Преданная демократия. СССР и неформалы (1986-1989 г.г.)

Распад федерации стал следствием летнего раскола неформалов и дальнейшего ухудшения условий их деятельности осенью 1988-го. Это событие имело важные, тогда еще неясные последствия. В 1988 году социалисты вырвались вперед в «партстроительстве», сумели создать массовую всесоюзную структуру с общей конструктивной программой. Это давало шанс на возникновение устойчивой лево-центристской организации, в перспективе – социалистической партии. С распадом федерации это преимущество было потеряно социалистами, и в России уже никогда не было социалистической партии с таким влиянием в общественном движении. Общественное внимание уже было завоевано возникшими ранее организациями либо партиями, имевшими депутатский ресурс.

В 1988—1989 годах судьба социалистического партстроительства зависела от федералистов. Пользуясь тем, что их конкуренты в социалистическом движении были заняты работой по строительству «Народного фронта», «общинники» и их единомышленники в других городах могли взять себе нишу социалистической партии. Федералисты чувствовали неудачность названия «Альянс социалистов-федералистов». Оно было сложным для людей с улицы. Возникла проблема самоидентификации движения. Кто мы?

Новая организация поддерживала идеологию, известную как «общинный социализм» и федерализм. Исторически эти взгляды уходили в традиции антиавтортарного социализма в спектре от Прудона и реформистов-народников до Бакунина и левых эсеров. В современном мире эта традиция представлена в левом социализме и анархизме. Но левый социализм по своей нише предельно близок большевизму, а «общинники» были настроены антибольшевистски – ведь они боролись с коммунистическим режимом и не разделяли основ марксистской идеологии. Они не могли назваться просто социалистами – ведь в это время почти все были за социализм, а социализмом обычно назывался существующий строй. Перед «общинниками» встала альтернатива – или стать левым крылом в организации всех социалистов (Федерация социалистических организаций и клубов или ее преемник), либо создать собственную отдельную политическую организацию с «общинной идеологией». Но в преддверии выхода к народу в 1989 году (было ясно, что с весенним потеплением политический актив снова выйдет на улицу) нужно было как-то ясно назваться. «Социалисты-федералисты», да еще в каком-то альянсе – это было непонятно. Для фракции это еще годилось, а для отдельной всесоюзной организации – нет.

Как историки, «общинники» обсуждали возможность самоидентифицироваться как эсеры. Но эсеры – террористы, что противоречило принципам ненасилия, которым были привержены «общинники». Обсуждалось название «новые социалисты-революционеры», «чтобы отличаться от Фанни Каплан».

7 октября федералисты создали на базе «Альянса социалистов-федералистов» уже совсем самостоятельную от федерации организацию – Союз независимых социалистов. Л. Наумов так оценивал смысл такого шага: «В этих клубах одновременно и самостоятельно (что само по себе симптоматично) возникло стремление к созданию самостоятельного политического союза, общие принципы которого: самоуправление и федерализм…, требование беспартийного общества… Мне кажется, это является в известном смысле логическим следствием развития федерации – на ее основе сформировалось радикальное политическое ядро, которое нуждается в полной идеологической и политической независимости и самостоятельности… Что означает одновременное зарождение в общем-то одной идеи в разных клубах и разных городах страны?… Это реакция той части интеллигенции, которая до апреля 1985 года (а строго говоря, до января 1988 года) не занималась политикой, ища альтернативу бюрократии в экологии, культурничестве и так далее. Затем наступил период быстрой политизации – создания федерации и теперь – полная идеологическая и политическая независимость и самостоятельность как условие союза с либералами» [210] .

210

Община. – 1988. – № 18. – С. 4.

