Предания о самураях

На этом пирушка прекратилась. Под руководством Сёгэна рото перенесли бесчувственное тело своего господина через изгородь в покои удивленной и встревоженной Тэрутэ. Лицо Сукэсигэ было багряным. Кое-кто из участников попойки заметно побледнел. Хёсукэ высказал предположение о том, что состояние их здоровья тоже должно вызывать беспокойство. Сёгэн, считавший свою игру доведенной до конца и готовой к заключительному акту, ушел, чтобы распорядиться о последних приготовлениях. Сукэсигэ тут же вскочил и распустил узел, специально сдавливавший его горло. Кровь положенным порядком отлила от лица. Теперь на его лице появилась бледность от охватившего его гнева. «Нам нельзя терять времени. Сукэсигэ, предупрежденный танцовщицей Каору, вылил вино. А вот рото его пили. Надо немедленно отыскать противоядие. Ах! Этот негодяй идет опять. Как любой стервятник, он не может оставить добычу вне поля своего зрения». Он наполовину вынул свое оружие, но из темноты появилась женская фигура. Перед ним простерлась Рэй-но Каору. «Прошу простить меня за мою неловкость. Времени на то, чтобы предупредить об опасности ваших рото, у меня не оставалось. Ёкояма Сабуро принес отраву как раз перед началом моего танца. Но спасаться бегством надо прямо сейчас. Ёкояма собирает своих слуг. В скором времени сюда придут Таро и Дзиро, чтобы отрубить головы тем, кого они считают уже мертвыми. Извольте, мой господин, покинуть этот дом без промедления. Прошу разрешить скромной просительнице Каору сопровождать госпожу Тэрутэ. Вернуться я не могу, разве что за жестокой смертью». Рыдая, она попыталась припасть к ноге Тэрутэ. Госпожа мягко отстранила руку танцовщицы. «Прошу моего господина забрать с собой эту девушку. Сёгэн не нанесет Тэрутэ никакого вреда». Сукэсигэ принял решение: «Уходить должны все вместе, и задерживаться не стоит. Тэрутэ не должна оставаться под одной крышей с убийцей Ацумицу. Мы можем рассчитывать на помощь Сёнина». К рока подвели взнузданного и оседланного Оникагэ. Тут вперед выступили братья Катаока. «С трепетом и почтением: не соизволит наш господин удовлетворить ходатайство?» – «По какому поводу?» – поинтересовался Сукэсигэ. «По поводу разрешения нам провести вооруженное прикрытие вашего отступления от Ёкоямы. Выигрыш в несколько минут значит многое». Сукэсигэ согласился: «Пусть будет по-вашему». Его отряд покинул ясики Ёкоямы через горы, расположенные с тыльной ее стороны. Тэрутэ и Таматэ скакали на могучем коне, который при прикосновении и понукании своего хозяина вел себя покладисто, как котенок. Каору впилась руками в его хвост. Таким образом, громадный конь в сопровождении рото врезался в лес, вскарабкался по крутому склону, где нашел дорогу к спасению в Югёдере Фудзисавы.

Тем временем братья Катаока изготовились к предстоящему сражению. В одних покоях собрали вместе сёдзи и все остальные горючие материалы. Они тщательно обследовали все входы и выходы, оценили их с точки зрения отступления и ведения сражения. И стали ждать появления противника. Никакой неподобающей спешки они не проявляли. Уже наступила полночь. С момента, когда Томимаруя совершил свое преступление против жизни гостей, прошло несколько часов. Как сказал Сабуро: «С нашим делом торопиться не стоит. Ведь проходят часы, и наши гости становятся все беспомощнее». Только Ясукуни и Ясуцугу не могли больше ждать. Не могли они целиком и полностью уступить инициативу своему младшему брату. Кроме того, сражаться с мертвыми или умирающими казалось им делом совершенно безопасным. Однако Сабуро отказался рисковать собственной шкурой в этой схватке. «Занимайтесь сами этим делом. Сабуро подождет более благоприятного момента». Потребовав у отца предоставить в его распоряжение около тридцати человек, он притворился обиженным, чтобы ускакать по своим делам. В случае нападения на отчаянных рото Огури как раз этим ребятам грозили большие неприятности, а не ему.

