Предчувствие беды

Герасим Герасимович выслушал меня на редкость спокойно и продолжил источать елей. Говорил он в основном примерно так, как говорят начальники на совещаниях, добавляя немного, как сейчас стало модно, личной эмоциональной окрашенности. Он поведал и том, что в республике, несмотря на сложности, идёт углубление перестроечного процесса. Что уже несколько десятилетий в республике развивается молочное животноводство и коневодство. Что ширится кооперативное движение, что имеет место демократизация общественной жизни. Но при этом же есть трудности с северным завозом, а потому ситуация со снабжением населения продуктами питания сложная. И особенно сложная та ситуация в отдалённых районах республики. А ещё сложная ситуация с экологией – тут он меня опередил, видимо, поняв, что избежать разговора об этом всё равно не получится – но тут, как он отметил, республика стала заложницей ведомственных интересов. Увы, но повлиять на нефтяников, он зачастую не в состоянии. При этих словах хозяин республики даже картинно развёл руками.

А вот мой вопрос об убийстве казачьего лидера – как было написано в переданной мне перед уходом из редакции от шефа инструкции, Виктора Александровича Колябина – явно моему собеседнику не понравился. Внешне, правда, он продолжил источать елей, однако глаза у него забегали. Начал он, как видимо, вообще принято у начальников на крайнем севере, издалека. Он сказал, что вполне положительно сначала отнёсся к созданию полгода назад Элурмийского республиканского казачьего общества, добавив, что первый его глава Валерий Максимович Петраков произвёл на него ну очень хорошее впечатление. Но что вскоре Петракова сместили с поста главы, а атаманом стал Георгий Васильевич Галкин. Вроде бы из отставных военных. «Лично я с ним не знаком!», – глава республики подчеркнул этот факт, словно снимая с себя всякую ответственность как за развитие казачества во вверенной ему республике, так и за всё, что может случиться с казаками. Покойный Колябин был заместителем Галкина и работал инспектором в гортехпожарнадзоре. Название организации мой собеседник тоже выделил, как бы подчёркивая, что покойный был вообще мелкой сошкой, а посему не особо достойным, чтобы его обсуждали такие важные люди, как он и я. Кроме того, первый секретарь («персек», как часто называют таких людей в нашей редакции, правда, не разу наши журналисты не употребили это слово в какой-либо журнальной статье) не без гордости отметил, что это дело было раскрыто по горячим следам и что в настоящее время ведётся следствие. Попутно он упомянул, какой замечательный республиканский министр внутренних дел («Он почти Шерлок Холмс! Ну ладно, шучу, просто гибрид Знаменского и Томина» 16 – после этой фразы республиканский босс подмигнул, слово радуясь своей шутке про гибрид и неупомянутую напрямую Кибрит), и что виновный будет наказан по всей строгости закона («Мы ведь хотим построить социалистической правовое государство!»). Мне показалось, что после упоминания о правовом государстве персеку желательно было бы стукнуть кулаком по столу, но он, к сожалению, этого не сделал.

16

Имеются в виду главные герои популярного в советские годы детективного сериала «Следствие ведут знатоки», а именно следователь Знаменский, оперативник Томин и эксперт-криминалист Кибрит.

«А вообще у нас ведь как часто бывает», – с этими словами персек попытался сделать как бы очень простоватый вид, показав, что мы, мол, северные люди простые и маленькие, а потому – что с нас возьмёшь, «приедет один с вахты на буровой, а другой с прииска. Выпьют по чуть-чуть, потом ещё понемногу, потом ещё, да уже не понемногу. Ну и начнут они спорить, кто кого больше уважает. А в итоге один – труп, а другой на скамье подсудимых. Водка, она ведь такая… А ещё хуже, если «северное сиянье» 17 выпьют или «шило» 18 », – персек чуть виновато посмотрел на меня и перевёл взгляд повыше – как я понял потом, уже выходя из кабинета, он смотрел на висевшие над входом часы. Далее он продолжил, пожалев, что золотодобыча в республике уже не так развита, как лет 15 назад, но что пить в республике всё равно продолжают, а потому вроде как преступность искоренить невозможно.

17

Видимо, речь шла о коктейле, получаемом от смешивания водки с шампанским.

