от земли. Го – это очень сложная игра, неправильно называемая «японскими шахматами».

Икэно Сёдзи демонстрирует свою силу

Последний от ярости и страха не мог произнести ни слова. Что он мог поделать с таким человеком, с такими людьми?! Он слишком расстроился, чтобы хвалить. «Репутация Кодзиро-доно выше всякой похвалы. Требовать от вашей светлости чего-то еще противоречит здравому смыслу. Прошу принять смиренные похвалы за такое ваше представление». Он подобрал невыразительные слова и произнес их с заметной прохладцей. Сукэсигэ ему ответил так: «Позволю себе дать вам небольшую отсрочку. Подано прошение о досрочной отставке, касающейся Ёкоямы-доно». С тем они расстались. Огури со своими рото вернулся на постоялый двор, чтобы обсудить событие дня и выбрать манеру поведения по отношению к Ёкояме. Сёгэн отправился в свои палаты, точно так же обдумать, как обращаться с этим врагом. Понятно, что дела его пошли из рук вон плохо.

Оникагэ встает на доску для игры в го

Глава 11 Воды Тамагавы

Со скрещенными руками и опущенной головой Сёгэн напоминал деревянное изваяние в восточной позе, которую якобы обычно принимают в глубокой задумчивости или при отвлечении ото всех дел. Он ушел в самосозерцание. На татами в освещенной солнцем комнате появилась тень: кто-то отвешивал ему низкий поклон. Подняв голову, он не сдержал радостного восклицания: «Ах! Сам Сабуро! Ты появился как нельзя вовремя!» – «Милостивый государь, с трепетом и почтением: ваш Сабуро прибыл доложить по поводу событий на Бусю Тамагаве (на реке Тамагаве в провинции Бусю)». Ясухару бегло осмотрел своего отца. Осведомленный обо всем, что случилось в его отсутствие, сам тайный свидетель подвига Сукэсигэ, усмирившего Оникагэ, он подождал, пока его пожилой отец выскажется по поводу своих страхов, чтобы потом попросить у него совета. Из всех своих сыновей Сёгэн самую большую привязанность питал к этому своему чаду и совсем его не опасался. Зверских черт в лице и комплекции Сабуро Ясухару проступало мало, как и грубой силы, дикого характера, что делало его малопригодным для начинаний и обеспечения процветания его отца. Ясукуни отличался недалекостью ума и трусоватостью. Ясуцугу выделялся еще и жадностью с тщеславием. Этого парня нельзя было назвать разиней или робким человеком, как и за его отцом, не замечалось за ним и порядочности. Старшие два сына родились от одной матери. Этого парнишку Сёгэн прижил от деревенской девки по имени О-Набэ (Кастрюля для тушения блюд). Ясукуни и Ясуцугу делали вид, будто претендуют на положение самураев. А этот паренек мало чем превосходил в честолюбивых планах возглавляемых им якунинов. Для Сёгэна и Акихидэ он служил исполнителем любых исключительно подлых поручений. В этом и состояла радость от лицезрения данного много обещающего отростка семейного дерева.

Сёгэн рассказал ему о том, как обстояли дела. «Акихидэ и Наоканэ находятся за пределами Камакуры. Если все это сделать достоянием общественности, потребуется обо всем сообщить Сицудзи Норизанэ. Об этом даже речи быть не может. Для Сёгэна открытый вызов такому человеку не только послужил бы причиной переполоха, если вспомнить об известных трениях самого Огури с домами Сатакэ: за победу придется заплатить большим кровопролитием». Ясухару смотрел на него и практически полностью с ним соглашался. Он сказал: «Существует один способ, причем весьма простой. Отравить его». Свет надежды мелькнул в глазах Сёгэна, причем в глазах вопрошающих: «Отравить его, – повторил Сабуро. – Подсыпать в сакэ намбан-доку, [42] и делу конец. Если эти ребята не умрут от отравы сразу, тогда в течение суток наступит паралич. Беспомощных их можно будет связать, отрубить головы и получить огромную награду от принца Мотиудзи». Сёгэн радостно захлопал в ладоши. «Домо! Сабуро, а ведь твоя мать говорила чистую правду, когда утверждала, что ты мой сын. Какая редкая умственная одаренность, какая стремительная сообразительность!» Сабуро мрачно улыбался. Он продолжал мстить своим старшим братьям. В них он видел препятствия на пути к утолению своих желаний, так как вынашивал точно такие же нежные чувства к Тэрутэ, безнадежные в его положении младшего, поэтому оставалось рассчитывать исключительно на свою собственную замысловатую неразборчивость в средствах. Сёгэн уже размышлял: «Организация этого мероприятия труда не составит. В скором времени поступит приглашение на ответную пирушку. Как только оно поступит, повидайся с Китидзи и Китиро. Подготовь все как следует». На том и завершилась непродолжительная, но важная беседа отца и сына.