Братья Катаока услышали топот множества ног. Открыв настежь амадо, они выглянули наружу. Братья находились в тени, а сад наполнял лунный свет. «Наруходо! – воскликнул Катаро. – Разве это не Таро-доно? А рядом еще и Дзиро-доно! На самом деле нашему господину выпала честь, и тут проявляют заботу о его здоровье, хотя и совсем не вовремя. Ваши светлости прибыли с большой свитой». – «Хватит пустых разговоров. Вашего господина отравили с помощью намбан-доку. Чтобы избавить его от страданий, Таро и Дзиро пришли без приглашения за его головой. Они не ждут никакого сопротивления. К тому же его рото тоже должны умереть. Ничто не спасет ни его, ни их». В великом раже Катаро произнес: «Ах ты, подлец! Так случилось, что нашего господина подло отравили. Его бездыханное тело лежит там внутри. И как раз Таро-доно и Дзиро-доно должны сообщить о месте его нахождения Эмма-О. Прими предупредительную стрелу». Вслед за его словами из тени вылетела туча стрел. Полдюжины слуг Ёкоямы сразу же попрятали голову в картофельную ботву. Ёкояма Таро, раненный стрелой в руку, утратил всякое желание сразиться и ретировался. Дзиро воинственно закричал: «Вперед! Эти ребята наполовину уже мертвецы. Побить их не составит большого труда». Но не тут-то было. Бросив лук, братья Катаока выхватили мечи. Им было тесно, поэтому условия для борьбы оказались неравными. Под ударами безжалостных мечей братьев пали многочисленные враги. Противник в панике отошел, чтобы посовещаться. Нападающих было слишком много, чтобы как-то поддерживать боевой порядок. Братья Катаока подтащили тела своих погибших противников и положили их на гору горючих материалов. Камчатный халат, в котором Сукэсигэ объезжал Оникагэ, бросили с краю. Пока Дзиро согласовывал новое нападение с фасада, со двора строения появился дым. Похоже, эти отчаявшиеся в своей способности продолжать сопротивление больные люди запалили павильон. Стремящиеся любой ценой завладеть головой господина Огури головорезы Дзиро бросились на штурм. Но было уже поздно. Дворец объяло пламя, и оставалось только постараться, чтобы спасти от возгорания саму ясики как таковую.

