Преданная. Невеста

Слава крутился, пытался устроиться, матерился, в итоге же заснул просто от усталости ближе к двум. А я из-за волнения спала еще меньше. Любовалась его затылком, спиной, «изучала анатомию» строения его тела пальцами и легкими поцелуями, очерчивая выраженный рельеф мышц и считая родинки.

Готовила ему завтрак. Не испытывала ни желания, ни потребности возвращаться к теме Кристины.

Ловила его взгляды и отводила свои, пряча улыбку в уголках губ. У нас все действительно слишком хорошо. Тревожно из-за того, что даже не тревожно.

В машине по дороге в суд мы обсуждали мою учебу и рабочие планы. Материалы по делу Смолина должны с дня на день вернуться к нам из апелляции. Это значит, что Смолин скорее всего снова позовет меня на точку.

Встречаться с ним давно не страшно, но по-прежнему противно.

Его слова о «нужно было себе оставить» плотно засели на подкорке. Всплывают иногда и запускают по телу дрожь. Даже от мыслей об этом тошнит. Он может быть бесконечно харизматичным, богатым, сильным и хитрым. Но я к нему испытываю только отвращение. И еще я верная. Слава богу, не ему.

Только Славе об этом я не говорила. Чувствую, судья отреагировал бы слишком резко. Может даже прекратил бы все, а прекращать вот так и из-за меня нельзя. Теперь я понимаю это еще четче. Игра намного масштабнее, чем я могла предположить изначально. Мы с Тарнавским – не дуэт, а часть серьезной команды. Важная часть. Возможно, самая важная.

Через стену до меня доносится неразличимый разговор с невидимым собеседником. Судья разговаривает с кем-то по телефону, а я сторожу его из своей приемной.

Этот день смело можно было бы записать в перечень идеальных, только стыдно, что работник из меня сегодня просто ужасный. Из поставленных самой себе задач я не исполнила ни одну. О себе знать дает бессонная ночь и эмоциоанальное перенасыщение. Мой рабочий провал усугубляет еще и то, что через полчаса пора собираться и ехать на пары.

Знаю, что Слава не возьмется проверять мою выработку, не разозлится и даже не пожурит, но мои внутренние представления об ответственном подходе к работе куда жестче требований работодателя.

Даже не знаю, кому в этой связи больше повезло – мне или Тарнавскому.

Откидываюсь на спинку кресла, тереблю подвеску и смотрю на судейскую дверь. Слава внутри смеется. И я тоже улыбаюсь, понятия не имея, чему.

Мой изначальный план не носить его подарок провалился. Слава скорее всего правильно сказал: легче забить. Совсем с чистой репутацией из всей ситуации нам выйти вряд ли удастся. Скрывая свои отношения от одних, и нагло выпячивая их перед другими, мы этому не способствуем. Да и жить в постоянном страхе бессмысленно.

Может даже хорошо, если та же Лиза поделится с отцом своим наблюдением. Смолин подумает, что я прилежно исполняю его поручение.

"Влюбляй в себя Тарнавского, Юля. Влюбляй. Но сама влюбляться не смей. Помни, кому ты предана".

Этот диалог произошел давно, но меня все равно передергивает. Я бы очень хотела, чтобы все это закончилось побыстрее. А потом…

А что потом-то? Мне придется уволиться? Нам со Славой можно будет больше не скрываться? Я смогу представить его родителям? Он познакомит меня со своими? Может быть… Замуж позовет?

Саму будоражит смелость планов.

Но мы же не закончимся вместе с победой над Смолиным и прочими негодяями, правда же?

В судейском кабинете становится тихо, а я стараюсь переключиться, забрасывая ногу на ногу и припадая ближе к рабочему столу. Хотя бы напоследок включиться в работу.

Как ни странно, получается.

Но за несколько минут до выезда, когда я то и дело скашиваю взгляд в нижний правый угол, чтобы свериться со временем, в приемную стучатся.

Кричу:

– Войдите! – сворачивая вкладки и выключая компьютер.

Взгляд привлекают ступившие в приемную красивые женские ноги. В суде я раньше таких не видела. Тонкие щиколотки обвивают ремешки босоножек на умеренном каблуке. Те самые ноги – загорелые и худые. Платье короткое. Наверное, даже слишком.

Опомнившись, что рассматриваю слишком палевно, на ускорении проезжаюсь выше и торможу на лице.

Мы с посетительницей в унисон выдаем:

– Ой.

Кажется, в унисон же друг друга узнаем.

Я вижу Майю, младшую сестру Вячеслава Тарнавского, второй раз в жизни. Не делаю и не думаю ничего плохого, но ужасно волнуюсь. Щеки розовеют. Встаю с кресла и обхожу стол.

– Здравствуйте, вы к судье Тарнавскому? – Не просто хочу, а прямо-таки жажду произвести положительное впечатление.

– Здравствуйте, да… – но пока что Майя внимательней меня изучает. Наверное, не понимает, почему я подорвалась. А я... Мне важно быть для них хорошей. Достойной.

Даже если они не знают, кто я.

Я нервно улыбаюсь и предлагаю:

– Может кофе?

Но Майя сужает глаза и качает головой.

– А я тебя помню... А ты меня нет? Юля же, да? Мы когда-то отдыхали параллельно в Харвесте. Ты была с парнем… Игорем… А я с душнилой, – Майя кивает на дверь в кабинет судьи и закатывает глаза. А я давлюсь воздухом и прокашливаюсь.

Мечты о положительном впечатлении вдруг осыпаются. Сначала была «с парнем», потом… Явлюсь с душнилой. Они, наверное, решат, что я непостоянная.

– Ой, извини. С Вячеславом Евгеньевичем. – Майя исправляется, улыбаясь. Снова рассматривает меня. – А ты давно здесь работаешь? Я не знала… Слава ничего тогда не говорил…

Улыбаюсь вяло. Слава тогда убить меня хотел. Что он мог сказать?

Знакомьтесь, моя крыса?

Но сестре его я это не уточню.

– Я слушала у Вячеслава Евгеньевича курс в Университете. Он шикарный преподаватель и юрист. Когда появилась возможность устроиться к нему на работу – я была рада.

Пою своему судье дефирамбы, пряча загоревшиеся уши под волосами.

И выслушать-то Майя их выслушивает, но потом подается вперед и, приложив ладонь к губам (как будто нас может кто-то подслушать), тихо произносит:

– Если он держит тебя в заложниках, Юля, моргни. Мы тебя вызволим, – улыбается мне, подмигивает.

Хорошо шутит. Правда, хорошо. Но я в ответ улыбаюсь кисло.

Его семья вообще не в курсе, что происходит в его жизни. Наверное, это хорошо. Или все же нет?

– Спасибо, меня вызволять не над…