42

Намбан-доку – отрава южных варваров: ссылка дается либо на Китай, либо на устаревшее понятие Момогава. По традиции такие сцены приписывают Камакуре Гонгэндо. Кое-кто из писателей передает это как Го-кэн-мура, то есть деревушка в сельской местности.

Рэй-но Каору наряжалась для наблюдения за тем зрелищем, которое собирался устроить госи Айзу для господ из соседних бэссо – ясики, Ёкоямы Сёгэна и его сыновей. По этому случаю ее вызвали в качестве танцовщицы, в первую очередь, и как красивую женщину, во вторую. Гостям предстоял сложный выбор: надо было определить, в каком из этих двух качеств она выглядела предпочтительнее. На минутку она перешла во внутренние покои, чтобы закрепить кое-что из украшений. Через штукатурную перегородку там ее слуха достигли голоса. Один из голосов принадлежал Ёкояме Сабуро, которого она ненавидела за его преследования. Осознание того, что он отсутствовал в Камакуре, служило большим облегчением. Речь касалась как раз госи Айзу. Девушка сразу же приставила ухо к тонкой стене. Говорил Сабуро: «Этот человек только притворяется госи Айзу. Этот малый – не кто иной, как Огури Сукэсигэ. Остальные – его самураи. То, что попытка открыто его схватить опасна, вполне очевидно. К тому же вы не захотите, чтобы наш дом послужил местом вооруженной схватки. Если вы выполните полученное распоряжение, то не только получите прямую выгоду, но и о вас благосклонно упомянут в донесении градоначальнику Наоканэ. Кроме того, ваш долг в качестве кэраи вашего клана состоит в беспрекословном выполнении данного указания. Никакого риска вам на себя брать не требуется. В наличии запасено противоядие к этой отраве: умэбоси (засоленные кусочки сливы), протертые в однородную массу со свежей кровью жабы или лягушки. При приеме внутрь эта масса вызывает рвоту, и после очистки организма вреда здоровью никакого не причиняется». Китидзи высказал сомнение: «Распоряжению нашего господина надо подчиняться. Но как избежать поражения всех остальных участников этого дела?» – «Все тщательно продумано, – ответил Сабуро. – В попойке с владыкой Огури никто принимать участия не будет, кроме моего отца, невосприимчивого к этому зелью на тот случай, если возможности избежать его употребления не представится. Все участники пира уже набрались сакэ, и ясность рассудка у них уже помутилась. Никто не заметит, что рото подали один напиток, а всем остальным – другой. Сигналом для угощения отравой послужит появление Каору в танце. Действовать предстоит весьма энергично». – «С почтением ваше распоряжение выслушал и уяснил». Это уже сказал Китиро. Послышалось шуршание, звук сдвинутой в сторону сёдзи, и мужчины покинули комнату.