Тем временем Сукэсигэ со своей компанией достиг вершины холма. Как раз когда они там остановились, появился слабый свет, а потом всю долину внизу залила вспышка пламени, охватившего здание дворца. В спешке Сукэсигэ направился на юг мимо каменной плиты Тосимото, чтобы выйти на дорогу, ведущую к Фудзисаве. Но в этот момент из тени вышел отряд численностью около тридцати человек и перегородил им путь. Кто бы это мог быть? Их возглавлял молодой человек лет двадцати пяти или меньше, выглядевший ужасно: был он коренастым и черным. Он носил пурпурную кирасу, прикрывавшую живот. Своей алебардой, украшенной серебряными кольцами, он вращал вокруг головы, обмотанной повязкой (хатимаки), как будто специально для боя. Плащ из дамаста на плечах служил свидетельством его верховенства в шайке, так как иначе он ничем не отличался бы от простого носильщика (нинсоку). Сукэсигэ этого главаря банды не знал. Ведь это была территория Камакуры, а не дикие горные просторы. Он двинулся вперед в расчете на спокойный проезд: «Подозреваю некую ошибку. Попробую все объяснить: мы путники, направляемся в Хаконэ. Прошу уступить нам дорогу». Главарь грубо расхохотался: «Идза! Сукэсигэ-доно так просто не уходит от возмездия. У Ясукуни и Ясуцугу не настолько много ума, чтобы просто так им разбрасываться. Сабуро Ясухару тоже не такой уж глупец. Он учел, что вы попытаетесь сбежать. Так что ваша карта бита. Прояви благоразумие и сам подставь свою голову». Сукэсигэ сразу же принял нужное решение. Он слышал об этом человеке от Тэрутэ. Наш самурай шепнул распоряжение, и Казама, отвечавший за безопасность женщин, скрылся в лесу слева от дороги. Они должны были действовать строго в соответствии с распоряжениями Тэрутэ, знакомой с местностью. После этого Сукэсигэ, вытаскивая из ножен меч, поскакал на разбойников. При нынешнем раскладе в семь человек против тридцати исход битвы однозначно определить было сложно. Кэраи Ёкоямы обступили Оникагэ в ожидании удобного момента, чтобы стащить всадника со спины и покончить с ним навсегда. Сопротивление рото Огури постепенно спадало из-за ухудшения их физического состояния под влиянием отравы, которая начала действовать. Даже Икэно Сёдзи чувствовал себя не намного крепче остальных полудюжины человек. Вырвав в лесу ствол кедра, он без особого труда смел нападавших как мух. Исход схватки могли решить упорством и численным превосходством. Но решил его конь Оникагэ. На пирушку его не пригласили. Кусаясь, лягаясь, бросаясь всем телом на врага с горящими глазами и раздувающимися от азарта ноздрями, мощный конь расчистил пространство вокруг себя. Кэраи Ёкоямы вытащили стрелы и попытали счастья с их применением. Тут с тыла зашли братья Казама, посланные для спасения своих товарищей по распоряжению Тэрутэ. Когда негодяи бросились бежать домой, их встретили представители Катаока, спускавшиеся с Кэхайдзаки по мере своего отхода. Они последовали за рассудительным Сабуро в лес и торопливо полезли на заросший лесом южный склон.

Сами Огури, господин и слуги, находились все вместе и в безопасности, однако силы покидали их. А где же находились женщины? Казама Дзиро ответил так: «Они недалеко – у колодца Дзэни-араи. [44] По распоряжению ее светлости мы пришли на выручку нашего господина». – «Их мы выручим, а потом отойдем к Фудзисаве». Все преодолели холм по тропе, которой пользовались вороватые кэраи Ёкоямы. Приблизившись к гроту, посвященному Бэнтэн, они ворвались в него, причем Сукэсигэ был первым. В темноте огромной пещеры следов или звуков пребывания живого человека разобрать не получалось. Звезды и луна бросали неясный свет в центр помещения через отверстие в своде грота. Сёдзи запнулся о тело человека, лежащего в темном углу рядом с колодцем перед алтарем богини Бэнтэн. «Ах! Сёдзи в чем-то намочил руки, – понюхал их. – Кровь! Мой господин, здесь что-то совсем не так». Он поднял обнаруженное тело и перенес его к входу в грот. Это была Таматэ с перерезанным от уха до уха горлом. Ни малейшего следа женщины помоложе нигде найти не удалось. Сёдзи вернулся к телу своей матери и остановился, закрыв лицо руками. Все слуги его жалели. В глазах у них стояли слезы, так все остро переживали кончину товарища, доказавшего абсолютную преданность их делу. Сукэсигэ сказал: «Преступление достойное последнего труса! Только трус решится воевать с женщинами! Похоже, Тэрутэ и Каору насильно увели слуги Ёкоямы. Что ждет их теперь?!» Господин и его слуги, взявшись за рукояти мечей, одновременно двинулись к выходу из пещеры. Их остановил сам Икэно Сёдзи, выступивший со здравым предложением. Он преклонили колено перед Сукэсигэ: «Прошу вас, мой господин, подумать о ненадежности предприятия такого рода. Нам неизвестно, увели ли ее светлость в ясики Ёкоямы. Штурм – это одно дело, а оборона – совсем другое. Обороняющиеся заранее предупреждены о возможном нападении да к тому же находятся в самом городе Камакуре! Послушайте совета Сёнина. Снизойдите до того, чтобы последовать за ним». Сукэсигэ мягко положил руку на плечо своего самурая: «Даже в минуту скорби Сёдзи демонстрирует сдержанность. Всем понятно твое желание мести, когда перед тобой лежит родное тело. Да будет так». Потом при неровном свете из сосновых факелов они выкопали могилу и положили в нее тело Таматэ. Стоя перед ней, мужчины сложили ладони и произнесли нэмбуцу. Обозначив место захоронения с помощью кедра, вырванного с корнем Сёдзи, они продолжили свой путь в Тотакусан Фудзисавы.

