Предатель

— Предположим, мы установим бюджет в девять с половиной миллионов. Мы снимаем картину за восемь миллионов, а вы, используя ваш особый талант, раздуете его до девяти с половиной. Смогли бы вы с этим справиться?

— За двадцать процентов? Да вы и глазом моргнуть не успеете!

Майкл улыбнулся.

— Я так и думал.

— А что мне будут платить за работу на студии?

— Вы будете получать немного; никто не удивится — в вашем положении вы должны быть рады любой работе, не так ли?

— Логично.

— Прежде вы ни с кем не заключали подобного э… договора о сотрудничестве?

— Такого не было.

— Ну что ж, пожалуй, некоторые вопросы нам стоит обсудить сразу. Прежде всего, между вами и мною не будет никаких сделок наличными. Каждую неделю вы будете приходить в местное Федеральное транспортное бюро и переводить восемьдесят процентов вырученных денег по тому адресу, который я вам дам. Я хочу, чтобы вы все время помнили, что я хитрее вас, Барри; это очень важно для нашей с вами работы и наших отношений.

— Хорошо, вы меня умнее. Я это переживу.

— Никто не должен узнать о моей доле денег; надеюсь, что и о вашей тоже. Не в моих интересах, чтоб вы попались.

— А что будет, если меня все-таки поймают? Я имею в виду, если вы недооцениваете контроль со стороны «Центуриона»?

— Уверяю вас, что этого не случится. В противном случае вы и будете в ответе за все. Я сам дам против вас показания; а впутать меня в это дело вам никак не удастся, а если вы попытаетесь это сделать, все обернется еще хуже для вас.

— Вы очень милый человек, — сказал Уиммер.

— В этом городе еще кто-нибудь предлагал вам работу?

— Нет.

— Тогда вы правы. Я очень милый человек, но до тех пор, пока дела идут гладко. Если вы допустите какую-либо оплошность в работе, вы снова окажетесь за решеткой. А если вы подведете меня, — и я хочу, чтобы вы серьезно отнеслись к моим словам, Барри, — в этом случае считайте себя покойником. Это не преувеличение, это вполне серьезное обещание.

Уиммер внимательно смотрел на Майкла.

— При благоприятном же стечении обстоятельств вы заработаете немало денег и, кроме того, сможете себя реабилитировать в глазах общественности. Я собираюсь сделать еще много картин, и пока наше сотрудничество будет оставаться в силе, у вас будет работа.

— Звучит обнадеживающе, — сказал Уиммер.

— Значит, мы друг друга поняли? Я хотел бы, чтобы в наших отношениях не было неясностей.

— Мы хорошо друг друга понимаем, — твердо сказал Уиммер.

— Вот и отлично, — Майкл протянул ему свою руку, и Уиммер пожал ее. — Для начала вам нужно явиться завтра утром в мой офис на студии «Центурион». На проходной я оставлю ваш пропуск.

— Хорошо, сэр, — улыбаясь, сказал Уиммер.

Глава 27

В понедельник вечером в Мортоне, в тускло освещенном ресторане на Мелроуз-авеню собрались сливки голливудского общества. Майкл и Ванесса сидели за столиком вместе с Лео и Амандой Голдман недалеко от Майкла Овица, директора агентства творческих художников, и Питера Губера, главы «Сони пикчерс». Обоим Майкл был уже представлен и с обоими успел обменяться ничего не значащими фразами. То, что он был в их обществе на равных, давало ему чувство удовлетворения, которого он не испытывал с момента заключения контракта на «Центурионе».

После обеда, когда женщины перешли в дамскую комнату, Лео, облокотившись на стол, наклонился к Майклу.

— Есть человек, которого я хотел бы тебе порекомендовать в качестве режиссера для «Тихих дней», — сказал он. — Его зовут Марти Уайт.

— Лео, я ценю ваше участие и ваш выбор, — сказал Майкл, — но я уже нашел режиссера.

Лео приподнял брови.

— Кто он и почему ты не поставил меня в известность?

— Лео, мне не хотелось бы вам напоминать, что ваше одобрение при найме режиссера мне не нужно.

— Черт побери, я все это прекрасно знаю! Однако, не могу взять в голову — почему я не в курсе? Я знаю обо всем,что происходит на студии.

— Я об этом слышал, — сказал Майкл.

— В этом городе ты не смог бы встретиться ни с одним режиссером так, чтобы мне не было об этом известно.

— Этот парень еще никогда не работал режиссером на студии. Вот почему вы о нем не знаете.

Лео еще ближе придвинулся к Майклу и, понизив голос, спросил:

— Ты нанял какого-то тупицу, который никогда не снимал кино?

— Ну, в школе он кое-что снимал.

— В школе!

— Он из Лос-Анджелесской киношколы при калифорнийском университете.

— Ты взял в режиссеры студента?

— Лео, я сам был студентом киношколы, когда снимал «Ночи Даунтауна».

— Это другое дело.

— Вовсе нет, это то же самое.

— По-моему, Майкл, ты с ума сошел.

— Вы видели фильм?

— Какой фильм?

— Лео, в прошлую среду я отослал вам короткометражный фильм, снятый этим парнем.

— Я еще не добрался до него.

— Так вот, если бы вы до него добрались, то вы бы не волновались так сейчас.

— И что же на этой пленке?

— Сцена из рассказа Генри Джеймса, и она так хороша, что я сначала глазам своим не поверил.

— Только одна сцена.

— Сцена на восьми страницах, хорошая работа оператора, блестящая оркестровка и семь ролей с текстом.

— Кто этот парень?

— Его зовут Элиот Розен.

— Ну, по крайней мере, он еврей.

Майкл засмеялся.

— Майкл, а ты еврей? Я никак не пойму.

— Наполовину, — солгал Майкл. — По матери.

— А отец кто?

— Итальянец.

— И как был решен вопрос вашего религиозного воспитания?

— К шести годам я стал католиком.

— Из тебя бы вышел отличный еврей.

— Вам понравится Элиот Розен. Он способен кого угодно вывести из себя, но вы его полюбите. Он может стать новым Орсоном Уэллсом.