Какое-то время девушка не могла пошевелиться, скованная ужасом. Все в этом подлом замысле вызывало в ней протест, предложивший его мужчина в том числе. Через мгновение она уже сидела и составляла письмо с предупреждением. Она плотно сложила свиток, чтобы он выглядел как можно меньше. Тут ее посетила справедливая мысль: а как его передать? Времени оставалось в обрез, а пир шел своим чередом. Со всех сторон за происходящим велось пристальное наблюдение, и любого человека с посланием тут же остановят и подвергнут допросу. Предупреждать Тэрутэ было бесполезно. На такой ужин в месте для развлечений приглашать такую деву считалось неуместным. Ее там быть не должно. Оставалось рассчитывать только на себя. Она заканчивала наряжаться, напряженно обдумывая, что предпринять. Сделав вид, будто получила вызов, она вышла в коридор и там лицом к лицу столкнулась с братьями Томимаруя. Они как раз несли сакэ в виде некоего особого угощения. Увидев Каору, Китидзи выразил слабое удивление. «Наша таю поторопилась. Разве Каору уже вызвали?» – «Мальчик-паж данна (господина) уже пришел. Гости требуют меня на танец. И Сабуро-доно отдал по этому поводу свое распоряжение». – «В таком случае иди за нами», – пробурчал Китидзи. Оба брата чересчур сосредоточились на своей опасной игре и не обратили внимания на это обстоятельство. К тому же никто не знал всего коварного замысла лучше Сабуро-доно.

Когда они вошли в залу, пир был в самом разгаре. Понятно, что сакэ шло по кругу без остановки и уже мало кто заботился о бдительности. Братья Томимаруя простерлись перед Сёгэном и Сукэсигэ, сидящими на почетных местах во главе компании. «Просим принять вот это сакэ, то есть авамори из Акунэ. [43] Такой напиток достоин величайших из гостей. Пусть даже если не очень-то понравится, все-таки снизойдите до того, чтобы испить этого вина». Налив сакэ в чашку, Китидзи уверенно поднес ее к губам и выпил первым, как бы подтверждая его высокое качество. Потом этого вина налили Сукэсигэ и Сёгэну. Как только Сукэсигэ взял чашку в руку, вперед вышла Каору. «Покорнейше прошу, милостивый государь, отставить это вино в сторону. Сначала полюбуйтесь танцем, а потом наступит очередь вашего вина. Удостойте благожелательным вниманием мидзу-но куруму (водную телегу)». Она открыла свой веер и приняла позу для танца. Сукэсигэ опустил свою чашку. Сёгэн нахмурился и, воспользовавшись моментом, пока внимание всех переключилось на Каору, вылил содержимое своей чашки на пол рядом с собой. Танцевала Каору просто божественно. Потом она запела:

43

Лучшее (саидзё) авамори в Акунэ. Авамори – арак с повышенным содержанием спирта по сравнению с сакэ. Акунэ – это крупный город в северо-восточном углу Сацумы, Сюссуи (Дэ-мидзу) гори; знаменит своим прекрасным сакэ с древних времен.

На величественных болотах непревзойденной Тамагавы;Забывчивый путник: он погружается в воду и пьет ее!

Воды той самой Тамагавы

Сегодня в Японии много рек с названием Тамагава (Бриллиантовая река), но только одна из них считается знаменитой или, точнее, скандально известной. Так, великий проповедник IX века Кобо Даиси написал поэму, в которой призвал путников не пить отравленную воду Тамагавы в местечке Коясан на территории провинции Кии. Сукэсигэ сразу же догадался, что речь идет об опасности для него. Понятно, что ему подали отравленное вино. Он взглянул на чашку Сёгэна. Она стояла пустой. Если бы в ней находилась отрава, ее никто не тронул бы. Медленно он снова потянулся за своей чашкой. Как только он это сделал, якобы неловким движением своего длинного рукава Каору взмахнула слишком близко и выбила чашку из его руки. Вино вылилось на татами прямо перед Сукэсигэ. Смутившись, танцовщица опустилась у его ног. «Не надо! – запротестовал Сукэсигэ. – Это получилось случайно. Пусть распечатают другой кувшин». Он подался вперед, как будто собирался поднять распростертую перед ним девушку. Как только он до нее дотронулся, Каору сунула ему в руку свое письмо. Смутившись от своей неловкости, она сделала попытку уйти, но Сукэсигэ снова потребовал вина. У него не возникло ни малейшего подозрения по поводу того, что какой-то заговор затеяли против него. Китиро появился со второй емкостью ценного сакэ. Только он не обладал ни храбростью, ни уверенностью в себе, отличавших Китидзи; прежде всего, он не верил Ёкояме Сабуро и в эффективность его противоядия. По его бледному лицу было понятно, что он нес отравленное вино. Последний подал Сёгэну наполненную чашку. Сёгэн наклонился к нему с едва уловимой улыбкой и прикоснулся губами к краю поданной ему чашки. «Через минутку ваш Сёгэн снова присоединится к компании». Как бы по нужде он поднялся, чтобы покинуть комнату. Сукэсигэ поклонился и в таком положении вылил вино себе за пазуху. Потом, откидывая назад голову, сделал вид, будто переливает содержимое уже пустой чашки до последней капли в рот.