Итак, Союз независимых социалистов был уже почти партией, готовой к полноправной политической игре. Партией он не назывался только по одной причине – федералисты были противниками партийности как таковой. Только в 1990—1991 годы они стали принимать участие в создании партий, приговаривая, что «нам навязали партийные правила игры». В 1988-м форма (непризнание себя партией) диктовала содержание – организация не могла назваться социалистической партией. К тому же «общинники» так активно обличали «фронтовиков» в самозванстве, что не хотели быть самозванцами сами. Ведь формально социалистами тогда назывались все – от коммунистов до самих «фронтовиков». В верности социализму клялись и будущие лидеры либералов – нужно было сохранять партбилет, который давал доступ к СМИ и был условием сохранения статусности.

Всего через год-два социализм станет парией «демократической» идеологии. Но в 1988 году «общинники» считали, что не могут создать просто Социалистическую федерацию, а должны как-то подчеркнуть свое отличие от остальных федералистов. Слово «независимые» было вялой попыткой такой самоидентификации, но всем было ясно, что это – временное решение. Название «общинный социализм», с которым отождествлялась идеология организации, указывало на связь с народнической традицией, но было совершенно чуждо современности. Ведь общины давно остались в прошлом. Более точным было бы название «социализм советов» или «советский социализм», соответствовавшее программе движения. Но слова «советы» и «советский» тогда имели слишком официальный смысл, чтобы ими можно было обозначать оппозиционное, а не охранительное движение.

Создав организацию, «общинники» стали привычно работать над ее программой, согласовывая свои идеи с киевлянами, харьковчанами, ленинградцами и краснодарцами. Здесь повторилась ситуация лета 1987 года с программой «Общины». Исаев считал, что можно ограничиться эффектной декларацией, а я настаивал на создании подробного проекта преобразований в стране. 7 ноября представители «Общины» и ленинградских групп обсуждали программу-минимум. Ленинградцы, прежде всего А. Ковалев, отнеслись ко всем этим социал-экономическим идеям скептически. Главное – борьба за свободу. Тогда Исаев предложил не принимать программу-минимум. Я настаивал: «Избавление от „монархических“ иллюзий, которые многим принесла XIX партконференция, и вольный ветер, гуляющий по прилавкам магазинов, свидетельствуют о том, что скоро общественно-политическим организациям, в том числе и Союзу независимых социалистов, предстоит большая работа» [211] . Помимо общего идеала, если не хотим заразиться «партийной беспринципностью», нужна четкая позиция по преобразованиям, которые следует провести в ближайшее время. Если у нас не будет конструктивной программы, придется выделяться не радикализмом социалистической модели, а радикализмом формы выступлений. Перед «общинниками» стоял выбор, характерный для любой политической организации: что важнее в политике – программа или имидж?

211

Шубин А. Нужна ли программа-минимум? Архив Шубина А. В. Ф. август – декабрь 1988 г.

ФРАКЦИОНЕРЫ

ОСЕНЬ 1988 ГОДА оставляла мало возможностей для политической работы. Предвыборная кампания начнется ближе к зиме. Продолжались пропагандистские лекции, но на них ходил один и тот же круг людей, «всплывший» летом. Нужна была новая кампания, чтобы актив не деморализовался, чтобы приобрести новые организационные позиции к весне 1989 года, когда ожидался новый подъем общественного движения.

Это называлось «выбивание площадок» для агитации.

С лета были очевидны две возможные «площадки», помимо обжитого лекционного «Факела» – НИИ культуры, директор которого, Чурбанов, поддерживал создание «Народного фронта», но охладел к идее после раскола неформалов, и структура ВЛКСМ – Комитет молодежных организаций.

«Общинники» попробовали продолжить сотрудничество с НИИ культуры, создав независимое от КПСС «Педагогическое общество». Основой для него должны были стать несколько видных педагоговноваторов, ученые-культурологи, студенты-педагоги и активные школьники «Альянса». В оправдание «общинников» можно привести только два обстоятельства – они действительно были профессиональными педагогами и действовали в условиях, когда существовал очевидный дефицит независимых от власти профессиональных организаций. Но и этого оказалось недостаточно. Педагоги-новаторы «играли» в общество вяло, и в конце концов оно «увяло» – им перестали заниматься [212] .

