Предатель. Не отрекаются, любя…

– Уверена! – Мама всегда его любила и сейчас на его стороне. – Вы двадцать лет в браке. Думаешь, папа мне никогда не изменял? Я делала вид, что не замечаю, так сейчас он у моих ног, как пёс. Вижу, что чувство вины гложет. Вот пусть винится, подарки дарит, на руках носит. А с кем там он когда-то ещё спал… Заразу в дом не притащил, и ладно.

В шоке слушаю эти откровения. Как она может так легко об этом говорить?! Я всегда считала, что их брак – идеал семьи. Они всегда так друг на друга смотрят! Выходит, это ширма? Злюсь, ненавижу, но всё равно постоянно смотрю на дверь и жду.

Постепенно начинаю вставать, расхаживаться. Тяжело, но надо встать на ноги поскорее ради детей. С ними постоянно на связи, но лучше пока не видеть маму в таком состоянии. К постоянным перевязкам отношусь с юмором, смеюсь с врачами над пугливыми стажёрами, которым иногда поручают меня перевязать. Диагноз редкий, живот вскрыли от груди до самого низа, и, когда они видят, на глазах зеленеют. Когда рядом кто-то есть, становится легче. Зря меня в отдельную палату положили, так хотя бы могла с кем-то говорить.

Уже месяц прошёл. Стою в коридоре, смотрю в окно – уже март начался. На ветках липы за окном дрожат капли, искрятся на солнце.

– Красиво. – Ко мне подходит девушка, становится рядом. С бока такая же, как у меня, трубка, на губах улыбка. Красивая такая, добрая. Мне вообще тут на добрых людей везёт.

– Уже весна, – говорю задумчиво.

– Давно здесь?

– Месяц, а ты? – Почему-то сразу на ты хочется, без долгих разговоров. – Меня Ася зовут.

– Зарина. Я две недели тут. Аппендицит лопнул.

Имя ей очень идёт: смуглая, с яркой кавказской красотой, когда брови вразлёт, а волосы чёрные, как смоль. Наше знакомство постепенно перерастает в дружбу. Вижу – к ней каждый день целая делегация приходит. Муж, брат, мама, свекровь, сестра… Иногда в глазах рябит от черноволосых, громко смеющихся людей. Зарина тоже лежит в отдельной палате, но там всегда многолюдно. Я на такие семьи всегда немного свысока смотрела, казалось, что они живут табором в одной квартире, не моются и едят руками. В чём-то я права: Зарина рассказала, что они живут вместе, в одном большом доме. В остальном я заблуждалась. Привыкла ходить в белом пальто и поучать других, как надо жить. Падать с вершин моральных устоев всегда больно.

Тёма мне ни разу не позвонил, исчез, как не было. Так даже проще – можно представить, что он в очередной командировке. Даже ждать перестала. Мозг выдаёт защитную реакцию. Отрицание – тоже лекарство, хоть и горькое.

Сегодня мама не пришла – повезла Андрюшу на обследование перед соревнованиями. Он у меня занимается плаванием, получается неплохо. Ездит по городам, занимает призовые места. Горжусь им. От скуки сижу в телефоне, бездумно листаю новости. Стук в дверь удивляет: врачи обычно не стучат.

– Привет.

Глазам не верю – Славка Савельев. Учились в одной группе в универе, после выпуска несколько раз виделись на встречах выпускников, иногда в общем чате переписываемся. В руках – букет маленьких лиловых роз и пакет с апельсинами. Он поднимает его вверх и улыбается:

– Взял то, что обычно выздоравливающим носят.

– Ты тут откуда? – сажусь, думаю, что выгляжу, как кикимора – голова немытая, трубка из горла торчит. То ещё зрелище.

– Наши сказали, что ты в больнице. Вот, пришёл проведать.

Я в наш чат не заходила давно. Написала, что в больнице, завалили пожеланиями выздоровления. Если честно, в какой-то момент даже раздражать стало, хоть и понимаю, что это искренне. И вот Славка пришёл.

– Мне нельзя апельсины, – говорю, пока он кладёт букет и фрукты на тумбочку.

– Правда? Тогда сам съем, – легко пожимает плечами Славка и садится на стул. – Выглядишь хреново.

– Спасибо, – отвечаю едко. – Прости, что перед встречей не сходила в салон.

– Ладно, я шучу, – он вдруг становится серьёзным. Смотрит без жалости, с сочувствием. – Я рад, что ты идёшь на поправку.

– Спасибо, – повторяю. На этот раз нормальным тоном.

– Знаешь, я как узнал, что ты тут, места себе не находил. У меня у бабушки панкреонекроз был, еле откачали в своё время. А сейчас медицина шагнула, так что тебя тем более вытащат!

– Уже вытащили, как видишь. – Улыбаюсь печально. Даже одногруппник пришёл, а муж – нет. – Давай пройдёмся, надоело в палате торчать.

Я уже выхожу в больничный парк, а сегодня такая замечательная погода! Март перевалил за середину, солнце уже начинает нагревать воздух, почки набухают на глазах. Каждый день слежу за пробуждением липы за окном.

– А тебе можно? – Славка начинает суетиться, помогает встать, поддерживает, пока обуваюсь и вдруг опускается на колени и шнурует мне ботинки.

– Спасибо, конечно, но я сама могу, – говорю, смущаясь. Обычно шнурки мама завязывает, я только недавно начала сгибаться без страха.

– Отстань. Мне несложно.

Я уже забыла, какой он хороший. Всегда в учёбе помогал, если сложно, веселил, если грустно – не лез. Чуткий. Смотрю на него украдкой, пока неторопливо идём по дорожке. Среднего роста, глаза голубые, вечно прищурены, как будто вот-вот засмеётся. Надёжный. Тёму я тоже надёжным считала, так что не факт, ой, не факт. Славка сам кладёт мою руку на свой локоть, накрывает ладонь своей и слабо пожимает.

– Я, если честно, не сразу решился прийти. Представлял, как буду перед твоим мужем оправдываться. Мало ли, он у тебя ревнивый.

– Не придётся, – отвечаю сухо. Смотрю прямо перед собой. Пора озвучить правду. Прежде всего сказать себе вслух: – Он меня бросил.

– Серьёзно? – Славка останавливается и недоверчиво смотрит. – Ты же у нас последняя осталась замужем, неужели теперь среди нас, брошенных?

Вспоминаю – от него жена ушла три или четыре года назад. Нашла другого, забрала дочку и ушла. Мы тогда все в шоке были, потому что на свадьбе гуляли ещё в универе. Ирка, конечно, всегда ветреной была, но не в плане измен. Просто любила быть в центре компании, как и Славка. Тогда казалось – они нашли друг друга.

– Сказал, что жена-инвалид не нужна.

Всё ещё горько. Сколько слёз выплакано, сколько ещё впереди? Я же по-прежнему его люблю, сердце просто так из груди не вырвешь.

– Мудак, – припечатывает Славка. Полностью с ним согласна. – Не понимаю людей, которые так поступают. Прости, конечно, но хороших слов для него у меня нет.

– Понимаю. У меня тоже. – Усмехаюсь. Как приятно слышать именно такие слова! А то от мамы только одно звучит: он одумается, он вернётся, всё наладится. Я же с каждым днём всё сильнее понимаю, что не смогу простить. Может, попытаюсь, но скорее всего не смогу. Пока я боролась с болезнью, он развлекался и продолжает развлекаться. Дети не знают – говорят, что папа в командировке. Мама им тоже ничего не сказала. Видимо, это придётся сделать мне. Страшно представить, как рухнет их уютный мирок.