44

Дзэни-араи – колодец, где посетители моют свои деньги. Результат получается как с маслом во вдовьем кувшине. К человеку приходит богатство. До дзэни-араи-идо легко добраться от Сасукэгаяцу или с вершины Кэхайдзака.

В пять часов утра Огури, господин и слуги, вошли в ограду замка Югё. Привязав Оникагэ к дереву Итё перед хондо, поручив своих рото заботам священников, так как многие из них остро нуждались в ней, Сукэсигэ поспешил на беседу с Дзёа Сёнином. [45] Со слезами на глазах он поведал о событиях, волей которых он попал на этот ужасный перевал, и попросил у хозяина содействия. Дзёа быстро выслушал подробности. «Мужчинам большой опасности не угрожает. Упомянутое противоядие считается весьма мощным при отравлении многими ядами. Не вызывает сомнений то, что в случае с намбан-доку оно тоже помогает. Сливовых деревьев в храме Тотакусан растет больше, чем в самом Хатимангу. Следовательно, умэбоси в буфете должен находиться в избытке. Что же касается жаб и лягушек, только глухому не дано убедиться в их наличии». Вызвав послушника, он дал ему указания по приготовлению нужного снадобья. Всех рото привели в тыльную часть хондо, (главного зала) как самое надежное укрытие от посторонних глаз, и разместили там. После этого Дзёа Сёнин переговорил с Сукэсигэ: «Под присмотром моих священников эти люди будут в полной безопасности. Только вот помочь Тэрутэ мы не в силах. Гадать о том, жива ли она, смысла не вижу. Скорее всего, ее тело покоится на дне какого-нибудь пруда в Катасэгаве или в морской пучине. Быть может, ее стережет Сёгэн. Но и тут что-то поделать Сукэсигэ бессилен. Зная о ее верности и непорочности, любви и готовности к самопожертвованию, о том, что живет она безупречно, трудно себе представить, будто Каннон откажет ей в милости в следующем перевоплощении, если уже не в нынешнем. Ваш Дзёа наделен правом проведения расследований и установления истины. Прояви терпение. Для Сукэсигэ выгоднее всего покинуть эти места. Отправляйся к Яхаги в провинцию Микава. Там попроси совета у своих родственников из клана Асукэ. Тем самым со временем можно будет восстановить репутацию дома Огури. Прошу поступать таким образом, как я советую». Полученный совет представлялся полезным, его автор внушал доверие. На следующий день Сукэсигэ оседлал Оникагэ и поскакал в западном направлении.

45

Слово «Сёнин» перевели как проповедник, евангелист. Так же, как с Нитирэн и т. п. Точнее – это почетное звание высокопоставленного священнослужителя. Поскольку он присваивается в монастырях, то это слово близко по смыслу приору или аббату; но сёнин к тому же имеет отношение к эпископальным функциям с мирянами, то есть епископ.