212

«Новаторы» позднее, в более свободной атмосфере занялись созданием солидного Союза учителей, который занял эту нишу с большим основанием, но без планировавшейся «общинниками» политизации. От Педагогического общества неформалам остались добрые отношения с НИИ культуры, в помещении которого проводились неформальные мероприятия, и дружба с Тубельским, школа которого стала одной из опорных баз «общинников». Здесь будут проводиться мероприятия анархо-синдикалистов, включая их съезд. От этой школы в 1989 году анархист Исаев выдвинется кандидатом в депутаты Моссовета.

Более драматично развивалась последняя попытка «Общины» завоевать на свою сторону часть комсомольского актива. На этот раз вторжение на поле «комсы» было задумано очень радикально и адресовалось к партийной оппозиции. Неформалы провозгласили «фракцию», как бы призывая старших товарищей сделать то же самое в партии.

25 октября «общинники» и Всесоюзный социально-политический клуб провели организационное собрание Демократической фракции ВЛКСМ. Она потребовала принятия программы КСМ, признание свободы фракций и группировок, свободу дискуссий в организации и выпуск дискуссионного листка ВЛКСМ. Также предлагался эксперимент в духе предложений 1986 года – признание наряду с территориальными организациями ВЛКСМ также общественных групп по интересам. «Являясь оппозицией существующему бюрократическому аппарату в ВЛКСМ, мы подчеркиваем, что этот аппарат на последнем пленуме окончательно встал в оппозицию перестройке», – провозглашали фракционеры. 9 ноября Демфракция объявила дискуссию по программе ВЛКСМ (ведь у комсомола не было своей программы). Тезисы программы предложили «общинники», выдержав их в радикально-социалистическом духе.

Несмотря на то что «общинники» утверждали, что свобода фракций – последний шанс на спасение ВЛКСМ, спасти эту организацию в условиях нарастающей перестройки не могло уже ничто. Речь шла лишь о том, кто станет наследником имущества ВЛКСМ. Разумеется, у самих «общинников» не было шансов, что им самим что-то всерьез перепадет – они не занимались бизнесом. Но был шанс на время получить помещение в центре Москвы и выход на страницы комсомольской прессы, что позволило бы развернуть агитацию ранее аполитичных масс.

Серия дискуссий о свободе фракций в ВЛКСМ была моделью такой же дискуссии, которая позднее начнется в партии. Многие участники обсуждений, инициированных «общинниками», это понимали, о чем говорят записки делегатов-комсомольцев, направленные в президиум конференции ВЛКСМ МГПИ, где обсуждались требования фракции.

С. Золочевский: «К фракционности нас вынуждают не только кризис комсомола, но и требования Основного закона, запрещающего политические организации». А раз в условиях существующей монополии на политическую деятельность неформалы не могут получить юридических прав, они и «вынуждены действовать также и через ВЛКСМ, имеющий эти права».

«Когда общество станет настолько демократично, что любая общественная организация будет не менее монопольна в своих правах, чем ВЛКСМ, и авторитет организации не будет определять ее „принятостью в верхах“, вопрос о фракционности отпадет и все фракции отпочкуются в самостоятельные организации».

Спектр позиций, будораживших молодежную аудиторию, определяют две записки: «Не кажется ли вам, что ругань между редакцией „Общины“ и остальными делегатами на сегодняшней конференции – яркий пример возможной свободы фракции?» Результаты голосования показали, что мнение остальных делегатов в большей степени отражает другая записка, в отличие от предыдущей – подписанная: «Мы слишком долго считали блоком (=фракцией и так далее) троцкистско-бухаринский блок. Ныне – время переменилось. Знаем много о Бухарине, понимаем, что разные мнения в одной организации рождают истину. Нельзя выводить „Общину“ из комсомола. Они во многом правы. Надеюсь, ребята (обращаюсь к „Общине“), вы будете так же работать, отстаивать свои платформы. М. Радионовская. Филфак».