Когда Сёгэн вернулся, он нашел своего гостя с покрасневшим лицом. Сукэсигэ простонал: «Ах! Что-то со мной не так: грудь как будто налилась свинцом. Мне все труднее дышать. Ий-я! В животе урчит и крутит! Какая боль! Какая боль! Прошу моего господина простить Сукэсигэ за свалившееся на него недомогание! Я сразу же вернусь». Сёгэн заметил: «Очевидное недомогание вашей светлости вызывает большое беспокойство. Такой смельчак, усмиривший знаменитого Оникагэ, не может просто так занедужить от какого-то обеда и небольшой порции сакэ. Скоро все пройдет. Выпейте еще вина». Но Сукэсигэ с вымученной улыбкой извинился, а потом, шатаясь и спотыкаясь, вышел из залы. Обеспокоенный недомоганием своего господина, Хёсукэ составил ему компанию. Они зашли в ближайшую комнату. Сукэсигэ сказал: «Неловкость Каору была совсем не случайной. Вот ее записка. Понятно, что они подали мне отравленное вино». Он развернул переданный ему танцовщицей свиток. Хёсукэ читал через плечо своего господина, и лицо его покрывала бледность. В свитке было написано: «Ёкояма Сабуро вручил братьям Томимаруя намбан-доку, чтобы отравить господина Огури и его рото. Если до захода солнца не принять умэбоси, втертый в свежую кровь лягушки, эта отрава вызывает если не смерть, то паралич. Мой танец служит сигналом к действию злоумышленников. Яд предназначается всем без исключения. Умоляю вашу светлость бежать отсюда без малейшего промедления. Тайна имени и цели поездки Огури раскрыта». – «А как же рото!» – воскликнул Сукэсигэ. Он с тревогой посмотрел на Хёсукэ. Тот мрачно ответил: «С того момента, как Каору начала свой танец, Хёсукэ с братом два раза прикладывались к чашке с сакэ. Сёдзи лакал его со знанием дела, остальные старались от него не отставать. Действие этой отравы пока что не началось. Прошу моего господина вернуться и покончить с этим сборищем прохвостов». Он взялся за рукоятку меча. Сукэсигэ придержал его порыв: «Не сразу! Сначала к Фудзисаве. Сёнин Дзёа должен знать, что делать, как всех спасти. Сюда приближается этот прохвост». Он упал на пол, как будто у него началась агония. Хёсукэ склонился над ним, изобразив тревогу с озабоченностью, а также чтобы понадежнее скрыть свой нарастающий гнев. Преданный каро обратился к Сёгэну: «Что мне делать? Мой господин переживает великие мучения. Его никак нельзя оставлять в таком состоянии». Сёгэн едва скрывал ликование. Удача сама шла ему в руки. Он ее не упустит, если будет во всем слушать коварного Сабуро. «Без промедления отнесите своего господина в палаты Тэрутэ. Такое недомогание проходит само собой. Будем надеяться, что исцелению послужит нежный уход под присмотром его жены. Женщина всегда считалась главным средством лечения недуга в случае перепоя мужчины». И тут он усмехнулся.