Глава 12 Рото Огури

Храм Сёдзёкодзи, или Тотакусан Фудзисавы, тогда, как и сейчас, считался в Японии одним из самых влиятельных учре ждений. Дзи-сю (секту Дзи) создал во второй половине XIII столетия Иппэн Сёнин (Оти Митихидэ). Именно он, когда в 7 лет расстался с пеленками, показал ту свою сомнительную скороспелость подданного Японии и вступил на путь познания теологии, начинавшейся с доктрин Тэндай в Кайкёдзи Токутияма на территории Иё. При этом он занимался учениями тайного и всем понятного Сингона (в основном обереги и абсурды), Дзёдо и нэмбуцу. В конечном счете он основал собственную единственную в своем роде секту для проповеди завещанного Буддой «Колеса закона». В четвертом поколении от этого момента знаменитый Донкай Сёнин здесь, в Фудзисаве, заложил фундамент главного храма этой секты. Шире всего его знают как Югёдеру (храм бродячего прелата). Такое название прижилось благодаря его редкому смотрителю по имени Югё Сёнин, постоянно бродившему из провинции в провинцию с проповедью постулатов своей секты, демонстрацией чудес, когда для этого предоставляется случай. И при этом с завидным беспристрастием он посещал монастыри своей секты и других сект, приверженцы которых следовали заповедям Будды. Когда приближается смерть, огромный деревянный лотос, установленный перед Хондо, или главным храмом в Фудзисаве, закрывает свои лепестки. При явлении такого чуда и получении соответствующего знака их передают дальше, и святой проповедник возвращается в свой храм, чтобы осуществить переход их нынешнего воплощения, как правило успешного, в состояние нирваны. В этом заключается великая святость таких людей. По поводу данного храма и его жрецов ходит вот такая байка.

В древние времена одного из этих первых Сёнинов, [46] то есть некоего состоятельного проповедника, когда он находился в своем семейном кругу, было замечено, что каждый день в хондо приходила молиться очень красивая дама. Она целомудренно не поднимала от земли свой серьезный взгляд. Перед алтарем она склоняла в молитве свой тонкий стан. Ее дзукин (мантилья) покрывала голову и плечи, открытым оставалось только лишь красивое овальное лицо. В храмовой копилке она всегда оставляла весомые пожертвования. Ежедневно наш состоятельный Сёнин раздавал ревностным прихожанам Сёммай-доси-но Мёдзё (тысяча поклонов) обереги, дарующие здоровье и счастье в этом мире, а также в предстоящем. Он неизменно улыбался этой даме и пропускал ее протянутые руки. Однако она отличалась настойчивостью и большим раскаянием по поводу ее прегрешения. В конечном счете Сёнин смилостивился, и в руки искренне кающейся грешницы перешел долгожданный оберег. Прихожане и среди них эта дама покинули храм, унося в душе благоговение перед самим местом и его священником. Сам Сёнин на долгое время погрузился в глубокие размышления. Рядом с ним терпеливо и почтительно сидел дежурный послушник (дэси). Сёнин поднял голову, чтобы обратиться к нему. «Иди-ка ты на гору, что позади нашего храма. Там отыщешь умирающую лисицу. По возвращении все мне расскажешь». Увы! То ли Сёнин тронулся рассудком, то ли он просто «его покинул», но только несколько веков спустя этого послушника нашли в далеких землях варваров. Однако на месте буддистского послушника слугам полагается подчиняться, а не задавать вопросы. Поднявшись на ноги и попрощавшись, послушник обошел Сёнина справа и отправился выполнять назначенное ему поручение. К своему удивлению, на горе позади храма он нашел умирающую лисицу; в пасти она крепко сжимала известную нам мёдзё. Гонимый страхом, он поспешил в храм, чтобы все рассказать своему почтенному наставнику. Сёнин сказал: «Та красивая дама, постоянно и искренне приходившая на молитву, и есть та самая лисица. Совершенно определенно в следующей жизни ей даруется возможность родиться в человеческом обличье. Велико милосердие и грандиозны дела нашего Будды! Собери послушников, идите и выройте могилу для тела лисицы на склоне горы». Послушники все так и сделали, а с того дня в эпосе храма остается данная легенда, хотя точное место Кицунэ-дзука (холма над захоронением лисицы) в наше время духовного вырождения надежно позабыто. В любом случае у просторного кладбища на горе за Югёдзи было единственное в своем роде начало.

