Предателей (не) прощают
Шрифт:
– Надеюсь, бабушка… Очень на это надеюсь, – призналась я. – Иначе я отправлюсь за ним и насильно притащу обратно!
– Все будет хорошо, Шуша, – пообещала Лампа, но оттого, что она привычно не исправила меня в обращении и спустила «бабушку», становилось не по себе.
– Я же не смогу без него, понимаешь?
И почему я осознала это так поздно? Почему мы начинаем ценить только тогда, когда потеряем? Ну почему?!
– Ну-ну, моя девочка… – ворковала мне в макушку бабушка, только ее слова не несли должного успокоения, внутри меня бушевало цунами.
В эти часы ожидания, самые тяжелые часы в моей жизни, что
Только вот теперь и понятия не имела, как же буду жить дальше. С гордостью, но без любимого мужчины.
Исправить можно все, кроме… смерти.
Когда в любое мгновение за стеной реанимационного блока могло остановиться сердце Вани, моего Вани, все приобретало совершенно иной смысл. И я без него чувствовала себя словно оболочка без души.
Одно дело – взбрыкивать, мучить его, наказывать за причиненные обиды и знать, что все в порядке. И совсем другое – понимать, что время вспять не повернуть и ты больше никогда не сможешь услышать любимый голос, прикоснуться, заглянуть в родные глаза, да просто помолчать рядом. Или же не рядом, но зная, что где-то там бьется сердце того, кто в твоей душе занимает особое место.
Когда всего этого нет, ты наконец понимаешь, как мало времени нам дается на счастье и как часто мы растрачиваем его зазря.
Любовь настолько волшебная сила, что способна простить все, наполнить иссушенное отчаяньем русло, окутать нежностью, вернуть веру и надежду. Любовь способна…
Так почему же я предпочла заставить ее умолкнуть в угоду собственной гордости? Да просто струсила!
А теперь последним воспоминанием Вани будет то, как я от него отказалась. От нас отказалась…
Операция длилась больше десяти часов. Все это время я не жила – я увязла в ожидании, как муха в паутине. Лампа носила мне чай, пыталась заставить поесть, общалась с журналистами, поддерживала связь с мальчишками, что остались на попечении у Большого…
Я отмечала все происходящее как-то вскользь, точно выключилась и смотрела фильм, в котором мне была отведена эпизодическая роль.
Момент, когда хирург появился в коридоре, включил меня обратно в жизнь. Мужчина был уставший, но не это притянуло мое внимание, а заляпанная кровью операционная форма.
– Мы сделали все, что могли. Операция была тяжелой, пациент потерял много крови. Перелом голени со смещением, перелом двух ребер, сотрясение мозга средней тяжести, перелом ключицы… – Врач сжал переносицу пальцами, точно пережидал приступ головной боли. – Еще и эта язва стала причиной внутреннего кровотечения…
– Он у-умер?
– Нет, я не могу! – возопила Лампа и попыталась самостоятельно расстегнуть замок на платье. – Это была ужасная идея, отменяй все.
– Так, спокойно, – приказала я. – Не паникуй.
Я поправила ей платье и прическу, взяла за холодные вспотевшие ладошки…
– Ты меня удивляешь, Лампа. Сколько раз ты уже это делала?
– Официально – шесть, – тут же ответила она. – А неофициально… никто не докажет, такие цифры даже грешно произносить вслух.
– Вот видишь, ты не первопроходец, все будет хорошо. Ты это уже делала, – увещевательно сказала я.
– Такого
точно нет, – покачала головой бабушка. – С Петей у меня все как впервые, вот и до венчания дожила… Встретить любовь всей своей жизни на пороге семидесятилетия? Да это трагикомедия, Шуша!– Это откровенное везение, – не согласилась я.
– Мы одной ногой уже в могиле!
– Никогда не замечала за тобой пессимизма… С чего это вдруг? – ухмыльнулась я.
– С того, что меня бьет в лихорадке от страха и, кажется, вот-вот начнется сердечный приступ, – обмакнула лоб салфеткой Лампа. – Да я не перед одним выступлением так не паниковала, как сейчас!
– Кому-то и вовсе не дается шанса испытать настоящую любовь, а ты вдруг в панику впала, – заметила я. – Петр, между прочим, уже ждет опаздывающую невесту.
Лампа закусила нижнюю губу, посмотрелась в зеркало, словно выискивала в собственном отражении что-то…
– Да, ты права. Сделаем это!
Церемония бракосочетания получилась отличной, а венчание очень трогательным и волшебным. Когда мы переместились в ресторан для празднования, я уже и забыла утренний приступ паники у бабушки. Они с Большим были отличной парой, улавливали настроение друг друга с полувзгляда.
– О чем задумалась, моя Принцесса? – прошептал Давыдов мне в затылок, обнимая со спины.
Я отклонила голову в сторону, чтобы предоставить ему лучший доступ для поцелуев. Шея – моя эрогенная зона, и Ваня этим нагло злоупотреблял, правда я ничего против не имела.
– Они прекрасно смотрятся вместе, – сказала я, наблюдая, как трепетно Петр обнимает Лампу в танце. – Я даже немного завидую.
– Зато у нас есть прекрасный пример перед глазами, – выдал Иван. – Только я до семидесяти ждать не собираюсь, пока ты решишь принять мое предложение.
– Нет? – заглянула ему в глаза. – Так легко сдаешься?
– Ха! Ни за что, – фыркнул Давыдов. – Я просто возьму дело в свои руки, украду тебя и женюсь.
– Без моего согласия? – сделала страшные глаза я. – Варвар!
– Да, я такой, – согласился любимый. – Но это именно твоя заслуга. Ты сводишь меня с ума.
– И мне это нравится, – искренне призналась я.
– Мне тоже, – прошептал Ваня перед тем, как подарить страстный поцелуй.
После аварии прошло почти два месяца. Давыдов до сих пор проходил реабилитацию, передвигался с тросточкой, частенько мучился от приступов головной боли и лечил язву, но… Он был жив и он был рядом. Мы начали свою tabula rasa вместе, заново.
Все остальное для меня не имело значения.
Давыдов
– Благодарю, – кивнул Иван высокой брюнетке-официантке, которая принесла заказ, бросив ей деньги на поднос. – Сдачи не надо.
– А ты щедрый парень, – подмигнула девушка, спрятав купюры за пояс форменной юбки. – Может, обменяемся телефонами и я смогу отблагодарить тебя кофе? Я Лена и живу здесь неподалеку.
Иван ненадолго задержал на ней взгляд.
Эта Лена была что надо: симпатичная, с красивой фигурой и миленьким личиком, не претендующая на серьезные отношения. Раньше он, может быть, и повелся бы на закинутую удочку, развлекся бы разок, но теперь… Каждая клеточка его тела реагировала только на одну женщину. Причем она отвечала взаимностью. И Давыдов радовался этому факту, как ребенок, получивший свое обыкновенное чудо.