Предательство

— Он ничего не узнает, если… — Трэси покосилась на подругу. — Если ты сделаешь аборт.

— Господи, Трэси, как ты можешь предлагать такое? — закричала Стефани, вскочив, будто ее ударили. — Ты же знаешь, я никогда не смогу по собственному желанию кого-то лишить жизни.

— Стефани, но ведь это только зародыш…

— Это живой ребенок, он уже дышит! И это мой ребенок.

Трэси сразу же пожалела о своих словах. Она два дня не спала, пытаясь найти способ, как помочь подруге. Сказанное сейчас звучало логично, но противоречило моральным принципам Стефани.

— Прости меня, Стеф. Я думала о тебе, а не о ребенке. — Взяв подругу за руку, Трэси силой усадила ее. — Что ты хочешь делать?

— Я должна рассказать отцу правду.

— О Стефани, только не это! — испуганно взглянув на нее, ответила Трэси.

— У меня нет другого выхода. Мне не удастся скрывать свою беременность до бесконечности. Сначала я думала убежать. Но как я буду жить, не имея собственных средств к существованию? — Стефани на минуту задумалась. — Надеюсь, если я подойду к отцу, когда он будет в хорошем настроении, он сможет понять меня… И даже смириться, — добавила девушка.

— Ты действительно думаешь, что такое возможно?

— Не знаю. Может быть. С тех пор, как Майка отправили в тюрьму, отец стал совсем по-другому ко мне относиться. Почти… по-доброму.

— И все-таки не могу себе представить, что твой отец спокойно воспримет новость о твоей беременности, да еще от преступника, — покачала головой Трэси. Она скептически посмотрела на Стефани. — Ну хорошо, а что потом? Ты хочешь, чтобы твой ребенок рос в этом доме? Ведь ты всегда была так несчастна здесь.

— Нет. Надеюсь, отец одолжит мне достаточно денег, чтобы я смогла обосноваться где-нибудь и жить самостоятельно. Он так много делал для других людей все эти годы. Л я ведь не очень многого прошу?

Трэси прикусила губу и не произнесла больше ни слова.

Лишь спустя две недели, 11 июля, Стефани, наконец, выбрала подходящий момент, чтобы рассказать отцу о своем положении. Она еще никогда так не боялась. Но было глупо скрывать от отца правду и дальше. А совсем скоро это станет просто невозможно.

— Войди, — ответил Уоррен, когда Стефани постучала в дверь кабинета своего отца.

Как всегда в это время по вечерам, он был одет в домашний пиджак и сидел за столом, работая над мемуарами.

— Стефани, почему ты не спишь? Уже начало двенадцатого.

— Мне нужно поговорить с тобой. Это очень важно. — Стефани не знала, с чего начать.

— С тобой все в порядке? Ты плохо выглядишь. — Сам того не сознавая, Уоррен поднял тему разговора о положении дочери.

— Я не очень хорошо себя чувствую.

— Ты ходила к врачу? — поинтересовался старик, положив авторучку, но не выражая особого беспокойства по поводу состояния дочери.

— Нет. То есть да. — Стефани замерла. Она испытывала растущий страх под холодным взглядом отцовских глаз. Как она могла поверить, что сама сможет сказать ему правду?

— Ну и что сказал доктор? — нетерпеливо спросил Уоррен. — Что с тобой?

Приступ тошноты охватил девушку. Сейчас или никогда.

— Я беременна.

Уоррен застыл в шоке. Стефани казалось, что его страшное молчание длится бесконечно долго. Только маленькая, пульсирующая вена на левом виске показывала, что отец все еще жив.

— Отец…

Одного этого слова оказалось достаточно, чтобы вывести Уоррена из оцепенения. Стефани услышала его громкое неровное дыхание и увидела, как сужаются его маленькие глазки. Все тело старика тряслось, а руки сжались в кулаки.

— Ты маленькая дрянь, — зашипел Уоррен, медленно поднимаясь из-за стола.

— Отец, пожалуйста… — Стефани отпрянула назад.

— Ты врала мне! Ты говорила, что не спала с ним!

— Я тебе сказала правду. Это случилось позже, когда ты… когда ты запретил мне участвовать в спектакле. Я очень расстроилась… Я не знала, к кому обратиться.

— И ты пошла и легла под него.

— Это было не так…

— После всего, что я сделал для тебя, после всех моих жертв ради тебя в течение всех этих лет, ты отплатила мне такой монетой?

— Я не хотела обидеть тебя.

— О чем ты думала?! — Отец не слушал девушку. Он вышел из-за стола, схватил ее за руку и рванул к себе. — Где была твоя честь?! — ревел Уоррен, так сильно встряхивая свою дочь, что голова ее болталась, как у тряпичной куклы. — Где была твоя гордость?! Твое чувство ответственности передо мной и перед фамилией Фаррел?!

— Мне жаль…

— Что скажут люди, когда узнают, что моя дочь носит ребенка такого проходимца, как Майк Чендлер, осужденного за наркотики?! Приговоренного к десяти годам тюремного заключения?!

— Ты мне делаешь больно, — произнесла Стефани, согнувшись от боли.

— Ты вся в мать, — Уоррен еще крепче сжал руку дочери. — Ей тоже было наплевать, что подумают люди. Она думала только о себе.

— Перестань сравнивать меня с мамой! — вскрикнула Стефани, будто что-то взорвалось внутри нее от последних слов отца. — Речь идет обо мне. Ведь я и твоя дочь. А ребенок, которого я ношу, это тоже твоя плоть и кровь.

— Шлюха, проклятая сука! — Прошипел Уоррен, злобно смотря на Стефани. — Никогда не смей говорить, что этот ублюдок — моя плоть и кровь, слышишь меня?

— Но он будет твоим внуком.

— Он никем не будет, потому что вообще не родится на свет. Ты прервешь беременность немедленно. Сегодня же вечером.

— Я не буду делать аборт, — сказала Стефани, прямо посмотрев в злые глаза отца.

— Ты поступишь так, как тебе прикажут, — произнес старик, все еще держа дочь за руку. — Потому что у тебя нет другого выхода. Понятно?

— Я не буду делать аборт, — продолжала качать головой Стефани. — И ты не заставишь меня. Я буду сопротивляться. Я всем расскажу, что ты пытаешься принудить меня к…