46

Эйкё (1429–1440).

Такой вот степени достигала святость этих благородных людей, что своей молитвой они могли зверя заставить родиться в облике человека. Исключительным авторитетом среди прихожан пользовался Сёнин Дзёа. На его долю в молодости выпало духовное руководство со стороны принца Мотиудзи; а дальше – причисление к последователям Будды. В отношениях с людьми он теперь вызывал одну только благосклонность. Когда храм Огури объяло пламя, когда Огури Хёмондзё Сигэфуса из молодежного крыла, вовлеченного в разрушение дома, вспорол себе живот, испугавшись мести, а войско врага уже приближалось к его владениям в Мусаси, Дзёа не проявил ни малейшего признака злости или участия в делах этого мира. На лукавое замечание некоего льстеца, ищущего благосклонности, о том, что Сёнин располагает способностью по «предоставлению мертвым счастливого пропуска к следующему перевоплощению и жизни вопреки их недобрым желаниям», наш достойный епископ ответил так: «Дзёа покинул все три мира. [47] Собственная карма человека вырабатывается через его практические поступки, и изменить это не дано никому. Путь Будды (Буцудо) расходится с путем буси (Бусидо). Роль Дзёа состоит в том, чтобы помогать несчастным людям. На этом его миссия заканчивается». Принц Мотиудзи, несколько озадаченный раздражением сво его учителя, свято верил в возможность такого вот полного соединения всей мирской жизни. Иссики Акихидэ, отправлявшийся в свой новый завоевательный поход на Хитати, углубился в сложные размышления. Он становился все более осведомленным человеком. Наш торопливый царедворец удостоился неодобрительного взгляда со стороны принца, тем самым – ото всех присутствующих. Домой он отправился, угнетаемый тяжкими сомнениями: прикажут ли ему последовать примеру Сигэфусы?

47

Сандзё, или сангай, – сфера желаний; Сикикай – сфера любви; Мусикикай – сфера без любви или желаний.

С прибытием рото Огури Дзёа Сёнин сразу же энергично взялся за дело. Пока этим людям давали лекарства и прочищали им кишечники, он приказал своим монахам во дворе храма сложить огромный костер. Потом собрали все имеющиеся волосы и сложили их в одну кучу. Количество волос оказалось значительным, так как женщины обычно предлагали их в качестве подношения. Ведь женщины были слишком бедными, чтобы жертвовать храму что-то еще, поэтому в ряде случаев в религиозном порыве они жертвовали самое ценное, что имели. Таким образом, за многие годы такого рода пожертвований скопилась масса. Все было готово, и Сёнин выжидал подходящего момента. Восстановление здоровья его пациентов шло стремительно. Самым тяжелым больным оказался сам Сёдзи, принявший дозу отравы больше остальных. Однако после рвоты, прочистки организма, употребления рисовой каши, а также обильного питания к концу второго дня все они чувствовали себя прекрасно, то есть как обычно. Внешне они выглядели устрашающе, силища так и перла в поисках выхода, к тому же появился неудержимый кураж. Тем временем оправдывались опасения и тревожные ожидания Сёнина. Его усилия по расследованию дела принесли плоды. Он узнал и передал своим гостям, чтобы те сообщили своему господину информацию о том, что Тэрутэ и Каору увели кэраи Ёкоямы и теперь их держали под неусыпным надзором братьев Томимаруя. Священники Кайдзодзи могли бы поведать ему много интересного. Для них самих пока что ничего сделать не представлялось возможным. Сабуро после своего возвращения доложил Сёгэну о встрече и сражении с Сукэсигэ. Сёгэн сказал: «Нельзя было просто так отпускать его в бега. Совершенно определенно он искал прибежища у Сёнина Дзёа. И этот факт совсем легко проверить». В разговор вступил Ясуцугу, вошедший в этот момент в залу: «Легче, чем кое-кто думает. Сёнин уже докладывает о прибытии и отравлении воинов Огури, господина и его ближайших слуг. Обо всем этом говорят в городе. Ему передали тела для погребения по указанию принца, который совсем не обрадовался тому, как они распростились с жизнью, но ничего не собирается предпринимать». – «Свидетели опередили сплетников, – поучительно произнес Сёгэн. – Сабуро, возьми-ка с собой пятьдесят человек, отправляйся в Югёдеру и добудь там доказательства их смерти».