18

Судя по всему, говорится о разбавленном водой спирте.

При этом же персек заявил, что элурмийцы массово бросили пить ещё в 60-е годы. «А до этого бывало, младенцы алкоголиками становились. Не можем мы элурмийцы, пить – фермента нужного нет, спиваемся почти сразу. Сколько ж людей от алкоголизма умерло – жуть. Если б в 60-е годы не бросили пить, не знаю, чтоб сейчас с народом было. Я вот сам только рюмку сухого выпиваю, да и то, когда в Москве в командировке надо с нужным человеком выпить. А так ни-ни», – улыбка персека должна была убедить меня в его добродушии, однако, что-то не особо добродушное и уж тем более елейное в ней было. Может быть, даже чувство превосходства над представителем народа, где много пьют.

На мой вопрос, а как же обстоят дела с межнациональными отношениями в республике, персек начал опять источать елей и уверять с жаром, что всё очень даже хорошо. И даже, наверное, ещё немного лучше. Сначала, правда, он зачем-то поведал, о том, что несколько месяцев назад открылся собор Архангела Михаила на улице Маркса – «он там до революции ещё был, но в 36-м закрыли, а потом там склад был». Он, разумеется, упомянул, что это хорошо, что государство поворачивается лицом к церкви, хотя лично он, Герасим Герасимович Долманов, остаётся коммунистом. Правда при этом же он прибавил, что в детстве его крестили, и что вообще большая часть таёжных элурмийцев, из которых он и происходит, православные. Ну и похвалили он настоятеля храма отца Афанасия, который не побоялся перебраться из Красноярска служить в их город. Его сам скончавшийся вчера патриарх Пимен 19 на это благославил.

19

Патриарх Пимен (в миру Сергей Михайлович Извеков; 1910–1990) – епископ Русской православной церкви. Патриарх Московский и всея Руси (3 июня 1971 – 3 мая 1990).

После этого он поведал о том, что у евреев синагоги в Северосибирске пока нет, зато есть замечательный ансамбль «Семь сорок», концерт которого он очень рекомендовал нам посетить. «Супруга моя на них пойдёт в воскресенье обязательно, а я вот не смогу – на нашем, элурмийском конгрессе занят буду…».

После этого он ещё рассказал, что в прошлом году в республику переехало несколько семей беженцев из Степанакерта. «Тут нам бывший директор треста ресторанов и столовых помог. Гурген Эрвандович – вообще настоящий кавказский человек: горячий, но справедливый! А в республике нашей давно своим стал. Так что к нам за несколько тысяч километров отсюда люди жить переезжают!»

– А про меннонитов 20 Вы знаете?, – явно предчувствуя мой ответ, спросил опять же в своей елейной манере персек.

Услышав, что собственно он и ожидал, а именно то, что ни про каких меннонитов я не слышал и не читал, он рассказал мне, что уже 100 лет с хвостиком в Северосибирске живут сектанты. Переехали они откуда-то из-под Харькова и Мелитополя, спасаясь от призыва на военную службу. Многие из них до сих пор верующие люди. Храма у них своего нет, но они собираются на квартирах у наиболее авторитетных членов общины. Фамилии у некоторых до сих пор немецкие, часть же носит фамилии либо русские, либо украинские. Место в Северосибирске, где они жили, до сих пор горожане называют Берлин.

20

Меннонитство – одна из протестантских деноминаций, называемая по имени основателя, Менно Симонса (1496–1561), голландца по происхождению. Меннонитство возникло в 1530-е годы в ходе реформационного движения в Нидерландах, в котором принимали участие радикальные и умеренные анабаптисты. В основе вероучения меннонитов лежат идеи неприменения силы и непротивленчества: меннониты по своим религиозным убеждениям отказываются брать в руки оружие. Принципиальный пацифизм меннонитов, вступавший в противоречие с интересами государств, в которых они проживали, породил специфическую форму пассивного протеста: каждый раз, когда государственные власти пытались заставить меннонитов проходить службу в армии, они выбирали для себя массовую эмиграцию. Первое переселение меннонитов в Россию состоялось в 1789 году по приглашению императрицы Екатерины II в числе 228 семейств.

– Там ещё вроде памятник архитектуры, дом купца Граубе вроде, – решил я блеснуть эрудицией, вспомнив, что успел прочесть в книге.

– Совершенно верно, – мой собеседник как бы случайно взглянул на запястье левой руки, где у него красовались японские часы «Сейко», – а сейчас его потомок возглавляет кооператив «Швейник». Они – я имею в виду меннониты – у нас на швейной фабрике работали в основном. Нынешний Граубе там раньше замдиректора был, а когда кооперативы разрешили, ушёл. В последние лет 15, как тепличное хозяйство рядом открыли, так там ещё меннониты стали работать. Не забыли, как их предки исправными земледельцами были!».

Персек ещё поизливал елей, рассказывая о том, как русские, элурмийцы, украинцы, евреи, армяне, немцы и прочие любят свою малую родину и как ударно трудятся на её благо. При этом же бросание им взгляда то на запястье левой руки, то поверх меня на стену над дверью в кабинет, стало всё более частым.

Глава 6.

– А ведь знаете, Герасим Герасимович, даже про пережитки рабства в республике пишут, – я ожидал, что мой собеседник впадёт в ступор или же наоборот начнёт лить елей и уверять меня, что во вверенной ему республике всё ну очень-очень хорошо, однако просчитался. Мало того – у него изменился взгляд. Глаза перестали бегать, в них появилась какая-то сила и уверенность. В чём именно, я мог ошибиться, но, скорее всего, в осознании собственного превосходства. Превосходства и надо мной – каким-то столичном бумагомарателем, и над Димой, и не исключено даже, что надо всеми русскими.

– Рабство, говорите, – с металлом в голосе сказал Долманов, – так ведь можете считать, что перед Вами тоже пусть и бывший, но рабовладелец сидит!

Я признаться даже поперхнулся и попросил расшифровать, как это признание понимать. В ответ же услышал рассказ, из которого следовало, что во времена детства персека в Элурмийской АССР было несколько лагерей. В основном они располагались чуть южнее Северосибирска рядом с тайгой. Нередко бывало, что кто-то из заключённых опасался, что после освобождения вскоре за воротами лагеря его будут ждать ранее освободившиеся сидельцы или их же друзья. И ждать отнюдь не с хлебом-солью, но с ножами или заточками ввиду сложности отношений, которые были между ними в зоне. Оно конечно – сразу у ворот всё-таки встречать будут вряд ли, а вот где-то поблизости на пути к тому месту, где можно выбраться на «большую землю» или хотя бы в Северосибирск – запросто. И был у человека в этом случае лишь один выход, а именно уходить в тайгу, а дальше как повезёт. Можно было тайгой попытаться к «большой земле» выйти, а можно было даже в тундру уйти. Многие погибали – кто замерзал, кто от голода, а кого волки или медведи загрызали. Но можно было у нас в стойбище спасение найти. И следовало из рассказа персека, что гостеприимство у элурмийцев развито ничуть не меньше, чем на Кавказе, и как олениной принято гостя угощать, и как палец в оленью кровь принято окунать с вместе с гостем. Разумеется, не забыл Долманов рассказать и про то, как у них в семье такие беглые жили, и как троим из них его отец с шаманом документы сделали и помогли в итоге на «большую землю» переправиться. «Один нам потом ещё лет 10 писал. Всё звал нас к себе в Горький в Канавино. Жалею, что так с ним в итоге и не встретился – он в 71-м от рака умер: мне его сын об этом написал». Вот такое вроде как и было в республике «рабство»..

При этом же коммунистический босс с явным удовольствием употреблял слова «бытовики», «суки», «урки» и даже ещё парочку каких-то явно из фени, суть и значение которых я, признаться, совсем не понял. Мало того, в ходе этого рассказа, как мне показалось, на место льющего елей провинциального партаппартачика-нацмена в одночасье явился человек со вполне себе криминальными (или хотя бы полукриминальными) наклонностями. И человек, как мне показалось, довольно жестокий.

– А сейчас ведь в основном по-другому всё, – Долманов продолжал, как мне показалось, уже более спокойно и без чего-то волчьего во взгляде. – Лагерей в республике уже нет. Последний больше 10 лет как ликвидировали. Так что теперь к нам в это самое, как Вы говорите «рабство», иначе попадают. Вы ведь о Санько, наверное, спросить хотели?