Так случилось, что на третий день после полудня Сабуро Ясухару появился в окрестностях храма во главе отряда из пятидесяти человек. Ему повезло в том, что десяток мужчин в хондо ничего не знали о его прибытии; Сабуро только подозревал об их присутствии, но все-таки решил проявить обходительность. Дзёа Сёнин на него рассчитывал. Предупрежденный о его приближении, он встретил гостя во главе своих монахов. Пение псалмов зазвучало громче, закачались кадильницы, псаломщики поднесли связки надгробных досок (сотоба). В момент, когда Сабуро объявлял о цели своего прибытия, Дзёа был полностью поглощен соборованием. «Увы! Эти жестокие люди на самом деле искали прибежища здесь, отдаваясь в руки будды. Но вопреки лелеемой ими надежде все они умерли и отошли к Хозяину Лотоса. В настоящее время для них пишутся бирки, чтобы положить их в помещение для мемориальных дощечек (Сэкии-но Ма). Теперь нам предстоит изгнание их недобрых и мятежных духов. Тем самым мы подарим успокоение их злым намерениям, и они найдут себе пристанище на лотосе. Насилие порождает насилие. Кара постигнет их уже в нынешнем воплощении. Вы, милостивый государь, прибыли как раз вовремя, чтобы возглавить нашу процессию. Погребальный костер уже подожгли. Когда его жар покинет белые кости, мы их соберем и предадим земле со всеми положенными почестями. Прошу выйти перед нашим хором». Сабуро полностью поверил в истинность происходящего. Как раз за этим он и приехал: проводить покойников. Со всем положенным лицемерием он спешился и со своими рото присоединился к процессии, бредущей к пылающему погребальному костру. Дзёа подводил их с наветренной стороны. Он со своими монахами с помощью вееров гнали смрад от горящих трупов в лица Ёкоямы, господина и слуг. То был смрад сильнее любой вони: смрад горящих волос, причем волос давно слежавшихся, и масла для волос. Сабуро вдохнул дыма и закашлялся. Его молитва перемежалась ругательствами и неучтивыми выражениями. Дзёа тоже молился: «Эти мужчины были людьми войны, войны кровавой; эти мужчины отдались Шести Страстям и Сотне Пороков. Когда-то их имена носила плоть, а теперь они превратились в тлен. Наму Амида Буцу! Наму Амида Буцу! Бесчисленные призраки ада и моря, призрачные существа порока, тотчас вступающие на Путь Будды, чтобы обрести Нирвану и прощение за свершения человеческие. Наму Амида Буцу! Наму Амида Буцу!» – «Наму Амида Буцу!» – повторяли нараспев монахи, добросовестно обмахивая веерами всех – себя и представителей Ёкоямы. «Наму Амида Буцу!» – простонали и закашлялись эти негодяи. «Нан то кусай на (Как же они смердят)!» – вполголоса стонал Сабуро. Благо служба подошла к концу, причем обошлось без нежелательного вмешательства случая. Сёнин, чтобы увести Сабуро из хондо и от беды, обратился к нему с любезным предложением перекусить и освежиться в зале настоятеля храма. Сабуро, теперь уже убедившемуся в смерти врага, хотелось снова увидеть Камакуру. Однако вежливое обращение хозяина храма и желание избавиться от смрада, застоявшегося в горле и в носу, убедило его принять предложение. Он отпустил половину своей свиты. С остальными слугами он мог бы покрыть верхом короткое расстояние до города. Его люди не стали даром терять времени и сразу же выполнили распоряжения своего господина.